Бульвар Постышева
Шрифт:
Но он не хотел верить друзьям. И пообещал себе, что когда приедет, автору письма башку оторвет! «На фронте» женщины кажутся надежней: «Ты у детской кроватки не спишь!» (Каждый кричит: «Она ни такая!»)
Такая!
Все — такие!
Он сам потом убедился, когда нежданно приехал в отпуск.
«А! Чего прошлое ворошить! Идет оно на хххууу… тор бабочек ловить!» — Архип отвел взгляд от потолка, громко выдохнул, резко встал, надел тапочки, накинул халат, пошел покурить в ванную… и перестал вспоминать.
В дверь стучались монеткой.
— Кто?
— Маркиз.
Архип срифмовал, как обычно, это слово и открыл скрипучие двери.
— Здорово, спишь, что ли? — мокрый Покуль прошел не раздумывая.
— Здорово. С вами поспишь!
— Один?
— Один.
— А Заяц твой где?
— Экзамены сдает.
— Хорошо.
Андрюха кое-как сковырнул нечистую, мокрую обувь, снял куртку, прошел в зал, залез на диван с ногами.
— Как на Байкале отдохнули?
(Они не виделись с тех пор, как Архип с Юлькой уехали на Байкал.)
— Нормально. Ты как?
— На даче прозябаю. Есть что пожрать?
— Нет, но сейчас сделаем.
Архип пошел на кухню посмотреть, что есть пожрать.
— Со мной тут случай интересный произошел, — Андрей следом пришел на кухню, забрался на табуретку, подогнув под себя ногу.
— Тушенку с макаронами сделаем? Будешь?
— Давай.
— Что за случай?
— Вообще-то, бред какой-то.
— Огурцы есть соленые. Будешь?
— Доставай. Короче, снится мне сон, что я выхожу на участок, а на дереве сидит глухарь. Я беру палку, кидаю в него и сшибаю. Потом снится, что мы его пожарили и жрем. Я четко помню вкус. Просыпаюсь, вкус ещё на губах.
— Может, что-нибудь другое тебе в рот дали, пока ты спал?
— Подожди. Короче, просыпаюсь я рано, только-только светает, но спать почему-то уже не хочу. Встаю, одеваюсь, Ленка спрашивает: «Ты куда?» «На охоту, за глухарем», — отвечаю. Выхожу на улицу — дождь моросит. Делать нечего, дай, думаю, прогуляюсь до павильона, кулю чего-нибудь попить. Иду по дорожке, смотрю — на дороге глухарь сидит. Я думаю: «Показалось!». Нет, точно глухарь. Я тихонько наклоняюсь, беру камень и кидаю в глухаря. Точно попал. Видимо крыло перебил, потому что тот толком взлететь не может, а так — приподнимется и падает. И в лес. В Траву. Трава большая, мокрая. Его не видно, но видно, куда он убегает — папоротник гнется. Я за ним. Какую-то палку нашел. Короче, гонял его, наверное, полчаса, вымок, как собака, но догнал и палкой убил. Прихожу домой весь в грязи. Ленка уже проснулась, спрашивает: «Ты где так долго был? Что весь мокрый?» «Я же говорю, на охоту ходил. На глухаря!» Она не верит, понимает, что я гоню, но я вывожу её на улицу и показываю ей глухаря. Она в осадок! Да я и сам в осадок. Только снилось, и тут — на тебе — глухарь! Прикинь! Ну, мы его пожарили и сожрали. Вот такая история. Бред какой-то. А вкусный глухарь. Ты ел глухарей?
— У тебя ни дача, бляха, а какое-то волшебное место! А ты чё сюда-то его не принес?
— Говорю же, сожрали.
— Во-во, как глухарей жрать, так ты один, как делать нехер, к другу идешь: Есть, что пожрать? «Вку-усный глухарь», — Архип передразнил Андрюху.
— Ну, прости-прости, — Покуль встал и припал к спине Архипа, как всегда он делает, когда хочет жрать или денег надо.
— Ладно, на первый раз прощаю.
Покуль обратно забрался на табурет.
— А может, водочки купим?
— У тебя деньги есть? — с неким налетом удивления спросил Архип, чтобы ещё подзудить Покуля.
— Есть.
— Купи.
Андрюха ушел за водкой.
Юлька пришла к шапочному разбору: водки почти не осталось, огурцы все сожрали, макароны засохли на тарелки, в комнате накурено, хоть топор вешай, Покуль валяется на диване, Архип развалился в кресле, уставившись в потолок.
— Здорова, Зай, — очнулся Архип. — А я и не слышал, как ты вошла.
— Сдала? — Покуль приподнял бровь.
— Написала. Накурили-то. Я балкон открою. Пьете?
— Не открывай — комары налетят.
— Какие комары? На улице дубак, я вся промерзла.
— Пьем! — ответил Покуль.
Юлька открыла балкон.
Потянуло по ногам. Стало, чем дышать. Что-то ёкнуло внутри.
— Ещё по одной? — предложил Архип.
— Не, я больше не хочу, — ответил Покуль.
— А я выпью. Юль, водочки выпьешь?
Юлька посмотрела на Архипа широко разинутыми глазами, давая понять, что такой вопрос неуместен — она вообще водку не пьет!
— Ну и не надо! — сказал Архип. — Мне больше достанется.
Юлька пошла переодеваться.
— Я, наверное, домой пойду, — сказал Покуль.
— Дергай. Я спать лягу, — согласился Архип.
Когда дверь за Андреем закрылась, Архип пришел в спальню и обнял со спины переодевающуюся до сих пор Юльку.
— Как экзамен?
— Не дыши на меня! Написала.
— Написала?
— Написала. Оценки завтра скажут. Я подсчитала, мне нужно минимум шестьдесят баллов набрать!
— Ну, и хорошо. Я посплю немного.
И Архип, не раздеваясь, рухнул на кровать и залез под одеяло.
Это не очень понравилось Юльке, но она промолчала.
Архип проснулся, когда уже было темно. Башка гудела. Нельзя спать на закате — потом башка гудит!
— Пойду, пивка возьму, — Архип решил прогуляться, подышать свежим воздухом, проморозиться, чтобы башка не болела. — Тебе взять чего-нибудь? Экзамен обмоем, — на всякий случай предложил он. — Это дело надо обмыть.
— Возьми мне вина, — читая книгу, ответила Юля.
— Какого? — не ожидал Архип.
— Красного, какого-нибудь.
— Пф — не вопрос! Жарьте цыпочек.
Круглосуточные (или около того) Павильоны на Постышево содержатся кем угодно, но только не русскими. Зато работают в них женщины русских селений из числа местных жителей. В одном из таких ларьков-павильонов работает жена татарина Рината. Ринат учился с Архипом в одной школе, но на год младше, следовательно, был одноклассником Хандая. А коль так, значит, Архип его хорошо знал, тем более что тот жил через подъезд от Архипа. Но они никогда не были «на короткой ноге» — так, по-соседски: привет-привет или кивнут друг другу головой, если сидят за рулем. Ринат вообще всю жизнь был водителем «Волги», сколько помнил Архип, и вид у него был соответствующий: невысок, хорошо упитан и пузико вперед, всегда немного пьян после работы, черноголовый, взъерошенный, он выглядел старше своих неопределенных лет. Медленно передвигаясь с пятки на носок, в спортивных штанах, замшевых, остроносых ботинках и кожаной куртке, из гаража он шел, слегка наклонив голову набок, одно плечо выше другого и руки всегда чуть-чуть растопырены, если в них не было банок или канистры. Безобидный такой, утомленный дорогой, поддатый Татарин.