Центральная Азия и Южный Кавказ: Насущные проблемы, 2007
Шрифт:
При этом фактор постепенной интеграции в мир гармонично сочетается с традиционным постсоветским стилем, которому, как выясняется, не слишком мешают розовые и оранжевые фрустрации. И каждая сторона ищет пути повышения своей значимости как фактора реальной независимости. Грузия пытается избавиться от российских миротворцев не столько из нелюбви к России, сколько из стремления повысить статус своей международной субъектности. Баку решает вопрос своей значимости в интегрированной системе международного транзита энергоносителей, и здесь вариантов давления Москвы немного. Идею бывшего министра обороны России Сергея Иванова о размещении российских миротворцев в зоне Карабахского конфликта в Баку расценили как исключительно интеллектуальную разведку боем, однако по этой оси давление России может нарастать, особенно с учетом позиции Армении и ее участия в ОДКБ (Организации договора коллективной безопасности), с учетом активизации Шанхайской организации сотрудничества. Риторику Москвы на тему важности косовского прецедента для постсоветских коллизий Баку тоже
Армянский выбор
Процессы, которые привели Грузию и Россию к полномасштабному системному кризису, поставили перед Арменией вопросы, от которых она так долго уходила: о точном позиционировании в отношениях с Россией. Можно было бы сказать, что маневра в этом вопросе у Армении мало. Весьма непростые отношения с Грузией, бесперспективность отношений с Турцией обрекают ее на продолжающееся существование в статусе стратегического партнера России. И дело не в том, что этот статус ничего практического уже для Армении не означает. Дело в том, что даже при узости нынешнего маневра не сегодня завтра при такой динамике он может обернуться еще большими проблемами. И блокада, которой подвергает Россия Грузию, тоже носит для Армении аллегорический смысл. Блокировав Грузию, Россия фактически перед лицом новой блокады поставила и Ереван. И даже технические проблемы на грузинском участке магистрального газопровода обретают для Армении едва ли не катастрофические масштабы.
Словом, для Армении поиск альтернатив носит куда более принципиальный характер, чем для Грузии и Азербайджана. А возможностей этого поиска без смены принципов позиционирования практически не остается.
И в Армении все громче голоса тех, кто ставит под сомнение стратегические выгоды от традиционных российских приоритетов. Об этом говорится уже не только в либеральной оппозиционной прессе, но и в парламенте, из уст представителей партии власти. Все большее число армянских политиков, которых еще вчера было трудно заподозрить в прозападной ориентации, сегодня меняют риторику, а другие, такие как экс-спикер парламента Артур Багдасарян, явно делают эту тему одной из осей своей предвыборной программы. Однако в число фаворитов он, как и другие политики, намеренные ревизовать основу внешнеполитической доктрины Армении, не входит. Судя по предвыборной риторике, вопрос внешнеполитической самоидентификации не станет решающим ни на парламентских выборах 2007 г., ни на президентских 2008-го.
Однако здесь следует учитывать опыт прежнего развития Армении. Армянская экономика росла в условиях блокады и потому в определенной мере самодостаточна. Более того, принцип импортозамещения, положенный в силу необходимости выживания в основу экономики, отнюдь не делает для многих привлекательной возможную открытость страны. Поэтому значительной части бизнеса совершенно не понравится идея разблокирования армяно-турецкой границы, открытость страны и быстрая переориентация ее на Запад.
Однако постепенная трансформация, которая выглядит неизбежной, вынуждает Москву на превентивные действия. И если до поры в своей экономической экспансии в Армении она довольствовалась руинами армянской экономики в зачет за газовые долги, то теперь, получив контроль над армянской электроэнергетикой, Москва почти добилась передачи под свой контроль и газопровода из Ирана в Армению.
История этого газопровода тоже достойна занесения в учебники региональной политологии. Сам проект является начинанием не столько армянским, сколько российско-иранским. С российской стороны в нем заинтересованы Газпром и РАО ЕЭС, да и сам иранский газ является не альтернативой российскому, а предназначается исключительно для переработки на территории Армении в электроэнергию и последующего возвращения в северный Иран, страдающий от электроэнергетического дефицита. Между тем и Иран, и Армения видят в будущем возможность более широких поставок и даже превращение Армении в транзитную страну. Эти перспективы сегодня выглядят полуфантастическими: проекты прокладки газовой трубы по дну Черного моря дороги и не очень реальны хотя бы в силу существования газпромовского «Голубого потока», по этому дну уже пролегающего. Во всех других случаях продолжением транзита должна стать Турция. Но, во-первых, для транспортировки иранского газа в Турцию совершенно нет необходимости в Армении, противоречия которой с Турцией выглядят сегодня более неразрешимыми, чем противоречия Турции и Ирана. Во-вторых, Турция уже и без этого газа задыхается от объемов газа, которые поступают из России, Азербайджана и трансбалканского газопровода. А превращению Турции в крупнейшего газового дистрибьютора мешает отсутствие инфраструктур и весьма деликатное положение Турции в европейской политике вообще.
Россия тоже заинтересована в иранском направлении, но она преследует цель перехватить иранский газ так же, как она монополизировала туркменский. Для этого, возможно, Россия так борется и за грузинский участок газопровода в Армению. Этот газопровод состоит из двух ниток, одну из которых можно развернуть в реверсном направлении, затем подключить азербайджанскую газотранспортную систему и выкачивать газ из Ирана. Однако при этом Россия попыталась подстраховаться и от возможных попыток иранского транзита через неподконтрольную ей территорию и для строительства армянского участка газопровода из Ирана использовала трубы меньшего диаметра, чем на иранском.
Однако Иран к прорыву своей блокады тоже относится очень серьезно. И потому выступает настолько решительно против передачи газопровода под контроль России, что даже перенес сроки вступления его в эксплуатацию с конца 2006 г. на «иранский новый год», наступающий в марте 2007-го, и нет никаких гарантий того, что сроки не будут отодвигаться и в дальнейшем.
С другой стороны, давление Москвы нарастает, и выбор решения ставит Армению перед все тем же принципиальным вопросом о своей внешнеполитической самоидентификации. Ее репутация как возможной транзитной страны уже была испорчена на начальной стадии проекта «Баку-Джейхан», самым коротким и экономичным путем которого был бы армянский. Но именно тогда не без давления России Армения этот вариант блокировала, что усугубило ее оторванность от процессов, протекающих по соседству. Теперь угроза передачи любого предприятия России уже отпугивает Иран, задумывающийся о новых экспортных проектах, и вообще надолго может лишить Армению шанса на участие в любых общерегиональных начинаниях. Что, в свою очередь, вынудит ее на дальнейшее сближение с Россией, дальнейшее дистанцирование от южнокавказских соседей и, в итоге, на самоизоляцию, которая совершенно не входит в планы новых армянских элит. Попытки удержать по азербайджанскому образцу революцию и контрреволюцию в пределах одного президентского кабинета в Армении удастся – в плане демократических традиций Армения больше похожа на Грузию, чем на Азербайджан. Вероятнее всего, и уличный вариант развития событий не слишком вероятен. В связи с чем можно предположить: постепенная смена внешнеполитической ориентации отложена до решения вопроса о преемнике нынешнего президента, что понимает и Россия, пытающаяся решить все свои вопросы в Армении до 2008 г. При этом становится все более очевидным, что у Армении все меньше факторов, вынуждающих ее идти на укрепление традиционного союза. Поддержка России в Карабахе все менее актуальна, экономика, выросшая в Армении, повторимся, все менее зависима от Москвы, внешнеполитическая блокада давно прорвана, и даже с Турцией отношения медленно будут активизироваться, чему не сможет, да и не станет активно противиться Азербайджан. Более того, и в Армении, и в Азербайджане сквозь налет воинственной пропагандистской традиции, не без участия власти зарождается новая система тезисов, сводящаяся к тому, что единственным способом цивилизованного решения конфликта может стать лишь постепенное приобщение противников к Западу.
Что, возможно, выводит внутреннюю конфликтогенность Южного Кавказа на новый уровень.
Место для Кавказа
Саморегулирование Южного Кавказа происходит уже при все меньшем участии России. Южный Кавказ естественным и противоречивым путем ищет свои пути интеграции в весь глобальный регион. Товарооборот той же Армении с Турцией уже давно перевалил за 200 миллионов долларов в год. Объективно интересы южнокавказских стран все более тесно переплетаются с интересами соседей, и Россия, теряя монополию, становится лишь одним из заинтересованных игроков. Карта союзничества и соперничества несколько меняется, к чему Москва не очень готова.
Само географическое определение Южного Кавказа как образования из трех государств становится все более условным. Ни об одной из них уже нельзя говорить, не имея в виду как минимум Иран и Турцию. Южным Кавказом сегодня мы называем не просто бывшее советское Закавказье. Мы говорим о странах, которые можно с такой же условностью считать частью глобального региона, который начинается на их южных границах.
И продолжение российской игры на поддержание кавказской конфликтности теперь вынуждено быть более многоплановым и многовариантным, что, вероятнее всего, не сделает ее более прагматичной, чем нынешняя борьба с Грузией, давление на Азербайджан и Армению.
И в связи с этим принципиальным становится отношение к этим процессам со стороны Запада. Чем явственнее обозначают кавказские страны цель своего стратегического развития, тем яснее обнаруживается неготовность Запада эту цель разделить. Запад в своей политике расширения на Восток уже столкнулся с известными проблемами, а уровень развития кавказских стран не соответствует пока даже болгарскому или румынскому, уже вызвавшему кризис в Евросоюзе по вопросу расширения. Форсированное сближение НАТО и Грузии не станет ни прецедентом, ни сколько-нибудь реальным фактом грузинской вестернизации даже в том случае, если оно произойдет. Дело в том, что все южнокавказские страны Западу выгоднее сохранять в рамках все того же статус-кво, т. е. заморозить не только конфликты, но и место Южного Кавказа на том пути, по которому он так динамично пытается продвигаться. Попытка Саакашвили вывести проблемы Южного Кавказа на глобальный новый уровень – не фальстарт и не ошибка. Это объективное и системное продолжение давно начавшихся процессов. Но даже в рамках Южного Кавказа реализация этого фрагмента новой политической архитектуры идет на разных скоростях. И было бы наивно требовать от южнокавказских стран соответствующей синхронизации с теми темпами, которые устроили бы мир. И получается, что объективные процессы на Южном Кавказе, призванные снизить градус конфликтности, сами по себе являются вызовом для мира, который стабильность понимает как замороженность имеющейся нестабильности. И невозможность в рамках существующих правил игры других продолжений и является, пожалуй, самым конфликтогенным фактором.