Часть той силы
Шрифт:
Защитник обосновался в сарае. Он перетащил туда стол, раскладушку и портативный телевизор. Широкий и, видимо, мягкий матрас, был постелен прямо на полу.
– Это чтобы не свалиться, когда спишь втроем, – объяснил Защитник, когда заметил удивленный взгляд Ложкина, – очень удобно.
– Ты спишь втроем?
– Бывает, что и вчетвером, – ответил Защитник, – но вчетвером тяжело, я к утру утомляюсь. Я ведь тоже не железный.
– Почему ты не хочешь жить в доме?
– Здесь спокойнее. И мы никому не мешаем. Ночи сейчас теплые. Девушки стесняются вас,
– Сглазить?
– Сглазить или заколдовать. От этого можно забеременеть, честное слово. Не верите? Спросите Любку Дуреянову, с ней такое было. Еле спаслась. Хотите сала? Мне здесь гостинец принесли, розовое, с прожилками.
Ложкин вежливо отказался и потащил тяжелую сумку к яме.
Посреди улицы стоял роскошный серый Мерс, а рядом с ним торчала пара братков криминальной наружности. Один из братков настороженно глядел по сторонам сквозь темные очки, второй, как ни странно, о чем-то сюсюкал с девочкой-станкозаводом.
– Не, мне не надо конфет, – отвечала девочка.
– А что тебе надо, игрушку? У меня есть одна.
– Резиновая баба из секс-шопа у него есть, – сквозь зубы прокомментировал второй браток, в темных очках.
– Нет, – не согласился второй, – у меня есть зайчик: прыг-скок, прыг-скок.
– Мне не надо зайчика, – презрительно скривилась девочка.
– А что тебе надо?
– Пару книг по электротехнике. Если хотите, я вам напишу названия и авторов.
Ложкин прекратил слушать этот сюрреалистический разговор и пошел в дом. Там он снова встретил Защитника.
– Среди твоих знакомых нет неизлечимо больных? – спросил Ложкин.
– А зачем?
– Я собираюсь изготовить лекарство.
– Зелье, что ли?
– Да, зелье. Хочу его проверить.
– Это правильно, – согласился Защитник. – Если помрут, так они все равно помрут, а если нет, по гроб жизни благодарны будут.
– Вот-вот, – сказал Ложкин.
– Щас я созвонюсь, – сказал Защитник и достал мобильник. – У Аленки бабка после операции, сказали, что больше недели не протянет. Рак, и операцию сделали слишком поздно. У Насти тоже бабка, в последней стадии маразма, с постели не встает, никого не узнает, зато матерится так, что уши отваливаются. Даже у меня отваливаются, когда Настюха пересказывает. Матерится и днем и ночью, откуда только силы есть. И повторяет любые слова, как попугай или магнитофон. Что ни скажешь, то и повторяет. Сила в ней такая, особенная.
– Это подойдет, – сказал Ложкин, – созванивайся. Я пошел готовить зелье.
Но, прежде чем готовить зелье, он зашел к Собеседнику и осведомился, как тот себя чувствует.
– Спасибо, я в порядке, – сказал Собеседник, – но меня опять волнует обезьяна.
– Она пристает?
– Нет, но она ведет себя странно для обезьяны. Она не прыгает, не скачет и не играет. Она тихо сидит в своем гнезде и не выглядит при этом больной. Мне кажется, что она отложила яйца.
– Что?
– Проверьте сами. Я понимаю, что обезьяны не несут яиц, но это особый случай.
Ложкин подставил стул и заглянул на шкаф.
– Если есть яйца, то был и самец, – заметил Собеседник. – Как вы думаете?
– Я понимаю, – ответил озадаченный Ложкин, – но этой проблемой мы займемся позже. Сейчас мне нужна ваша помощь.
– С превеликим удовольствием, – согласился Собеседник. – Все, что в моих силах.
– В моей мастерской на стене появилось странное пятно. Возможно, вы знаете, что это.
Ложкин прикатил тележку с Собеседником в мастерскую. Пятно продолжало висеть на стене, хотя уже сползло до самого низа. Его край касался пола. Сейчас оно не показывало ничего, кроме туманной глубины.
– Я знаю, что это такое, – сказал Собеседник. – Вы приносили оттуда зеркальный камешек, правильно?
– Я приносил три. Один из камешков звали Ауайоо.
– Это понятно. Где они?
– Второй камешек лежит в столе. Первый в кармане. Третий исчез.
– Это он и есть, – ответил Собеседник. – Это и есть ваш камешек. Я расскажу вам, что это такое.
38. Что это такое…
– Что это такое, – сказал Собеседник, – не так просто объяснить. Это все равно, что объяснять древнему человеку назначение подставки для кассет или стабилизатора напряжения. Я ни в коем случае не хочу вас обидеть, но этот предмет понадобится людям лишь через несколько тысячелетий, когда у людей созреют соответствующие потребности. В сущности, это очень полезный подарок, но не для вас. Совсем не для вас.
– А если конкретнее?
– Этот объект, – сказал Собеседник, – называется зеркалом правды, или, точнее, зеркалом истины, что совсем не одно и то же. До него нельзя дотронуться. Любая попытка прикосновения изменяет его.
– Я это заметил. Но почему?
– Это связано с материалом, из которого он изготовлен, если только это можно назвать материалом. Зеркало истины состоит из сна. Поэтому вы никогда не сможете его коснуться, сфотографировать его или даже рассмотреть точные детали. Оно дает нам представление об истине, но лишь так, как это делает сон – в понимании, например, Карла Густава Юнга. Как видите, я знаком с новыми теориями.
– Юнг умер в начале двадцатого века, – возразил Ложкин, – его теории совсем не новы.
Собеседник поморщился.
– Вы достаточно невежественны, молодой человек, – возразил он, – великий Карл Густав Юнг умер в конце июня 1961 года, что, по моему представлению, совсем недавно. Впрочем, вас можно извинить, вы живете в эпоху самодовольного невежества.
– По-моему, наоборот, мы живем в эпоху прогресса цивилизации и культуры, – возразил Ложкин.
– Молодой человек, вся ваша цивилизация и культура для меня заключена в единственной фразе небезызвестного Ульянова Владимира Ильича: "Что, если посадить за сие 30 ученых, дав им красноармейский паек?" Это сказано о развитии русского языка. По-моему, к этому уже добавить нечего.