Царский угодник. Распутин
Шрифт:
Один раз она в забытьи услышала близко-близко, над самым ухом, голос княжны Гедройц:
— Вы должны жить! — Похоже, Гедройц говорила это специально для Танеева.
Очнулась Вырубова, когда поезд прибыл в Царское Село. Вырубову аккуратно переложили на носилки, вытащили из вагона. На привокзальной площади было много народа, ярко горели фонари. Над Вырубовой склонилась Александра Фёдоровна, заплакала. Взрыды застряли у царицы в горле, она дёрнулась и затихла, её отвели от носилок две старшие дочери.
Вырубову
— Я умираю, — едва приметным слипшимся шёпотом сказала та государыне.
— Аня... Анечка... — В речи императрицы появился сильный акцент, она волновалась и плохо контролировала себя, лицо её было испуганным. — Не умирай, Анечка!
Было слышно, как рядом с автомобилем стучат копыта казацких лошадей, — машину сопровождал конвой.
— Умираю, — вновь прошептала Вырубова, — но теперь я спокойна, я увидела отца, я увидела вас...
— Не умирай, Анечка! — отчаянно вскричала царица. — Как же я буду без тебя?
В госпитале Вырубовой сделали укол камфары. Когда её поднимали на кровать, она вновь потеряла сознание. Гедройц велела всем отойти от кровати, после чего объявила тихо и скорбно:
— Надо прощаться. Сейчас она скончается. Не хочется верить в это, но... — она горестно развела руки в стороны, — медицина здесь бессильна.
Придя в себя в очередной раз, Вырубова попросила, чтобы к ней привези священника, — наступала пора исповедоваться и причащаться.
После исповеди она потеряла сознание надолго, а потом ей неожиданно сделалось легче — боль понемногу утихла, стала не такой горячей, далёкой. Вырубова видела в жаркой одури саму себя — степенную девочку в воздушном платьице, с пышной причёской на голове, с неулыбчивым лицом и медленными осторожными движениями.
С Вырубовой прощались, когда она находилась без сознания, — думали, что в сознание фрейлина больше не придёт, хотя Гедройц уверяла собравшихся:
— Перед смертью она на несколько минут обязательно откроет глаза.
Гедройц была права: Вырубова пришла в себя, слабо улыбнулась склонившемуся над ней отцу:
— Не плачь, папа!
Тот, сгорбленный, постаревший, морщинистый и седой, склонился над ней совсем низко, притиснулся горячими губами ко лбу:
— Дочка!
Дочь успокаивающе улыбнулась отцу. Прежней боли не было — продолжала действовать камфара, вспрыснутая княжной Гедройц. К Вырубовой подошёл Николай Второй — он тоже находился в палате, приехал проститься, — взял руку Вырубовой в свою, тихонько сжал ледяные, совершенно бесчувственные и неподвижные пальцы. Велико было удивление царя, когда Вырубова едва приметно пожала
— У неё ещё есть силы в руке.
Та отёрла слёзы платком и неожиданно произнесла изумлённо-горьким тоном:
— Мы же забыли об отце Григории! Отец Григорий может спасти её. Только он, и больше никто!
Царь пробормотал себе под нос что-то мрачное, отвёл в сторону тяжёлые тоскливые глаза.
— Надо послать за отцом Григорием мотор, — сказала Александра Фёдоровна.
— Нет ничего проще, — Николай согласно наклонил голову, — если бы этого было достаточно! — Но давать распоряжение не спешил: что-то сдерживало его.
— Ники, пошли, пожалуйста, автомобиль в Петроград, — потребовала императрица, — прошу тебя!
Николай обернулся, сделал знак адъютанту, стоявшему у дверей в солдатской стойке, будто на смотру, — он считал, что всё другое неуместно для смертных минут. Послушно наклонив голову, адъютант вышел из палаты.
Государь тронул жену за плечо:
— А если она умрёт до приезда отца Григория?
— Тогда отец Григорий хоть помолится за бедную Аню.
Стали ждать Распутина. Вырубова не умирала.
Распутин появился в госпитале через три часа. Бледный, с растрёпанной головой и такой же растрёпанной, торчащей во все стороны клочьями бородой, он стремительно вошёл в палату и, не глядя ни на кого, подлетел к кровати, на которой лежала Вырубова с закрытыми глазами. Тихо позвал:
— Анна!
Сзади к Распутину придвинулся адъютант царя, потянул со «старца» шубу, тот покорно отдал её, сделал рукой чёткое рисованное движение, словно бы что-то расправляя перед собой, и вновь позвал:
— Анна!
Веки у Вырубовой дрогнули, но не приподнялись, так и остались закрытыми, из правого глаза выкатилась тяжёлая, розоватого цвета слеза, уголок рта дёрнулся. Непонятно было, слышит она Распутина или не слышит.
— Анна! — в третий раз позвал Распутин, опять сделал над ней очень чёткое, отточенное до мелочей, почти изящное движение, потом поднял голову к потолку, прошептал что-то про себя. Лицо его сделалось совсем бледным, будто бумага, изнутри сквозь кожу проступила некая водянистость, глаза сжались, став узкими, словно у северного шамана.
— Анна! — в четвёртый раз призывно произнёс «старец», сделал руками несколько пассов, словно бы смешав всё, что делал раньше, на лбу у него появился пот, волосы на голове стали мокрыми, в бороде тоже замерцала влага.
— Анна! — вновь позвал Распутин, в голосе у него что-то треснуло, надломилось, пот на лбу сделался обильным, «старец» досадливо смахнул его пальцами, распростёр дрожащие руки над Вырубовой, напрягся, — Анна!
— Всё! — произнёс кто-то страшным свистящим шёпотом. — Отмаялась Анна... Отошла!