Бульвар Постышева

Бутаков Эрик Юрьевич

— Страшно.

— Ещё бы!

— Не рассказывай мне больше такие ужасы — я спать ночью не буду.

— Да какие это ужасы? Смысл этого рассказа в том, что вода — живой организм. Как и любой другой организм, вода — живой. Согласна?

— Согласна, согласна.

— Нет, я вижу, ты не согласна! — Архип присел рядом и закурил. — Хочешь, малыш, расскажу, что я думаю по этому поводу?

«Сейчас начнет сочинять», — поняла Юлька и запрокинула голову вверх, подставив шею и плечи под солнце — пусть загорают, закрыв глаза, ответила:

— Ну, давай-давай, расскажи мне про воду.

— Тебе хочется знать?

— Всё равно делать-то нечего, рассказывай.

— Точно?

— Точно, точно. Рассказывай. Ты же что-то там опять навыдумывал.

— Хорошо. Тогда слушай. Только, серьезно — серьезно рассказать тебе хочу свои наблюдения.

— Хорошо. Я — серьёзно. Рассказывай.

Пару секунд Архип думал с чего начать и начал с вопроса.

— Ты знаешь, что человек на восемьдесят, кажется, процентов состоит из воды?

— Да, чего-то слышала, — Юлька и не подумал открыть глаза.

— Может, на девяносто. Или семьдесят. Не помню. Не важно. Главное, что много — большая часть организма — вода.

— Ну, и что?

— И то. Как бы тебе понятно объяснить? Вот, смотри, — Архип привстал, — мы думаем, что это мы живем. Ага — как бы ни так!

— Что, как бы ни так? — Юлька открыла глаза.

Архип уже начал ходить взад-вперед перед ней, читая свою «лекцию». Как попугай. На его лице было видно, что он пытается подобрать слова, чтобы ей понятно объяснить. Доктор-лектор, вашу маму!

— Да, конечно, — продолжал он. — Мы, вроде, сами живем, работаем, суетимся, ругаемся, грустим, веселимся, строим планы… Всё это так, конечно, но есть одна маленькая деталь. Совсем незаметная, о ней до поры и не думаешь, пока не приспичит. Это то, что мы состоим из миллионов клеток, клеточек, которые, тоже живут, и живут, чтоб им не ладно (точнее, чтобы ладно) было, сами по себе, не зависимо от нас, от наших желаний, внутри нас. Живут, живут, развиваются. Сходятся, делятся, умножаются, отмирают, рождаются снова, снова живут. А мы, ни сном, ни духом про них, про их жизнь. Наше тело, моё тело — это даже не оболочка, это, скорее, самостоятельный организм, который живет параллельно мне, и ему, честно говоря, на меня-то плевать. Я, кое-как, могу им, конечно, ещё управлять: захотел — руку поднял, захотел — присел, захотел — побежал. Но и это хотенье и способность со временем мне не удастся, если постарею. Пока молодой, и клетки моего организма ещё молодые, они готовы выполнять мои повеления, да и то не все. Я же не могу стать чемпионом мира по плаванию, скажем, Мне их натренировать надо, заставить подчиняться мне. А они этого сами не хотят. Хотят, чтобы я попотел, заставляя их слушаться. Да и то, мне, скорее всего, это не удастся, если они более хилые, чем у какого-нибудь парня из Австралии, допустим. Вот и получается, что я управляю только теми клетками, которые меня ещё слушаются и которые способны хоть что-то выполнять.

Архип остановился, перевел дух, посмотрел, слушает ли его Юлька.

Та внимательно слушала.

Тогда он продолжил.

— Но и это ещё только цветочки. Внутри у меня, и у тебя, у всех — ещё, так называемая, своя биологическая среда. То есть, куча бацилл, всяких палочек, туфелек, всякой гадости, которые, вообще, живут паразитами за мой счет. Это, как раз, та зараза, которая разбухает, шибуршится, выпуская газы, когда человек уже утонул и абсолютный труппо. А они живут — и до, и после, и во время. Параллельно с нами живут, параллельно с тобой и со мной. И сейчас они в нас и живут, сукины дети! Я что-то съел, они набросились и пожирают это, как гиены. Я что-то выпил — они уже тут, как тут. А если я долго не ем и не пью — они колотятся, стучатся, зовут, требуют: «Пей, гад, жри, а то нам нечего жрать и пить!» Приходится их слушать. А то они меня изнутри загрызут, и я кони двину. Короче, все ни так-то просто. Я — ни я, ты — ни ты. Только мозги наши ещё как-то принадлежат нам, да и то, если выключателем тебе по башке не саданули. Одни расстройства! Постоянно беречься надо! Я вот сейчас курю, подкидываю им никотинчика, а то ведь они уже достали: «Давай курева, Архип, давай, кури, сволочь, — курить охота!»

И Архип смачно и глубоко затянулся.

— Вода-то здесь причем? — спросила Юля.

— Подожди, не перебивай, — Архип всё ещё растягивал сигарету, — не сбивай с мысли. Вода? Вода — вот, причем. Если мы на восемьдесят или семьдесят, там, процентов состоим из воды, значит эта сволота-бактерии, и все эти миллионы клеток, тоже живет в воде. Вся вода, в сущности, и состоит из этих бактерий и клеток. Формула Н₂О — упрощенный вариант для простаков и химиков, чтобы было, как её обозначать и записывать. Миллионы, миллиарды живых клеток и бактерий разных — вот что такое вода! Попробуй-ка денек не попить — они тебя жечь изнутри будут: «Воды, сестра, воды!» А «Вода — это Жизнь! Бережно расходуйте её. Утечка воды учитывается водомером!» Так было написано на четырнадцатом доме нашего Бульвара, когда четырнадцатый дом боролся за право гордо носить звание дома образцового содержания. Что за водомер, правда, никто не имел понятия. А вот то, что вода — Жизнь — это справедливо, мне кажется. Нам же известно, что жизнь на Земле зародилась в воде, в недрах мирового Океана. Правильно? Правильно! Следовательно, вода дала жизнь множеству организмов, или пусть даже хотя бы одному. Значит, вода способна давать жизнь, то есть, родить, рожать, размножаться. Значит, она, видимо, Живая! Понимаешь? Живая вода, как в сказке, живой организм, или субстанция, если хочешь. Может быть, она способна видеть, слышать, чувствовать. Чувствовать-то она точно способна.

— Как это?

— Ну, как, — допустим, мороз — она превращается в лед. Сильное пекло — она испаряется, сваливает из пекла. Налей в неё спирта сорок на шестьдесят и попей — узнаешь, как она будет недовольна или, наоборот, петь захочет. А ударь по воде — рябь побежит, а в морду тебе полетят ответные брызги. Пописай не снег — он пожелтеет от наглости такой. А когда в теплый зимний день, настроение прекрасное, ты возвращаешься из церкви, то тебе на воротник падают чудесные, неописуемо красивые, резные, большие снежинки. Зайди медленно в воду и окунись с головой, омойся, и мир просветлеет, как и твоя душа. Понятно, Зайчонок? Вода — живой организм. Вода везде: под землей, на поверхности, в небесах, в каждом живом существе, даже, в камне. Вода перетекает из одной точки планеты в другую. Сообщается всегда и везде. Круговорот воды в природе, как говорили в школе. А это означает, что если вода везде и всюду, и, не дай Боже, может хранить информацию, то она несет эту информацию всегда и везде. А то, что она может хранить информацию, думаю, далеко ходить не надо. Не трудно проверить, из какого водоема было набрана та или иная бутылка. Верно?

— Не знаю.

— Я знаю. Экспертизой установлено. Так вот. Если все плохо, все гадко и мрачно — пойдет дождь, омоет землю и снова всё заблестит, зацветет, заколосится. Если грязно и кругом валяются презервативы и корочки от лимонов под окнами, тогда, выпадет снег и прикроет эту мерзость своим покрывалом. Если уж совсем все хреново, тогда — Потоп! Вода знает, что делает! Ты валяешься в ванне, подумала о ком-нибудь плохо, выдернула пробку — всё, твоя информация утекла в Ангару. Из неё — куда-нибудь ещё и ещё. Потом, человек, попил «Боржоми» и вдруг, понял, что о нем подумали плохо. И, даже, узнал именно кто и когда. Мы же тоже состоим из воды, вот, вода воде и сообщает. Интернета не надо, достаточно подключиться к водопроводному крану. Как оно?

— Ты это сам придумал?

— Нет, конечно! Что-то прочитал, что-то услышал, что-то, конечно, сам додумал. Но, в принципе, по-моему, близко к истине. А? Что скажешь?

— Балбес ты — вот что я скажу. Одно слово, ты — бал-бес. Напридумывает всякого и гоняет сам с собой. Лечиться не пробовал?

— Только не говори, что ты меня наградила гонореей!

— Дурак!

— Дурак у меня знаешь где, малыш? Я же, скажу не скромно, но скажу — мыслитель. Зайчонок, я — типа, Спиноза! Твой друг — Спиноза. Гордись! Как тебе мои мыслишки? Интересно?

— Заноза ты, а не Спиноза. Перестань говорить мне гадости, пожалуйста! Противно, даже!

— Спиноза — разве это гадости?

— Я про гонорею. Нет у меня никакой гонореи! И не было никогда!

— Это хорошо! А ты — завелась?! Чего ты завелась? Когда я тебе о Великом и Вечном толкую, ты говоришь — балбес. Когда я говорю, как балбес — ты опять недовольна. Что мне делать, милая, если тебе не нравятся мои размышления? Заткнуться на веки?

— Нравятся. Но мне кажется, что ты слишком много думаешь.