Центральная Азия и Южный Кавказ: Насущные проблемы, 2007
Шрифт:
Таблица 2.
Структура промышленного производства, в % к итогу
Источник: Агентство Республики Казахстан по статистике.
Вышеизложенная тенденция развития секторов экономики еще раз подтверждает необходимость усиления мер по развитию обрабатывающей отрасли. Структура казахстанского импорта состоит из продукции обрабатывающей промышленности (диаграмма 1). Недостаточная конкурентоспособность обрабатывающей промышленности ведет к росту импорта товаров с высокой степенью обработки. Например, объем импорта продукции машиностроения, оборудования и транспорта в 2005 г. возрос по сравнению с 2004 г. на 38,7 % и составил 7595 млн. долл. В то же время значительные показатели объемов импорта продукции машиностроения и металлообработки говорят о том, что у отечественных предприятий есть определенный потенциал для заполнения внутреннего рынка подобными товарами.
Диаграмма 1.
Структура импорта Республики Казахстан в 2005 г.
Источник: Комитет по таможенному контролю Республики Казахстан.
Естественно, что без государственной поддержки нельзя ожидать соответствующего развития обрабатывающих секторов промышленности.
Одной из мер поддержки отечественного производства обрабатывающей промышленности является таможенно-тарифная политика. Согласно базисной теории таможенных тарифов, отечественные производители, выпускающие конкурирующую с импортом продукцию, выигрывают от внедрения тарифа только в том случае, когда его следствием является действительное ограничение импорта. Чем дороже обходится потребителям иностранный товар, тем с большей охотой обращаются они к отечественным производителям, которые в результате выигрывают как за счет роста продаж, так и от более высоких цен, установившихся благодаря введенному тарифу.
В Казахстане импорт интересуемой продукции обрабатывающей промышленности из стран вне СНГ, на которые распространяются импортные таможенные пошлины, составляет существенную величину.
В 2005 г. доля импорта металлургической продукции из стран вне СНГ составляла 46 %, продукции машиностроения – 70 %.
Однако таможенные пошлины на импорт промышленной продукции в настоящее время не могут эффективно исполнять защитные функции в силу своих невысоких уровней. Средняя ставка импортной таможенной пошлины на промышленные товары равна 6 %, с учетом специфической части пошлин данный показатель возрастает до 8,2 %, что также не является высоким значением. Для наглядности усредненной таможенной ставки приведем несколько примеров из товарных групп, которые относятся к продукции с более высокой добавленной стоимостью (табл. 3).Таблица 3. Средняя ставка импортных таможенных пошлин на отдельные товарные группы
Данные таблицы 3 свидетельствуют о том, что уровень таможенной защиты для промышленной продукции действительно низок. В перечень названных товарных групп входит большое число промышленной продукции, основная масса которой не производится или производится в недостаточном количестве. Конечно, никакая страна не может производить на достаточно конкурентоспособном уровне все виды товаров. Отдельные виды современного высокотехнологичного оборудования необходимы для производства конкурентоспособных товаров с большой степенью обработки. Поэтому можно сделать вывод, что при формировании таможенно-тарифных ставок в соответствующих государственных органах больше склонялись к либерализму, нежели протекционизму.
Основной причиной низких тарифных ставок на машины и оборудования, или так называемые инвестиционные товары, является отсутствие производства подобных товаров на внутреннем рынке. Однако не все низкие таможенные пошлины на продукцию обрабатывающей промышленности могут быть объяснены названным аргументом.
Покажем отдельные тарифные ставки, которые не могут свидетельствовать об эффективной защите отечественного производства с помощью таможенных пошлин (табл. 4).
Объем импорта
Таблица 4. Импортные таможенные пошлины на отдельные промышленные товары
Существует мнение, что рынок – лучший регулятор экономики и что неконкурентоспособная продукция не имеет право на поддержку только потому, что это может сказаться на интересах потребителей и благосостоянии населения. Но ни одна страна в мире не живет без защиты собственного производства, – примеров тому множество. США, будучи автомобильной державой, не смущались защищать собственное автомобилестроение, заставляя Японию идти на «добровольное ограничение» поставок собственных автомобилей в США. Кстати, в целях защиты американских сталеваров Соединенные Штаты в сентябре 2001 г. ввели антидемпинговую пошлину против казахстанского стального проката в размере более 240 %.
Можно провести аналогию: если начинающий пловец утонул при первой попытке переплыть реку, это вовсе не означает, что он не смог бы со временем стать хотя бы призером на чемпионате мира по плаванию.
Необходимость поддержки высокотехнологичного производства обусловлена тем, что оно является основой для развития научно-техническо-го потенциала и повышения уровня образования нации, что само по себе также относится к благосостоянию и является национальным достоянием.
Автор не является сторонником протекционизма и повального повышения импортных пошлин, как и бессмысленной поддержки бесперспективных отраслей. Но уверен, что из двух крайностей – либерализм или протекционизм – необходимо найти ту «золотую середину», которая позволит максимально сочетать как интересы отечественных производителей, так и интересы потребителей. «Золотая середина» не обязательно должна находиться точно посередине, она может быть ближе к протекционизму или фритредерству – в каждом конкретном случае по-разному. Задача и состоит в том, чтобы найти эту свою «золотую середину». Судя по тому, как формируются в РК импортные таможенные ставки, можно сказать, что эта середина еще не найдена. Не обязательно поддерживать отечественные отрасли промышленности на постоянной основе. Существуют понятия оптимального уровня ставки таможенной пошлины, оптимального срока действия таможенной пошлины. Одним словом, необходима соответствующая методологическая база для определения названных показателей, разработка и применение которых в соответствующих государственных органах могла бы помочь совершенствовать таможенно-тарифную политику.
Вопрос становится еще более актуальным в преддверии вступления Казахстана во Всемирную торговую организацию (ВТО). Процедура вступления в ВТО сопряжена с направлением в секретариат ВТО так называемых тарифных предложений. Тарифные предложения – это уровень импортных таможенных пошлин, с которым страна планирует вступить в ВТО. Естественно, страны-переговорщики делают все возможное, чтобы вступающая страна опустила уровень тарифов как можно ниже. Следовательно, при вступлении в ВТО уровень уже низких таможенных пошлин на промышленные товары претерпит дальнейшее снижение, а соответственно, и степень тарифной защиты. Можно, конечно, заявлять более высокие ставки, нежели действующий тариф. Однако такая тактика вызовет недоумение у стран-переговорщиков: как же так, вы хотите вступить в ВТО, организацию, призывающую к либерализации торговли, а сами ставите более ограничительные условия, нежели те, что действуют сейчас. Поэтому если мы просим на какой-либо товар 20-процентную таможенную пошлину при вступлении в ВТО, то действующая таможенная пошлина должна быть хотя бы на уровне 25 %. Конечно, можно попытаться отстоять более высокие тарифы, чем те, которые действуют на настоящий момент, однако более логичная и обоснованная позиция при согласовании тарифных предложений дает больше шансов на то, что они будут приняты членами ВТО.
В рамках Таможенного союза ЕврАзЭС (Беларусь, Казахстан, Кыргызстан, Россия и Таджикистан) одной из основных целей является унификация таможенных тарифов, т. е. страны – участники данного объединения должны иметь единые таможенные пошлины для третьих стран. В настоящее время если Российская Федерация и Республика Беларусь унифицировали между собой 90 % всех таможенных ставок, то Республика Казахстан имеет только 60 % унифицированных таможенных пошлин.
На продукцию обрабатывающей промышленности Россия и Беларусь имеют более высокие ставки тарифов, чем Казахстан, т. е. Россия и Беларусь больше защищают отечественную промышленность, чем Казахстан. Это говорит о том, что структура промышленности Казахстана серьезно отличается от структуры промышленности России и Беларуси.
Неразвитость обрабатывающего сектора в промышленности РК ведет к преобладанию сырьевых отраслей. Необходимо также отметить, что ежегодная тенденция роста экспорта сырьевых ресурсов не сопровождается аналогичным ростом продукции обрабатывающей промышленности (диаграмма 2).Диаграмма 2.
Динамика экспорта в период 2000–2005 гг. (млн. долл.)
Источник: Комитет таможенного контроля МФ РК.
С 1996 по 2005 гг. товарная структура казахстанского экспорта и импорта не претерпела больших изменений в сторону улучшения (табл. 5).
Таблица 5.
Структура казахстанского экспорта и импорта
Источник: Данные Агентства РК по статистике и Комитета по таможенному контролю.
Таблица 6 демонстрирует, что за 1996–2005 гг. в структуре казахстанского экспорта по-прежнему доминируют сырьевые ресурсы. В 2005 г. общий объем экспорта Казахстана составил 27 849 млн. долл. США, что в 4,7 раза больше по сравнению с 1996 г. За период с 1996 по 2005 г. объем экспорта минеральных ресурсов возрос в 9,4 раза, или с 2179,3 млрд. долл. США до 20 553,3 млрд. долл. США. Существенное увеличение объема экспорта минеральных ресурсов за 1996–2005 гг. привело к росту их доли в структуре экспорта с 36,9 % до 73,8 %. Другие товарные позиции, не добывающего сектора, не отражают высоких темпов роста экспорта (продовольственные товары, продукция химической промышленности, текстиль и текстильные изделия, машины и оборудование).
Это свидетельствует, что угроза «голландской болезни» может стать реальностью для экономики Казахстана, в случае если государство не предпримет реальные шаги по диверсификации экспорта.
Необходимо также отметить, что доля экспорта сырьевых товаров не исчерпывается минеральными ресурсами. В товарную позицию «металлы и изделия из них» входят такие сырьевые товары, как черный и цветной металл (ферросплавы, отходы и лом черных металлов, необработанные медь, алюминий, цинк, свинец) на сумму 1673,2 млн. долл. В позиции «продовольственные товары» существенную долю (56 %) занимают сырье и полуфабрикаты в виде зерновой продукции и пшеничной муки. Товарная позиция «текстиль и текстильные изделия» в основном (на 77 %) состоит из такого сельскохозяйственного сырья, как хлопковое волокно. В продукцию химической промышленности входят такие товары, как радиоактивные металлы, различные кислоты и удобрения (на сумму около 500 млн. долл. США), которые также не являются продукцией с высокой добавленной стоимостью. Не составляет исключение в этом плане и кожевенное сырье. Поэтому доля продукции сырьевого характера в экспорте составляет порядка 84 %, что делает экономику Казахстана весьма зависимой от конъюнктуры цен на мировом рынке. Одновременно доля продукции обрабатывающей промышленности в структуре экспорта составляет всего 16 %, что нельзя отнести к безопасному уровню.
Опыт многих стран показывает целесообразность привлечения иностранных инвестиций. Проблема инвестиций и создания благоприятного инвестиционного климата в казахстанской экономике превратилась в одну из наиболее острых и болезненных. На пороге рыночных реформ и построения независимых экономических основ большинству отраслей требовались существенные инвестиционные вложения. В силу ограниченности собственных инвестиционных средств существовала острая необходимость привлечения внешних средств, т. е. иностранных инвестиций.
Естественно, что высокие темпы роста экспорта добывающего сектора связаны прежде всего с высокой степенью доходности данной отрасли. Это отражается также на структуре прямых иностранных инвестиций (ПИИ) (табл. 6).
Доля ПИИ в обрабатывающий сектор ежегодно снижается и составила в 2005 г. всего 4,4 %. Низкий объем ПИИ в обрабатывающий сектор будет продолжаться до тех пор, пока уровень рентабельности производств в данном секторе будет ниже, чем в добывающем секторе. Основным фактором повышения рентабельности является увеличение цены производимой продукции. Ежегодный рост цен на энергоресурсы ведет к дальнейшему увеличению производства в данном секторе, а следовательно, и инвестиций. В дополнение рост цен в добывающей отрасли ведет к снижению конкурентоспособности продукции обрабатывающей промышленности, увеличивая ее затраты на приобретение энергоресурсов. Усиление курса национальной валюты за счет высоких темпов роста экспорта сырьевых ресурсов также ведет к снижению конкурентоспособности продукции обрабатывающей промышленности.Таблица 6.
Динамика притока прямых иностранных инвестиций в Казахстан
Источник: Национальный банк Республики Казахстан.
Одним из способов повышения конкурентоспособности продукции обрабатывающей промышленности, а следовательно, и повышения ее рентабельности является ограничение импорта путем повышения таможенных пошлин. Еще раз повторюсь, что автор не за то, чтобы повально повышались таможенные пошлины, а за то, чтобы дать отрасли повысить свою конкурентоспособность и крепко встать на ноги, чтобы в будущем вполне достойно сосуществовать с аналогичными импортными товарами высокой степени конкурентоспособности как на внутреннем, так и на внешнем рынке. Притом то, что предприятия, которых защищает государство, должны в период действия более высоких импортных пошлин внедрять новые технологии, улучшать менеджмент и т. д., является само собой разумеющимся.
Улучшение ситуации в обрабатывающей промышленности (увеличение объемов производства, повышение рентабельности, экспорта), в свою очередь, приведет к изменению потока ПИИ в сторону данной отрасли.
В связи с этим вступление Казахстана в ВТО не должно быть связано с установлением таможенных пошлин ниже действующих.
Параллельно для стимулирования развития промышленности необходимо использовать другие методы поддержки. Например, существует возможность поддержки отечественной промышленности путем применения субсидий (финансовое содействие государства) в соответствии с положениями Соглашения ВТО по субсидиям и компенсационным мерам. Данное Соглашение ВТО позволяет применять субсидии, если они не являются запрещенными, т. е. не наносят ущерба промышленности другой страны. Одним словом, положения Соглашения ВТО по субсидиям и компенсационным мерам дают возможность поддерживать отечественную промышленность путем предоставления промышленных субсидий до тех пор, пока предприятия не окрепнут. С момента, когда деятельность предприятия может явно наносить ущерб иностранным производителям путем вытеснения импортной продукции с внутреннего рынка, предоставляемая субсидия может быть отменена.
Применять промышленные субсидии в необходимых размерах можно не дожидаясь вступления Казахстана в ВТО. В настоящее время применение промышленных субсидий ограничено.
Помимо предоставления государственных субсидий, поддерживать отечественную промышленность можно на основе Соглашения по разделу продукции. В соответствии с законами Республики Казахстан «О недрах и недропользовании» и «О нефти» установлен национальный режим и закреплено требование об обязательном использовании товаров и услуг, произведенных в Казахстане, при их соответствии стандартам и техническим требованиям проекта.
Данное положение противоречит нормам ВТО. Соглашение по связанным с торговлей инвестиционным мерам (ТРИМС) запрещает использование связанных с торговлей инвестиционных мер, которые несовместимы с условиями статей III и XI ГАТТ 1994 г.
В то же время странам, присоединяющимся к ВТО, может быть дан переходный период для приведения своего законодательства в соответствие требованиям ВТО. Так, переходный период был предоставлен таким странам, как Аргентина, Колумбия, Малайзия, Мексика, Пакистан, Румыния, Таиланд и Филиппины. Поэтому получение отсрочки, необходимой для приведения законодательства в соответствие с Соглашением ВТО по ТРИМС, является задачей вполне осуществимой.
В заключение хотелось бы акцентировать внимание на таком показателе, как ВВП, характеризующем общее экономическое состояние государства. Как уже было сказано выше, с 1999 по 2005 г. средний рост ВВП составил 9,2 %. Однако для получения более объективной оценки развития экономики Казахстана необходимо дополнительное изучение макроэкономической ситуации в республике.
Основу экономики Казахстана составляет добывающий сектор, поэтому увеличение основного показателя состояния экономики (ВВП) можно рассматривать в большинстве случаев только как количественный рост.
Одним из основных источников экономического развития является интеллектуальный капитал, т. е. накопленные знания. Накопление знаний в обрабатывающем секторе, в секторе высоких технологий замедляется при оттоке капитала в добывающую отрасль, где возможности для инновации более ограниченны. Поэтому для достижения реального экономического роста необходимо развивать и другие показатели благосостояния государства. Одним из таких показателей является уровень научно-технического прогресса страны. Его как важную движущую силу нельзя игнорировать при оценке экономического роста. Производство в индустриально развитых странах является более наукоемким и технологичным. Поэтому экономическое развитие в названных странах выше, чем в Казахстане, несмотря на то что темп роста ВВП за сопоставимый период у них ниже.
Высокий уровень технологичности производства подтверждается также структурой экспорта развитых стран, в котором преобладает продукция глубокой переработки. Для сравнения приведем несколько примеров структуры экспорта стран, на которые можно и нужно ориентироваться (табл. 7).
Можно резюмировать, что Казахстан, стабилизировав экономическую ситуацию, должен ставить перед собой более высокие цели. Нельзя ограничиваться измерением экономических показателей только в количественном выражении. Пришло время определять также их качественные характеристики.
Показателем качественного роста производства, экспорта, ПИИ можно использовать 100-балльный коэффициент отношения стоимости продукции с высокой добавленной стоимостью к общему показателю.
Например, для промышленного производства данный коэффициент будет составлять 0,38, или 38 % (табл. 2), для экспорта – 0,16, или 16 % (табл. 5), для ПИИ – 0,047, или 4,7 % (табл. 6). Т. е. если объем промышленного производства увеличился на 10 %, а его качество составляет 38 %, то нужно считать, что промышленное производство увеличилось не на 10 %, а на 3,8 %. Такое же отношение можно применять к темпам роста экспорта, ПИИ, а также к ВВП в целом.
В статье не предлагается напрямую использовать указанные коэффициенты для оценки качества макроэкономических показателей. Возможно, будут разработаны другие, более совершенные методики расчета. Здесь описывается только принцип оценки показателей.
Введение понятий качественного развития макроэкономических показателей необходимо и в связи с планами государства войти в 50 самых конкурентоспособных стран мира. Данная задача будет осуществима только в случае высокого уровня развития науки, образования, культуры государства, которые тесно связаны с качественным развитием экономики страны.Таблица 7.
Структура экспорта отдельных индустриально развитых стран за 2004 г.
Источник: Международный валютный фонд.
Южный Кавказ
Проблемы внутрирегиональной стабильности на Южном Кавказе
Вадим Дубнов
Кризис в российско-грузинских отношениях словно создан для того, чтобы проиллюстрировать все проблемы не только во взаимоотношениях Грузии и России, но и Южного Кавказа в целом. У этого кризиса немало предпосылок субъективного свойства, связанных с особенностями властных режимов и в Тбилиси и в Москве. Однако его объективная составляющая выходит далеко за рамки российско-грузинских отношений.
Замороженная нестабильность как форма стабильности
Точкой отсчета активной и решающей фазы кризиса можно считать встречу министров иностранных дел стран ГУАМ (группы государств внутри СНГ – Грузия, Украина, Азербайджан, Молдавия) в Нью-Йорке в сентябре 2006 г. На этой встрече представителям стран ГУАМ впервые удалось скоординировать усилия и включить вопрос о так называемых «замороженных конфликтах» в повестку дня Генеральной Ассамблеи ООН. С практической точки зрения этот факт едва ли стоит переоценивать: это уточнение повестки дня не способно что-либо изменить в сложившемся статус-кво. Однако символический смысл этого события достаточно выразителен с точки зрения позиционирования представленных государств, каждое из которых отягощено подобным конфликтом сепаратистского свойства – либо действующим, как в Азербайджане, Молдавии и Грузии, либо латентным, как в украинском Крыму.
В итоге от лица ГУАМ Грузии было доверено создать прецедент поднятия конфликта с уровня постсоветского восприятия на глобальный уровень, в чем каждая из пострадавших в таких конфликтах сторон крайне заинтересована. Армения, оппонент Азербайджана в карабахском вопросе, вместе с Россией предприняла активные, но безрезультатные усилия, для того чтобы такого расширения повестки дня Совбеза не допустить. С учетом роли России в этом вопросе данную интригу можно считать моделью расклада сил на Южном Кавказе. При полном понимании ее условности, поскольку сами конфликты в данном случае являются скорее иллюстрацией, нежели реальным детонатором нестабильности.
Объективно ситуация складывается так, что системные и считающиеся традиционными факторы, угрожающие стабильности на Южном Кавказе, с определенных пор в значительной степени утеряли свое влияние и актуальность. По-прежнему неурегулированные конфликты в Карабахе, Южной Осетии и Абхазии неурегулированны в такой степени, что уже очевидно: никаких реальных рычагов для их урегулирования у мирового сообщества нет. К сложившемуся положению постепенно привыкли жители всех вовлеченных в эту историю государств – признанных и непризнанных. Замороженная нестабильность оказалась формой определенной стабильности. Политические же элиты по каждую сторону линии фронта научились использовать эту ситуацию во внутриполитических коллизиях, считая ее долговременным фактором, в чем опять же просматривается потеря надежды на реальное урегулирование и реальной заинтересованности в нем.
При этом силовое решение вопроса не входит в планы Азербайджана или Грузии. Обе страны заинтересованы в стабильности, реализующейся даже в рамках такого статус-кво, не меньше Европы и США. Они, кстати, не выказали никакого восторга по поводу того обострения в российско-грузинских отношениях, которого сознательно в своей нынешней политической интриге добивался президент Грузии Саакашвили. Его стремление поднять уровень обсуждения абхазской проблемы до мирового не встречает и не может встретить
Упущенный союзник
Словом, продолжающиеся конфликты – не источники, а следствия имеющейся нестабильности. Риски для стабильности Южного Кавказа проистекают из противоречий куда более глубокого порядка. Дело не в личностных особенностях Михаила Саакашвили. И если говорить о субъективной стороне дела, то можно лишь признать, что в своей экспансивности он просто сумел принудительно форсировать те процессы, которые были запрограммированы.
Грузия стала передовым отрядом, и ее партнеры по ГУАМу с удовольствием предоставили ей эту возможность, понимая, что со временем сами, возможно, окажутся в центре подобного сценария. И здесь приходится признать: субъективные соблазны тоже вполне универсальны, что уже смотрится родом объективности. С одной стороны, Саакашвили понимает, что военный путь невозможен, с другой – в силу честолюбивых искушений не может полностью отказаться от проекта воссоединения страны именно при его правлении. Поэтому он не может и отступить от жесткой линии, в связи с чем, возможно, он упустил один шанс, который тоже мог стать прецедентом. В развитии любого из таких конфликтов наступает момент, когда к власти в сепаратистском образовании приходят намного более конструктивные и демократичные силы, нежели те, которые начинали конфликт. Именно это случилось в Абхазии в 2005 г., когда на смену президенту Владиславу Ардзинбе пришла прагматичная и не пораженная вирусом коррупции команда Сергея Багапша.
Признаком того, что государство, даже непризнанное, в какой-то степени состоялось, является его готовность развиваться независимо, без присоединения к другому государству. Абхазия куда менее настойчиво обращается к Москве, чем Южная Осетия, да и сами эти обращения носят, скорее, ритуальный характер, при полном понимании невозможности такого присоединения, да и совершенной его ненужности. Точно так же Карабах уже не очень убедителен в своих былых декларациях на тему объединения с Арменией – это тоже делается больше из тактических, но никак не стратегических соображений.
Более того, именно реальная независимость, даже от тех, кто считается покровителем и союзником, становится импульсом к дальнейшему развитию непризнанного, но уже более или менее состоявшегося государства и показателем его готовности к подлинной государственности. И сложилась парадоксальная ситуация: для Абхазии независимость от Москвы не менее важна, чем для самой Грузии, что могло бы сделать их на данном этапе кратковременными тактическими союзниками. Что осторожно дала понять Грузии обновившаяся власть Абхазии: строя политику по отношению к Абхазии на основе такого общего понимания, то есть работая на укрепление Абхазии, Грузия могла бы добиться снижения напряженности. Но в Тбилиси сочли, что подобный процесс окажется куда более длительным, чем срок политической жизни нынешней грузинской элиты, к решающим переменам он не приведет, и, видимо, поэтому пока ничего не говорит о возможной готовности Тбилиси этим шансом воспользоваться.
А раз так, то и Абхазия вынуждена строить свою тактику исходя из логики жесткого сосуществования. И нестабильность становится суммой разных внутриполитических мотиваций, которые в определенный момент обретают характер неразрешимых противоречий. В связи с чем приходится признать, что самым объективным образом именно Москва становится первичным источником и фактором нестабильности на Южном Кавказе.
Направление реванша
Статус-кво, как любой компромисс, накладывает на участников игры ряд принципиальных ограничений. В результате, в критической ситуации игра сводится к тому, что при невозможности нарушить некую договоренность самому оппоненты вынуждают друг друга перейти обозначенную правилами черту. Политический процесс переходит в плоскость взаимных провокаций. Саакашвили – первый, кто в этом жанре играет с Москвой по ее же наступательным правилам. И его логика понятна, вне зависимости от того, просчитывает ли он свою интригу на много ходов вперед, или ему просто сопутствует удача.
В рамках западного курса Саакашвили Абхазия и Южная Осетия с политической точки зрения – последнее, что связывает Грузию с ее советским прошлым. Вывод проблемы на глобальный уровень, за пределы связанной с этим прошлым региональной повседневности, явится решающим знаком реальной грузинской независимости. Россия в его интриге по сути вторична. На самом деле он провоцирует не столько Россию, сколько Запад. В том числе и самым простым способом – подыгрывая распространенным мифам о Южном Кавказе как главной арене противостояния России и Запада.
В этом и состоит принципиальная и драматическая проблема Южного Кавказа: он действительно готов вестернизироваться, но в этом стремлении встречает довольно прохладную реакцию Запада. И вестернизаторский порыв стихает, уступая место привычке считать себя пророссийским востоком. Перманентный выбор усугубляет внутриполитическую борьбу, что отнюдь не способствует стабильности. Особенно в условиях, в которых свои геополитические пристрастия приходится формулировать с предельной осмотрительностью. По сути, только Саакашвили четко обозначил свой выбор, чем еще раз подтвердил свою репутацию любителя форсировать события.
Запад перспективу дополнить косовскую повестку дня грузинской встречает, повторимся, без воодушевления. И для того чтобы заставить Запад играть на его стороне, Саакашвили решается на невиданное обострение. Москва своим неадекватным ответом идеально подыграла Саакашвили, после чего Западу ничего не оставалось, как принять сторону Саакашвили.
При всей внешней театральности все совершенно объективно. Москва в рамках своих внутриполитических реалий была обречена стать заложником своего нефтегазового величия. В ходе энергетических претензий на глобальное лидерство она сталкивается с противодействием там, где еще вчера ни за что бороться не требовалось, – на постсоветском пространстве. Пытаясь диктовать правила энергетической игры – а других у нее почти нет – Западу, она вынуждена ввязываться в державные и все менее прагматические рецидивы.
Этот процесс становится особенно выразительным и иллюстративным, если рассмотреть его в динамике последних шести лет – периода действий нынешней власти. Еще в начале путинского президентства Кремль выказывал явное желание постепенно уйти из постсоветского пространства, дистанцироваться даже от СНГ, не говоря уж о территориях, отторжению которых от ушедших из СССР республик в начале 90-х так активно способствовал. Однако ситуация и взгляды на политику в СНГ, и в частности на Южном Кавказе, менялись в ритмах изменения цен на энергоносители. И если 15 лет назад политика в постсоветских конфликтах имела пусть и не очень цивилизованную, но логику, только благодаря тогдашнему давлению Москве удалось добиться вступления Грузии в СНГ, то теперь Грузия, как и все постсоветское пространство, становится объектом новых подходов России, которые можно условно назвать «энергетической концепцией». Речь отнюдь не только и не столько об экономическом давлении – это лишь внешнеполитическая и в данном случае не первичная сторона дела. «Энергетическая концепция» – это рефлекторная постимперская философия, которая на самом деле не имеет ничего общего с реальным желанием воссоздать империю. Это имитация реванша, разработанная в первую очередь для внутриполитического потребления. Кажется, будто Москва преследует те же цели, что и в 90-х. На самом же деле в Москве отчетливо осознают: и Грузия, и Азербайджан способны успешно противостоять политическому давлению, в достаточной степени обеспечивая свою экономическую независимость, в том числе и с помощью других региональных игроков, например Ирана. Москва потеряла монополию даже в части поставки энергоносителей, чему подтверждением служит карта нефте– и газопроводов. И своими попытками ее вернуть столь прямолинейным способом она, напротив, форсирует поиски ее соседями альтернатив – и политических и энергетических. А рычагов давления, если исключить военные, практически не наблюдается.
Газовые аллегории
И грузинская история это еще раз показала: закрыв и без того почти несуществовавшее железнодорожное сообщение, Москва не решилась на чувствительные для себя меры в энергетических поставках. Грузия – территория транзитная и передавать России свой участок газопровода не намерена. Советская же экономика, которая была завязана на Россию, постепенно умирает. Как показывает пример Армении, нарождающаяся в условиях полублокады экономика от России уже не зависит, и здесь возможностей экономического давления практически не осталось.
Кроме того, в отличие от 90-х ни в Тбилиси, ни в Баку нет реальных политиков, которых можно было бы считать пророссийскими. По большому счету, нет их уже и в Армении.
Поэтому мотивация России носит исключительно психологический характер: страна, которая при нынешней ценовой конъюнктуре ощутила себя вновь сверхдержавой, не способна принять политическое решение отказаться от философии конца прошлого века на тему зон жизненных интересов. В определенной степени повторяется ситуация советских времен с формированием блока стран-сателлитов, но только теперь – в отсутствие реального мирового противостояния и без возможности оказывать реальное силовое давление. Словом, для России вопрос сохранения своего контроля над конфликтными зонами становится вопросом внутренней политической технологии. Но частью этой технологии становится рефлексия на тему реванша, в связи с чем для каждой страны российские мероприятия остаются вызовом. Но не только. В каждой постсоветской стране в разной степени протекает активная фаза смены элит, причем не в традиционном предвыборном плане, а в мировоззренческом. Старая бюрократия, ориентированная на интегристские политэкономические построения, опираясь на соответствующие слои населения, еще в состоянии разыгрывать сценарии в жанре единого пространства во главе с Россией. Но в то же время окрепла и готова к реальной борьбе за власть новая буржуазия, которой Запад значительно ближе, чем встречи на высшем уровне в СНГ. Революции, прошедшие в Грузии и Украине, если отвлечься от романтического флера, на самом деле продолжают традиции буржуазных революций в Европе. Более того, такие революции уже не требуют многотысячных митингов и непременного свержения власти. Перелом может свершаться постепенно, а линия фронта может проходить внутри самой властной элиты, которая вынуждена играть по старым постсоветским правилам и одновременно корректировать свою повседневную практику, исходя из «оранжевого» опыта, как это происходит, к примеру, в Азербайджане и Казахстане.
И каждый южнокавказский режим вынужден искать продолжений, которые тоже не способствуют региональной стабильности. Отвечая в нащупанном жанре взаимных провокаций, Саакашвили использует опыт своего азербайджанского коллеги – раскрывает государственный переворот, организаторы которого находятся все в той же Москве. И чем больше проигрывает Москва, тем интенсивнее она ищет возможности для реванша, пытаясь найти слабые места. Но даже угроза повышения цены на газ сегодня не грозит Грузии катастрофой. Во-первых, Грузия за счет вступающего в действие газопровода из Шахдениза уже покроет часть бытового дефицита. Идут переговоры с альтернативными поставщиками, в частности с Ираном. И хотя Тегеран будет подавать газ не намного дешевле, чем Россия, Грузия диверсифицирует поставки. И едва ли это разорит Грузию. В Грузии макроэкономические показатели выглядят чрезвычайно выигрышно. Национальный банк накопил в своих закромах нечто вроде стабилизационного фонда в полмиллиарда долларов. Еще четверть миллиарда – на счетах казначейства. Однако цифры настолько же лукавы, насколько относительны сами эти показатели. Большая часть этого экономического чуда состоит исключительно из успехов налогового администрирования. Налоговая реформа, проведенная новой властью, считается достаточно либеральной, но, как выясняется, реформы не слишком стимулируют бизнес к легализации.
Политическая жизнь в Грузии пока тоже свидетельствует о том, что от соблазнов авторитаризма не спасает даже вполне либеральная с виду революция. Парламент по сути однопартиен, оппозиция вынуждена искать успех только на улице. Однако при таком вполне распространенном для постсоветского пространства устройстве власти Саакашвили сочетает его с открытой ставкой на Запад. И было бы некоторым упрощением считать, что Запад закрывает глаза на многое исключительно из желания оседлать нефтегазовые потоки. Эти потоки во многом являются лишь очень выразительной аллегорией.
Пассивная политика мифических активов
Мир интересует стабильность на Южном Кавказе ровно в той степени, в которой она нужна в тылу. Южный Кавказ – это и есть тыл того стратегического региона, который по-настоящему интересует мир. Но реально прикладывать усилия по настоящей интеграции Южного Кавказа в мир, отличный от постсоветского, Запад не спешит. Он понимает внутриполитическую мотивацию Москвы, и адаптироваться к ней проще, чем вступать с этой мотивацией в прямое противоречие. Тем более что ставки в игре за Южный Кавказ не представляются стоящими тех рисков, с которыми эта игра может быть связана. Одним словом, Запад предоставляет форсировать события самому Южному Кавказу, с некоторым разочарованием раз от раза обнаруживая, что к такому форсированию не готов. Авансы, делаемые грузинскому руководству по поводу вступления в НАТО, пока, с точки зрения сроков, обозначают только весьма отдаленную перспективу. И продолжение отношений с НАТО в форме так называемого интенсивного диалога стало лишь констатацией того факта, что программа IPAP (интенсивного сотрудничества) Грузией не выполнена. И едва ли НАТО, стандарты которого включают в себя не только военные, но и гуманитарные аспекты, такие как свободные выборы или независимость судов, решится пойти на ревизию собственных позиций. Не говоря уж о Евросоюзе, который на продолжительное время приостановил свое расширение. И Южный Кавказ по-прежнему вынужден балансировать не только между западом и востоком, но и между вчера и сегодня. И ему ничего не остается, кроме эксплуатации по-настоящему актуальных глобальных процессов, протекающих по соседству – и в России, и на прилегающем Среднем и Ближнем Востоке. Каждая из южнокавказских стран представляет собой свой вариант поведения в условиях такой тыловой нестабильности.
Азербайджан продолжает переживать процесс трансформации модели власти. И хотя на первый взгляд основные параметры модели те же, налицо тот самый случай, когда сценарии «оранжевой революции» и контрреволюции разыгрываются в одном политическом организме. От оппозиции по-прежнему практически ничего не зависит. С воцарением Алиева-младшего она будто бы вообще пережила саму себя, потому что линии фронта и параметры противостояния принципиально поменялись, чего не скажешь о самой оппозиции. Она, так же как и власть, ищет свою новую конфигурацию. Общий для всего постсоветского пространства миф об угрозе революции власть культивировала сама – для того чтобы укрепить собственную власть. И разоблачение год назад очередного государственного переворота, представленного властью таковой революцией, как показала практика, стало довольно эффективным ходом в становлении совсем новой модели власти. Президент-наследник пока не может избавиться от старой отцовской бюрократии. И он, балансируя, делает ставку сразу на два, оба элитных авангарда: того, который достался ему по наследству, и молодого, который заинтересован в модернизации. Даже персональный состав тех, кто был обвинен год назад в попытке государственного переворота, очень выразителен: аксакал отцовских времен, символ самого стиля тогдашней власти, министр здравоохранения Али Инсанов и сравнительно молодой министр экономического развития, прагматичный и вестернизированный Фархад Алиев. После гигантской чистки, которая явочным порядком продолжается уже год, соответствующие ниши занимаются людьми из тех же команд. Приближается Камаладдин Гейдаров, колоритнейшая личность времен Гейдара Алиева. С другой стороны, одновременно Алиев объявляет мобилизацию тех, кто ему ближе в поколенческом плане.
Но изменяется стиль власти. Ильхам Алиев, не столь искушенный в дворцовой интриге, как отец, предпочитает постепенно снизить ее политическую значимость. Пирамида авторитарной власти больше не строится, она просто поддерживается в заданном технологическом режиме, в ожидании постепенного демонтажа. С появлением обыкновенной для постсоветского пространства бюрократической олигархической модели. В связи с этим Алиев выбирает более аккуратную модель в отношениях с Москвой и с Западом.
В отличие от Саакашвили Алиеву есть что терять – и в политическом плане, и в экономическом. Если Саакашвили построение своей модели начинает фактически с нуля, то Алиев модернизирует уже давно существующую модель: она сводится к той же ставке на Запад, но без жесткого противостояния с Москвой. И Москва не может в отношении Азербайджана вести себя так, как она ведет себя в отношении с Грузией. В Карабахе Москва не является монополистом в урегулировании, на Каспии позиции России не будут лидирующими, и с этим она фактически согласилась. Поэтому если Грузия – это отчаянный бросок на Запад, то Азербайджан – форма мягкого дистанцирования от России. Ошибочные по своей сути и в силу явного непонимания процессов действия России и оттеняют эту политическую линию Алиева, и в некотором смысле помогают ему освоить то искусство, которым в совершенстве владел отец. Алиев сам не склонен, в отличие от Саакашвили, форсировать события, но Москва вынуждает его это делать. И когда Кремль приступает к планомерному давлению на Баку с целью принудить его поддержать российскую блокаду Грузии, становится очевидно реальное соотношение сил и влияний. Алиев и сам по себе не был бы склонен принимать хоть какое-то участие в кремлевских мероприятиях – просто для того, чтобы не снижать темпов постепенного дистанцирования от Москвы. Но Баку также совершенно объективным образом не заинтересован в ухудшении отношений с Грузией. Тому причин немало: и значительная и компактно проживающая в Грузии азербайджанская диаспора, и энергетический транзит, в котором Грузия занимает принципиальное положение как по сути единственная дружественная страна из тех, с которыми граничит Азербайджан. Именно поэтому уже давно стало очевидным, что в большинстве вопросов Тбилиси и Баку выступают союзниками. И в этой ситуации Москва предлагает Баку об этом союзничестве забыть, взамен предлагая лишь возвращение к тем отношениям, которыми Баку сдержанно тяготится. И Баку, мягко отказывая Москве, не без удовлетворения обнаруживает, что никаких реальных возможностей давления у Москвы нет. В итоге уже Москва собственными действиями форсирует события, в очередной раз невольно стимулируя соседей к правильному пониманию новой реальности.
При этом особых, подобных армянским или грузинским, симпатий к России здесь не было и при Гейдаре Алиеве. И дело не только в обиде на Россию за то, что она, по общему мнению, поддерживает Армению. Просто время идет, и даже немного туманное представление о том, что карабахская проблема может решиться только совместным с Арменией входом в мир, который может быть только западным, становится все более популярным. Да и нефтяное чудо, не слишком подняв среднюю пенсию, все-таки сделало свое дело: Азербайджан почувствовал себя частью мира, которая к Москве особенного отношения не имеет. И если для Гейдара Алиева балансирование между Западом и Востоком было каждодневным упражнением в мастерстве стратегической интриги, то для Ильхама Алиева, как и для Саакашвили, Запад – просто естественное состояние души.
Алиев достаточно грамотно использует тот факт, что он в принципе одинаково устраивает и Россию, и Запад. Мягкая модернизация режима при сохранении непугающей авторитарности дает ему необходимый выигрыш во времени, которое ни Москва, ни Запад торопить не намерены. Алиев, не идя на столкновение с Москвой, тем не менее обозначает свою позицию, оказывая поддержку не только Саакашвили, но даже белорусскому Лукашенко в те дни, когда тот вступил в конфликт с Москвой. И активно продолжает участвовать в разработке новой мифологии об альтернативных России путях добычи и транспортировки энергоносителей. Прекрасно зная, какой успех эта мифология имеет на Западе.Война без видов на победу
Статус-кво в Карабахе для Алиева, может быть, важнее, чем для Саакашвили в Абхазии. Возобновление конфликта практически не оставляет ему шанса на дальнейшие политические продолжения. И делает почти неизбежным социальный взрыв. Но подобное развитие событий представляется маловероятным. Ни Армения, ни Азербайджан не заинтересованы в возобновлении войны, которая, по оценкам военных экспертов, ни одной стороне не принесет быстрой победы. Возможно, Азербайджану удастся удачное наступление в центральной части фронта, вплоть до подступов к самому Степанакерту, но карабахцам при активном и уже нескрываемом участии армянской армии удастся в ходе контрнаступления захватить новые территории Азербайджана, вплоть, возможно, до Гянджи. Для каждой из сторон подобные риски являются фатальными, в связи с чем нынешнее положение представляется тем компромиссом, который лучше не нарушать.
При всех воинственных заявлениях Азербайджана на карабахскую тему, для Баку гораздо важнее то, что происходит в Иране. Поиски американцами плацдарма для возможной войны поставили Азербайджан в довольно щекотливое положение. И без того небезоблачные отношения с Ираном могут усугубиться потоком беженцев из Ирана, причем не только этнических азербайджанцев. Однако Алиеву удалось донести эти проблемы до американцев, которые проявили необходимое понимание.
В итоге получается следующая картина. Карабах вторичен, и статус-кво не слишком мешает Азербайджану, что еще раз подчеркивает: замороженные конфликты уже не являются самостоятельным фактором нестабильности. Фактор конфликта с Арменией для Азербайджана оказывается опять не слишком значимым. Конфликты, какими бы вечными ни выглядели, больше не являются помехой на пути вестернизации, и, стало быть, зависимость от Москвы больше не является столь фатальной. И мир готов закрыть глаза на многие внутриполитические своеобразия южнокавказских стран во имя спокойствия. Что создает и особый внутриполитический фон для властей этих стран.