Цельное чувство

Цетлин Михаил Осипович

«Твои глаза так пепельно-серы…»

Твои глаза так пепельно-серы, В них еще много наивной веры, Но щеки, как кожа спелых гранат, От страсти пылают и рдяно горят. Ты словно уголь под слоем пепла, Сила души твоей еще не окрепла, Ты уголек золотой, золотой Под серебряной, матово-серой фатой. Я смешанных красок люблю сочетанье, Багряных отсветов в серебре трепетанье, Они вспыхнут, погаснут и вспыхнут вновь, Как твоя багряная, густая кровь.

«Милый ангел, ты слишком добра…»

Милый ангел, ты слишком добра, Добрый ангел, ты слишком щедра! Всем звенит твой серебряный смех, Золотые улыбки — для всех. Впрочем, я не жалею для них Ни улыбок, ни взоров твоих: Для себя сохраню я один, Я, сокровищ твоих господин, Только кружево легкое грез, Да жемчужины теплые слез, Только горсть поцелуев твоих — Раскаленное золото их!

Piccicato при луне

Хорошо

им сидеть на скамейке, Хорошо быть шестнадцати лет, — Пусть луна из серебряной лейки Льет, как влагу густую, свой свет. Хорошо быть счастливо влюбленной, Знать, что рядом герой и поэт, — Пусть луна всё рядит в осребренный, Лунно-матовый призрачный свет. Хорошо быть прозрачно струистой И вдыхать смутный сон, тихий бред, И в глазах отражать так лучисто Нежно чистый таинственный свет. Хорошо быть у ног гимназистки, — Мира нет, горя нет, завтра нет! Звезды лунные бледны, но близки, Мир весь в лунные ткани одет. Бьют сердца так любовно, неровно, Перебоем друг другу в ответ, И луна лишь одна хладнокровно Молча слушает нежный дуэт. «Я люблю вас, люблю вас навеки, Не нарушу свой гордый обет». Тихо катятся лунные реки, Лунный, струнный звенит менуэт. «Ах, как жалко, что завтра экзамен, Надо спать, а уж скоро рассвет». На востоке зардевшийся пламень Гасит таинственный свет. «А какой?» — «Да латынь и словесность». — Груб и прост прозаичный ответ, А луна выпивает телесность, Миг — и вот — тела нет, тела нет! Вот исчезнет, прольется, растает В свежесть рос, в дымный пар, в бледный свет. Сыро стало, и он предлагает Ей закутаться в английский плэд.

Premiere communion

Белые юбочки, Как тучки на ранней заре. «Милые, голубочки, — Говорит прихожанке кюре. — Пленительна дочка ваша. О, сладкий Иисус! Она всех девочек краше, Ваше платье — прелестный вкус». Небо сине без меры? Небо сине до слез, Нимб детской, чистой веры Вкруг мягких прядей волос. Сияет лучезарно Нежность детских личек, Девочки идут попарно, Как стая дрессированных птичек. Смеются, тряся косичками, Умиленно, ласково, нежно, Чувствуют себя сестричками И любят друг друга безбрежно. Жжет ножки раскаленный камень, Туфельки легки и тонки, Веры пламень Жжет сердце девочки-ребенка. Бабочки шумным роем Вылетели рано И летят попарно и правильным строем, Как это странно! Прорван тяжелый кокон, Бабочки вылетели для жизни короткой, У девочек каждый нерв и каждый локон Дрожит, и в руках дрожат четки. Дрожат от счастья без меры, Или вы, проходящие люди, Не знаете о чуде веры, О свершившемся светлом чуде. Или вы не знаете, что ныне Выросли детские души? Молитесь же светлой святыне, Грешные души…

Айседора (Поэма)

Сегодня пир, сегодня радость солнца, Сегодня брызги слез в моей душе. Один я дома, комната тесна, Один я дома, но зажгу я свечи, Все яркие и радостные свечи, Как набожный еврей свой семисвечник Молитвенной рукою зажигает, Чтобы невесту Саббат встретить. Радость! Войди в мой дом, в душе цари и властвуй. Войди в мой дом, танцуя и ликуя, Ты — свет моей души, ты, Айседора. Какая-то таинственная связь Во мне возникла, — как, зачем, не знаю, — Меж образом безбольной Айседоры И мальчиком, давно уж мной забытым, Еврейским мальчиком, который нес Проклятье нищеты и умер рано, И умер рано, в жизни не узнав О нежном, светлом имени твоем, Столь сладостно прекрасном, Айседора. И только с смутной силой ощущал Полурасцветшею душой, что есть На свете красота и радость… Он был немного сгорблен, некрасив, — Еврейские так дети вырастают В трущобах тесных — чахлые, больные, — На хилом теле голова большая Неправильной и угловатой формы, Подстриженные коротко, неровно Щетинистые волосы, на тонких, Немного злых губах усмешка скорби И что-то старческое в складках рта. И лишь глаза глубокие, большие, Как горные прозрачные озера. Он сыном был портного, в детстве помнил Старуху молодую — мать, отца, Склоненного над вечною работой, Подвал, полоску неба, грязный двор, Немного травки чахлой у сарая, Какой-то кустик у ворот и стаю Крикливых и задорных мальчуганов. Он был такой прозрачный, хрупкий, нежный, Он был слабей других, и вот его За это били и прозвали «Малхамовэс», Что значит — ангел смерти. Айседора! Ты жизнь и свет, ты жизнь и красота, Ты радость радости и жизни жизнь… Он не узнал, что значит слово старость, Он был нетерпелив, он не дождался, Он знал лишь детство, отрочество, смерть. И в детстве раннем свет мелькал порою: Проснешься радостно и знаешь — Пасха. Не только что работать, — и ходить Нельзя сегодня много. Быстро вскочишь, Скорее в воду окунешь лицо (Отец не любит заспанных, хоть он Сегодня добр). Скорее на молитву, Знакомые слова бормочешь быстро, Но всё же совестливо, — пропускать Слова молитвы грех, — вот достоишь Перед концом «большое шэминэсрэ», А там горячий чай с мацой творожной, А там игра в орехи на дворе, И маленькое сердце так трепещет И бьется, как орешек на доске. А вечером светла, как радость, скатерть, И мальчик нараспев, он самый младший, — Герой и принц, — сначала тихо, тихо, К концу ж задорно спрашивает деда, Что значит эта радость, эта ночь. О Пасха, о божественная радость, Сухая, как маца, без поцелуев, Без звонов колокольных, без цветов. Ты всё ж прекрасна и свята — зачем Сюда прокралась ты? Иль без тебя Нет жизни? Посмотри, как эти люди Бледны и некрасивы, их глаза В труде потускли, но сияешь в них Ты, как в глазах у Айседоры… Пасхальная, весенняя, святая, Ты радости пылинки золотые На нас свеваешь — пыль цветов нездешних. Тебе земных цветов послали люди, Две розовые яблони, — вокруг них, Едва зацветших, предвесенне-нежных, Кружилась ты, как мотылек, кружилась И славила зацветшую любовь… К нему пришла любовь под гул колес, Под стук машин на дьявольской работе. Мелькнуло нежное лицо в веснушках, Зазолотились кудерьки волос. Как колокольчик прозвенело имя, Как колокольчик — Дина — колокольчик Лиловый, средь полей, звенящий солнцу. Под краном в рот воды набрав, плеснувши На руки, смывши грязь и копоть дня, Они спешили — птицы вон из клетки — К реке, катящей медленные воды, С холма смотрели на речную гладь В прощальном свете солнца, а потом Гуляли под руку в пыли бульвара, Под музыку военного оркестра, Среди толпы гудящей — так тянулся Роман их, словно кто-то уронил На фабрику цветок, не полевой, А городской, пробившийся на свет В газонах жалких сквера. Скоро Одна любовь другую заменила: Неясная, как солнце сквозь туман, Мечта проникла в бедные кварталы, В подвалы и лачуги городка, Зажгла повсюду страсть и бред надежды. В углах старинных синагог шептались О чем-то возбужденно. С верой древней В Мессию, в чудо, — новые слова Смешались, и звучали странно дико Те чужеземные слова меж ветхих стен. И для него настало время страсти, И страсть преобразила всё, и яркой Казалась бедность жизни и борьбы. Над книгами склонялся он всю ночь, Пока гудок не звал опять работать, А сердце билось в буйном диком ритме Ликующего танца Айседоры. В твоих победных танцах, Айседора, Звенящая, сияющая медь! В твоих победных танцах, Айседора, Я слышу шаг грядущих легионов, Их полубог ведет, над ним орел, Над ним орел и гордые знамена! И знамя реяло — звучите, трубы, Звучите, трубы, пойте гимн победы, Герольды, славьте сей турнир прекрасный: Не рыцари, одетые в доспехи, Но горсточка подростков безоружных Врагам бросает вызов. Впереди В манишке чистой, в галстуке цветном Идет он, как на праздник. Честь ему На долю выпала — он держит знамя, И знамя в слабой худенькой руке Дрожит и бьется, бьется в гневной дрожи. ……………………………………………… ……………………………………………… Твой труп не выдали родным, в ночи, Кто знает, где тебя похоронили. Но если б можно честь тебе воздать, Но если бы нашлась твоя могила, — И знаю, что безумная мечта Мое желанье, — но хотел бы я, Чтобы на ней, погибший, бедный мальчик, Чтоб на твоей могиле Айседора, Безумная, плясала б пляску битвы И смерти, чтобы волосы ее, От пляски растрепавшись, пели, пели Тебе прощальный гимн и чтоб она, Сорвав цветы с твоей могилы, плавно И радостно, и радостно, и быстро, Кружилась, опьяненная цветами, Весной и солнцем… Знаю я, что есть Святая в смерти радость, в жизни радость!

ГЛУХИЕ СЛОВА (1916)

I. «Меня коснувшися едва…»

Меня коснувшися едва, Прошло, не вылившись в слова, Волненье вдохновенья; Еще мелодия в ушах, И слезы на моих щеках, Но не сомкнулись звенья — И песня замерла в устах. Благодарю за свет, за миг Надежды, за восторг, за страх И боль невоплощенья; За то, что ты светло возник И вот исчез, туманный лик Уже забытого виденья.

II. «Одна звезда упала…»

Одна звезда упала, Сияя сияньем кристалла, Влажным блеском росинки, Теплым светом слезинки. Но пожелать я успел В тот быстрый миг (Словно песню я тихую спел Иль тайну постиг), Тебе пожелал я счастья, О, сестра моя! Тебе пожелал я звездной доли, О, звезда моя!

III. «У заката сегодня краски роз…»

У заката сегодня краски роз, Вянущих чайных роз, Тех роз, которые кто-то принес И случайно забыл на столе. И смятые чайные розы лежат, И какой-то теплый струят аромат В усталой и алой мгле.

IV. «Ты радость вешняя, ты цвет и прелесть мира…»

Посв. М. А. Беневской

Ты радость вешняя, ты цвет и прелесть мира, О, неужели ты грустна, больна, И неуютна и тесна твоя квартира, И вкруг тебя холодная страна! Судьбы тяжелые, уверенные цепы, Чтоб вымолоть для жизни нам зерна, Бьют по цветам и по колосьям слепо, Как будто радость васильков нам не нужна.

V. «Смотрю в туманный день осенний…»

Смотрю в туманный день осенний Сквозь веток черный переплет На верный зову опасений Птиц передзимний перелет. Летят, летят, за стаей стая… О, если бы могла велеть Мне сила мудрая, простая — Куда лететь, чего хотеть?!

VI. «В утро туманное и раннее…»

В утро туманное и раннее, На сером и сыром вокзале, В тягучей скуке расставания В холодной мгле, в унылом зале, Перед разлукой без свидания Слова прощенья и прощания Вы сухо, как урок, сказали. «Ведь это и мое желание, И ведь иначе не могли Вы». О странной тайне неслияния Я думал хмуро и лениво; Не Вас я слушал (знал всё ранее), Но где-то болью расставания Свистящие локомотивы!