Ценный подарок (сборник)
Шрифт:
Озимов хотел сказать, что нечего героев искать, как грибы, но, взглянув на белокурую девочку, смягчился.
— Вот что, ребята, устал я, пойду отдохну, а вы пока с Александром займитесь, у него хорошие игры есть, — сказал он и, чуть прихрамывая на правую ногу, ушел в свою комнату.
Ребята, опечаленные, остались в столовой.
— Так, — горько сказала Лена, — ничего не вышло, идем домой, Семен Петрускевич.
Саня рассмеялся:
— Что это ты его так зовешь, будто он профессор.
—
— Брось ты! — рассердился Семен Петрускевич.
— Идемте ко мне, — сказал Саня, — дед отдохнет, добрее станет, я всю его натуру знаю. Пошли!
Лена вопросительно взглянула на Семена Петрускевича, он кивнул головой, и «ветераны» пошли вслед за Саней.
Через полчаса из своей комнаты вышел Озимов и, не видя никого, направился к Анне Власьевне.
— Ну что, мать, ушли эти «ветераны»?
— Нет, Алеша, все с Саней играют.
— Ну и дело, путь своими ребячьими забавами занимаются, я пойду к себе, отсижусь еще.
Когда, час спустя, он снова вернулся в столовую, Лена и Семен Петрускевич уже ушли, а у окна сидел Саня и смотрел на искрящийся снег.
— Ушли твои следопыты? — спросил Озимов.
— Ушли, — нехотя ответил Саня.
— Так. В какие игры играли?
— В морской бой и в настольный теннис.
— Кто же верх взял?
В следующее воскресенье Озимовы завтракали всей семьей. Мама шпыняла Саню: «Сиди прямо. Не клади локти на стол». Сане просто есть не хотелось. Выручила соседка по лестничной клетке, пенсионерка со стажем Софья Марковна. Дедушка называл ее Софинформбюро: она знала все, что делается в доме.
— Присаживайтесь к нам, Софья Марковна, — предложила бабушка.
— Спасибо, — отказалась соседка. — Я на минуточку, Алексею Гавриловичу сюрприз принесла. «Детская газета». Здесь о вас пишут, — вот, пожалуйста, — вынула она из сумочки вчетверо сложенную газету и протянула ее Озимову.
— Обо мне? — удивился Алексей Гаврилович. — Что там?
Он надел очки, развернул газету и углубился в чтение.
— Так, так, — тихо и грозно сказал он, кончив читать. — Откуда они все это узнали?
— Так они же следопыты, — хотел сохранить невозмутимое спокойствие Саня и покраснел.
— Как же это им стало известно, что меня сбили под Воронежем, и я не только остался цел, но еще взял в плен фрица и привел его в часть? Кто им рассказал про Кариму Черкизову? Ты, — ткнул он пальцем в сторону Сани, — тебе лично все доверили, а ты…
— Дед, — заныл Саня, — я же ничего такого, я только хотел, чтобы все знали, какой ты у меня.
— Дед, — усмехнулся Озимов, — дед свое отыграл, ты о себе думай, чтобы человеком стать.
— Извините, Алексей Гаврилович, — вмешалась Софья Марковна, — это, конечно, не мое дело,
— Извините, Софья Марковна, — сказал Озимов. — У нас не собранье, а семья.
Софья Марковна вспыхнула сухим румянцем:
— Спасибо!.. Вот и делай людям добро!
Попрощалась она и быстро ушла мелкими шажками.
Остальные члены семьи молча сидели за столом. Озимов еще раз перечитал статью, подумав: «Ни к чему это… Но хорошо, что про Кариму написали. Ведь до сих пор о ней ничего не сказано, а она стоила всех нас».
Тайна беличьей лапы
Как-то в одном обществе зашел разговор о доверии, которое должны питать дети к взрослым, о цене этого доверия и о том, как трудно удержать его. Спорили долго и жарко. Я молчал. На память мне приходило давнее время.
Наша семья жила тогда в большом провинциальном городе, известном только тем, что здесь в прошлом веке находились в ссылке два знаменитых русских писателя.
Зимой город был завален непролазными снегами, летом, в жару, река, пересыхая, становилась ручейком, листья деревьев покрывала мелкая серая пыль, дышать было нечем, и родители, кто мог, вывозили детей за город.
Было мне одиннадцать лет. В тот год мы жили в деревне Ганичеве. Спустя четыре года она стала колхозом.
Дом, в котором мы поселились, новый, бревенчатый, пахнул сосной и смолой. Хозяин его, большой, чернобородый мужчина, был похож на Пугачева, по тем картинкам, которые я видел в «Капитанской дочке».
Телевизора тогда еще не изобрели, я читал все, что попадется под руку, порой совсем неподходящие книги. К Пушкину это не относится. Пушкин, по-моему, — для старых и малых.
Жена хозяина была выше мужа и шире в плечах, взрослый сын — здоровяк. Видели мы хозяев редко, они рыбачили, надолго уходя на промысел, а когда возвращались, жили всей семьей во дворе в крепко сколоченном сарае. В отличие от других крестьян, у них не было домашнего скота, и только одну корову они держали у сестры хозяйки.
Входили мы в дом через сени, а потом через кухню, большую часть которой занимала русская печь. Я впервые увидел ее, мама относилась к ней с недоверием, предпочитая готовить на примусе и керосинке.
Вслед за кухней шли три комнаты, с чисто выскребенными полами и обоями в веселеньких цветочках.
В первой комнате жили мама с папой, когда он приезжал из города, во второй — я с четырехлетним братом Шуриком, в третьей комнате, выходившей на другую сторону дома, — старуха полька Людвига Францевна с молодой дочерью, которую, как требовала мать, все звали Изабеллой Иоанновной.