Частное расследование
Шрифт:
Ясно, что столь ценными контактами ни Турецкий, ни Меркулов не могли рисковать и потому они оба как бы забыли о наличии Валерия Сергеевича Пономарева. Да и он их, надо сказать, не тревожил. Турецкий слышал краем уха от Меркулова, что Пономарева забрал к себе в ПГУ сам Ша-башин, взял под крыло, послав его после всей этой «сокольнической истории» куда-то на Ближний Восток на три года в одно из посольств, откуда Пономарев и вернулся сравнительно недавно на Родину и, видно, с триумфом, что следовало из его звания, которое сотрудники ПГУ, пахавшие не за страх, а за совесть на чужбине,
Их разговор получился предельно кратким: Пономарев не знал почти ничего обо всей этой истории.
— Видишь, в чем дело, — сообщил он Турецкому, охаживая его веником. — Всех, кто тебя интересует, Сомов вывел из ЦКК и подчинил себе непосредственно… Так что можешь понять, куда ты залез… Кстати, возможно ты будешь смеяться, — не без иронии заметил Валерий Сергеевич, — но этим отделом командует твой знакомый…
— Да кто же такой? — удивился Турецкий.
— Кассарин, — ответил Пономарев. — Василий Васильевич Кассарин.
— Который сгорел в восемьдесят втором? — Турецкий даже сел на полке. — Не может быть!!
«Сгорел! — мелькнуло у Турецкого в голове, и все внутри похолодело, несмотря на то что снаружи, в парной, было сто двадцать градусов по Цельсию. — Еще один! Грамов, Ерохин! Марина с Настенькой!! И этот тоже сюда же! Как он мог оказаться сгоревшим и живым, он — с ними?! Не может быть!!»
Турецкий мгновенно ощутил, что версия, растущая в его сознании, вот уже месяц почти что растущая, с отмирающими, правда, веточками, но и с отрастающими свежими, новыми сучьями, рушится на глазах, в момент, как подпиленная бензопилой…
— Не может быть!
— Конечно, быть не может! — рассмеялся Пономарев. — Это сын того, Кассарин-младший… Уже полковник, кстати говоря… А ты решил — воскрес? Гляжу я: встрепенулся…
— Да. Я встрепенулся, точно, — согласился Турецкий.
— Ну вот. Тогда еще скажу. О мертвых либо хорошо, либо никак… Но я скажу дипломатично… Кассарин-младший, Кассарин-старший… Яблоко от яблоньки…
— Ну, ясно.
— Это хорошо, что ясно. Достать его ты даже не пытайся. За ним и рядом с ним Сомов. ЦКК все — в стороне. Здесь то, что и на самый верх не докладывается. Не говорю уж об остальном. А что касается подробностей, тебя интересующих, то я не информирован, как ты уже понял. Могу сказать лишь, что Невельского, по слухам, убило током… Суханова — мелка, о ней не говорили в кулуарах… Но слышал только, что какой-то из аттестованных девиц недавно руку ампутировали… А может, откусили… О ком шла речь, не знаю: случайно в коридоре услыхал…
— Иванников?.
— Да, капитан. А. 3. Иванников. Пропал без вести.
— Может быть, ушел на Запад?
— Нет. Точно нет. Тут уж наша компетенция, тут ЦКК бы зацепили, задействовали… Он пропал на юге, при землетрясении…
— В Сиртаке? Возле Ленин-Дага?
— Да. Вроде там.
— Я тоже там был. И именно сейчас, во время землетрясения.
— Ну, стало быть, тебе виднее. Там мог пропасть без вести человек?
— Там сотни, тысячи пропали.
— Ну, вот видишь!
— А Б. В. Чудных — за что сидит во внутренней тюрьме?
— Насколько я понял, он не сидит. Его там В. В. Кассарин-младший держит. Скорей всего для изоляции, ну если не сказать, что для охраны.
— В тюрьме?
— Да. Там ха-а-арошая тюрьма… Есть сейфовые камеры… Вот в одной из них твой и сидит, я думаю…
— А что это такое: сейфовая камера?
— Ну, как же, помнишь, еще при Сталине однажды Вольф Мессинг продемонстрировал усатому такой же фокус, как Гудини — в царской еще тюрьме? А именно прошел посты насквозь, без всяких пропусков, с пустой бумажкой…
— Ну-у? Да как так можно?
— Нам с тобой — никак. А если ты гипнотизер, то можно, как мы видим… Ну вот и с той поры Иосиф Виссарионович распорядился: сейфовые камеры. У нас, на Лубянке, во внутренней тюрьме и в спецпарттюрьме на Матросской тишине. Спецкорпус. Ключи и шифры. Только трое могут открыть. У одного ключи, у двух других — две половинки шифра. И доступ к шифрам обезличенный, через аппаратуру, понятно? Тюрьма-то здесь, а шифр — половинка в Ленинграде, а половинка, например, в Свердловске. И кое-что еще, что я, признаться, сам не знаю. Но гипноз был исключен еще в конце сороковых. Так что не пробуй, — спецтюрь-ма не по зубам нам всем. Усатый был хоть изувер, но очень был не глуп, поверь.
— Я верю, верю. Вы мне не оставили надежд, Валерий Сергеевич.
— Отнюдь. Я даже посоветую тебе. Одна зацепка есть. Зацепочка такая. Ребята из КГБ всегда копили компру друг на друга. Ты понимаешь? Если что. Тут сразу: ты — меня, а я — тебя. Конечно, это все запрещено, ну, выписки там, результаты съемки, записи бесед и прочее. Строжайше запрещено копировать, хранить вне службы, вне сейфа, вне инструкций. Но, так как «смежник смежнику lupus est», — Валерий Сергеевич улыбнулся, — всегда хранили. Многие. И я уверен, что у Невельского, покойного, — погиб-то он внезапно — несчастный случай… Осталось у него чего-нибудь… И про Кассарина, и про других.
— Вне службы?
— Да, конечно. И не дома. Такое дома не хранят…
— Так где ж тогда?
— А пошуруй возле дач… Абрамцево, по-моему…
Из бань они вышли как совершенно незнакомые друг другу люди.
…Мимо промелькнули Перловка, Тайнинка…
Старенькие «Жигули» Турецкого гнал в сторону Абрамцева Сережа, в то время как хозяин автомобиля, сидя вместе с Рагдаем на заднем сиденье, читал очередную справку, добытую стажером.
Справка называлась «Спецпарттюрьма».
Тюрьма «Матросская тишина», получившая свое название от московской улицы, на которой была построена, довольно уникальна. Один из блоков этой тюрьмы был создан специально в соответствии с особым указанием ЦК, как и блок сейфовых камер во внутренней тюрьме на Лубянке, — со своим штатом охраны, обслуживающим персоналом и собственными следователями из спецпрокуратуры. В первые годы своего существования эти тюрьмы были как бы выведены из системы МГБ и МВД.