Бульвар Постышева
Шрифт:
— Хорошо. Попытаюсь объяснить. Но ты так и сидишь. Лучше будет, если ты простынь ещё и снизу сдернешь.
Она сдернула на мгновение: «Так?», и тут же снова закрылась.
Промелькнуло нечто темненькое, заманчивое и чуть-чуть приоткрытое.
— Так! — подтвердил он, хитро улыбаясь. — А вот теперь сиди и слушай!
«Лекция номер три!» — подумала Юлька, а в слух добавила:
— Я внимательно слушаю Вас, доктор-лектор.
Сделав паузу, он посмотрел на неё лукаво и внимательно, и затянул свою обычную волынку:
— Значит, дело как было? Идем мы, значит, — я, там Руба, Зевельд, Вильдан…
— Бардас, Сорока Старший, Сорока Младший… — слышали уже! — перебила она его. — Ну, правда, давай по-нормальному. Чего ты там учишь?
— Как скажешь, дочка, — и, спохватившись, он тут же добавил, — народа своего узбекского. «Сыктым бар, оненски гужеляб, кура кутак!»
Она показала ему кулак.
— Ты чуть не выпросил.
— Ты слушаешь? Или сидишь мне всякую гадость показываешь? — как будто с досадой и злостью спросил он, улыбаясь. И не дожидаясь ответа, заметил: — Красивый кулачок.
Она посмотрела на свой кулачок, покрутив его перед глазами, пожала плечами:
— Да.
— Что, — «да»?
— Рассказывай, давай.
— Сижу я, значит, учу немецкий… Ты какой язык в школе учила?
— Английский.
— Вот. А я — немецкий. Мне учебник по английскому не достался. Пришлось брать немецкий и учить. Правда, в школе я плохо его учил. У нас только Вовунька отлично по-немецки шпрэхал, а остальные — кое-как. Училка у нас забавная была. Их даже две было. Но одну всё время муж бил, как с любовником поймает. Говорят, даже из окна однажды выкинул. Благо, они жили на первом этаже. Ну, так вот, она всё время с синяком под глазом ходила, поэтому уроки часто пропускала. А вторая, та — постарше была, уже почти бабушка. Та чудила по-своему, донимала нас вопросом: «телевизор — это роскошь или необходимый предмет?» Мы говорили, что необходимый. Она утверждала, что это роскошь и приводила в пример, как они упорно жили во время войны, когда не было телевизоров и в школу, вместо портфеля, ей папа из фанеры сделал ранец. Как они писали перьевыми ручками, макая их в чернильницы-непроливайки, но всё равно учились и выучились. А мы, в отличие от её поколения, разгильдяи, учиться не хотим. Ручки у нас шариковые, у всех хорошие портфели, форма у всех школьная, а у нас на уме только дискотеки и развлечения. Девчонок хулила за короткие юбочки, мальчишек — за длинные волосы. И так далее. Какая тут учеба? Придет, задаст задание, что-нибудь переводить, а сама сядет, закроет глаза ладонями, типа, устала, а сама сквозь щелки на нас зырит. Ну, мы же дураки, конечно — ничего не видим, не понимаем. А мы всё видим, всё замечаем! Мы с Лёхой Бутиным сидели за одной партой, понятное дело, трепались, вместо учебы. Она однажды, как дала Лёньке указкой по рукам! Лёха даже завертелся от боли! Ну, думаю, не буду говорить кто, — отомщу! И что мы сделали? Паренек у нас учился один смешной — Юра Поддубный. Он на уроках сам себе письма, якобы, от девочек писал с просьбой выслать ему два календарика по три копейки и два — по одной копейки, и нам показывал, как по нему девушки сохнут. Ещё тот пассажир. Так вот, притащил как-то Юра в школу пачку порнографических карт. Карты стрёмные такие, на фотобумаге, на сто раз перефотографированные, темные, ни хрена толком не разберешь. Но, что надо — очень ярко выделяется. Особенно пошлые моменты, связанные с оральным сексом. Мы взяли у Юрки эти фотографии и выждали момент, когда наша училка по немецкому из класса выйдет. У неё привычка была, минут за десять до конца урока выйти из класса, потеряться до перемены, а после звонка зайти и полоскать нам мозги домашним заданием, когда на перемену бежать надо. Ну, вот, она вышла, а мы с Лёхой напихали ей этих пошлых, вонючих, даже по нашим меркам, фотографий везде: в сумочку, в карманы её пальто, между страниц её книг и учебников — везде куда можно. Она пришла, задала задание, не заметила, мы свинтили. Не знаю, что было потом, но могу представить, если где-нибудь в учительской с неё начали сыпаться эти фотографии. Или дома, на глазах родных. Мы хохотали, представляя это, до слёз! На уроки немецкого она нас больше не пускала, ставила тройки и так, лишь бы не видеть. И в аттестате у меня трояк по немецкому. А потом, через много лет, я поехал в Германию. Второй или третий раз — не помню. Но нужно было сфотографироваться на новый загранпаспорт. Прихожу я на рынок в «Экспресс-фото» получать фотографии. Глядь, а фотографии выдает моя учительница по немецкому.
— Здравствуйте, — говорю.
— Здравствуй, здравствуй! — узнала. — Куда собрался?
Она по чеку поняла, что у меня фотографии на загранпаспорт.
— В Германию, — отвечаю.
— Чего ты там делать будешь? Ты же языка не знаешь!
— Извините, — говорю, — знаю. Вы же сами меня учили.
Получил я свои фотографии, сказал ей: «Данкэ шон!» и ушел.
Но в памяти моей остались навсегда её глаза. Грустные глаза. Она всю жизнь, таких как я разгильдяев учила немецкому, а сама ни разу в Германии не была. И, теперь, уже, наверное, никогда не будет. Не справедливо, видимо, устроена жизнь — кому-то ранец из фанеры, а кому-то телевизор и Германия, не зная языка.
Вот и решил я, все-таки выучить немецкий язык, чтобы получилось, что не зря она меня учила… и тройку ни за что поставила. Ясно? Вот, сижу и учу от нечего делать.
Архип показал свой блокнот, в котором были какие-то каракули и мазня, на немецком и на русском языках.
— Как-то странно ты его учишь, — сказала Юля. — Чего ты там пишешь?
— Чего странного? Стихи пишу.
— Стихи? На немецком?
— На русском стихи. Перевод с немецкого. Чего не понятно? — Архип показал зелёный томик стихов и ткнул пальцем в желтый немецко-русский словарь.
— Ну, ты даешь! Система какая-то?
— Система ниппель! Туда дуй, обратно — … мало! Какая система, Зайчик? Просто мне так удобней и лучше запоминается. Нас же, как учат? Мундшруют, чтобы мы запомнили, как пишутся слова. Спроси тебя чего-нибудь по-английски, ты сначала увидишь, как слово пишется, потом вспомнишь перевод, потом ответишь. А я, пока по Германии мотался, всё на слух воспринимал. Теперь услышу немецкое, знакомое слово — сразу образ всплывает, а ни текст… с переводом. А тут, ещё смешней придумал: беру немецкую книгу стихов, перевожу, как умею со словарем, потом, то, что перевел, выстраиваю в стихотворную тоже форму и получается двойная польза — и перевод с немецкого, и новые стихи уже на русском. Стихи на немецком вызубрил, свой перевод и так помнишь — вот и ладушки. Услышал знакомое сочетание — всплывает мой перевод, литературный, типа — всё ясно о чём разговор. Вот так-то, Зайчонок. Да, тренируюсь, просто — не слушай меня.
— Покажи, как это, — Юля привстала, чтобы посмотреть, что там, на письменном столике.
Простынка соскользнула.
Она не заметила.
Архип обратил на это внимание.
— Ну, хорошо, смотри, — стал он подробно ей объяснять, заодно, разглядывая тело. — Берем любой стишок. Короткий, для начала, вот такой.
Архип, очень стараясь, стал с выражением читать немецкий стих вслух:
«Я, вен ди Лёйтэ ви айнст нох Зин унд Мусэ хеттен фюр ден вольгеглидертен Бау фон фирценцайлиген Зонеттен, герн шрибэ ихь инен вельхэ — дох ах, унгедульдиг айлен унд флюхтиг ирэ Бликэ зогар йёбер нир фир Цайлен!»Юля поморщилась!
— У тебя отличное произношение!
— Спасибо.
— И что это белиберда означает?
— Дословно, если в тупую каждое слово переводить, следующее, — Архип заглянул в блокнот:
«Да, если люди как ещё раз Чувствовать и Досуг иметь для хорошорасчлененного Строения от сорокастрочного Сонета, охото писать я они который — увы, нетерпение торопиться и мимолетно (мимоходом) их взор даже через только четыре строки!»— Во как! — Архип театрально махнул ладонью.
— Ещё хуже! — ответила Юля. — Ну, и что у тебя получилось?
— А у меня получилось так:
«Что вам стоит, люди, на досуге с Вашим пониманием стихов Вникнуть в мой сонет, ведь лучше будет Вам от четырех десятков строф. Я с любовью посвящаю Вам их, вы ж, глазами пробежались вмиг, И из сорока — всего в четыре, да и то, ни каждый из Вас вник!»— Здорово! — Юлька не ожидала. — Здорово, правда! Из этой белиберды — получилось!
— То-то! А ты говоришь! Классно?
— Да. Ты молодец.
— Это точно!
— И что, ты так всё время учишь немецкий? А откуда у тебя, кстати, книга и словарь?
— Зая, в моём пылесосе чего только нету! — Архип говорил про джип. — Это же дом на колесах. Знаешь сколько в нем всякого?! Я в нем столько ночей провел.
— Один?
— Не всегда.
— Я так и думала.
— Не начинай малыш — прошлое прошло! Я тебе про Фому, а ты мне про «я так и думала». Скажи, лучше, ещё, что я — молодец.