Ценный подарок (сборник)
Шрифт:
Покончив с военной темой, Пожарский перешел на гражданскую лирику. Смысл ее заключался в том, что любимую нужно любить, как Родину, а Родину любить, как любимую.
В клубе стало жарко. Член Союза композиторов начал дремать, как вдруг из сладкого забвения его вывел все еще свежий голос Пожарского:
— Марк Сергеевич, прошу к роялю.
Композитор встал и, сутулясь больше чем обычно, пошел к роялю, сел, начал играть и петь дребезжащим «композиторским» голосом песни на тексты Смородинова
Когда он кончил играть, Пожарский обратился в зал:
— Товарищи курсанты, есть ли у кого-нибудь вопросы? Не стесняйтесь.
Поднялся один из курсантов и спросил:
— Уважаемый Святослав Игоревич, вот вы расхвалили чаек как боевых птиц, а великий писатель Максим Горький писал: «Чайки мечутся над морем».
Пожарский не растерялся.
— Отвечаю: великий писатель Максим Горький видел чаек дореволюционного времени, а я видел наших чаек.
Стоявший в дверях капитан-лейтенант подал знак, и все курсанты захлопали остроумному поэту.
После концерта капитан-лейтенант пожал мускулистую руку Пожарского и хилую Унисона.
— Благодарю вас, товарищи, за идейно-художественное выступление, отдыхайте, в двадцать два ноль-ноль я зайду за вами, вы приглашены на ужин к вице-адмиралу. Честь имею, — откозырял он и ушел.
— Слышал? — ликовал Пожарский.
— Не пойду! — угрюмился Унисон.
— Как это не пойдешь? Этим ты оскорбишь не только вице-адмирала, но и все военно-морское соединение.
— Не пойду!
Ведущий поэт побагровел.
— Подумай, как твой отказ будет воспринят у вас в президиуме?
Марк Унисон подумал и сдался. Храбрый на фронте, сейчас он побаивался президиума композиторов, где заседали бойкие молодые ребята.
Вечер был блаженно тих. Друзья сидели на скамейке спиной к тенистым липам, наслаждаясь разлитой в воздухе тишиной. Вдруг Унисон тревожно прислушался.
— Слушай, — прошептал он.
Пожарский прислушался и вместе с Унисоном услышал, что по ту сторону лип говорили двое.
— Ну, как тебе этот поэт? — спросил низкий голос.
— Нормально, — ответил тенорок, — вполне подходяще пустить его вместо политчаса.
— Согласен. А что ты скажешь по поводу композитора?
— Жаль старика: бежит вприпрыжку за молодежью. Пошли. Личное время уже кончается.
— Слышал? — спросил Унисон своего друга. — Вот оно, мнение народа.
— Народа? — презрительно процедил Пожарский. — Какие-то дебилы!
Ужин у вице-адмирала был… Нет, я не стану описывать его. Тому, кто бывал на таких ужинах, не нужно мое описание, остальным я не в силах представить изобилие блюд и тонкость беседы. Как говорил великий писатель, «перо мое слабо».
Присутствовали:
Женщин было четыре: вице-адмиральша Генриетта Максимовна, из тех женщин, которых все называют дамами, Анна Александровна, жена грузного капитана первого ранга, сохранившая, несмотря на свой возраст, стройность фигуры, Нина Андреевна, жена капитана второго ранга. Немолодое лицо ее было полно тревоги. Была еще Зиночка, жена каплейта, совсем молоденькая и, должно быть, очень смешливая, потому что губы ее все время складывались в улыбку.
После ужина поэт долго читал гражданскую лирику. Он мог бы читать ее до конца света, но вице-адмирал, став как-то еще на один миллиметр выше ростом, воспользовавшись короткой паузой, вежливо и твердо произнес:
— Спасибо, Святослав Игоревич.
Затем он, о чем-то посоветовавшись с капитанами первого и второго ранга, сказал:
— Извините, Святослав Игоревич и Марк Сергеевич, у нас возникла необходимость срочного совещания. Оставляю вас на попечение дам.
— Понимаю, — улыбнулся Пожарский когда-то обаятельной, а теперь, как утверждали поэты-песенники, крокодильской улыбкой.
Все высшее командование энского военно-морского соединения удалилось. Вскоре ушел и капитан-лейтенант.
Настала тишина. Потом вице-адмиральша, сделав вид, что ничего не произошло, улыбнулась той прекрасной улыбкой, которая была у нее и тридцать пять лет назад, и сказала глубоким контральто:
— Дорогой Марк Сергеевич, я и все остальные дамы, мы очень просим вас исполнить что-нибудь такое фронтовое, может быть, вы сыграете и споете нам старые песни.
Усталый композитор, вздрогнув, как боевой конь при звуках трубы, встал и распрямился.
Он сел за рояль и начал петь «композиторским» голосом песни, сложенные, когда он был еще старшиной второй статьи в военно-морском ансамбле. Он играл, пел и не видел, как плакали все дамы энского военно-морского соединения.
Плакала величественная вице-адмиральша. Забыв, что она «первая леди», Генриетта Максимовна роняла крупные жемчужные слезы, вспоминая, как она, тоненькая связистка, была без памяти влюблена в маленького, остроносого каплейта, командира подводной «щуки», как эта «щука», уйдя на поиск крейсера противника, пропала без вести, и все считали экипаж погибшим, как в один, самый прекрасный день ее жизни «щука» возвратилась к родному пирсу и девчонка Геня, не стесняясь присутствующих, упала на грудь маленькому каплейту.