Чехословацкая повесть. 70-е — 80-е годы
Шрифт:
— Директор у себя?
И доктор Сикора, словно и он уже оповещен о том, что отныне ему отводится совершенно новая роль, услужливо кланяется и говорит:
— Да, вас ожидают!
И только товарищ Пухла мягко улыбается.
Друзья входят, звуконепроницаемая дверь за ними захлопывается, но тотчас же открывается — на пороге товарищ Пухла. Ага, потайной звонок неприметно сработал! Директор протягивает им руку:
— Что ж, садитесь, товарищи, кофе изволите?
— Разуме-е-ется! — говорит Ван Стипхоут. — Будьте так любезны.
Директор кивает, товарищ Пухла исчезает.
— Иной раз и отчета себе не отдаешь, как время бежит, — вы у нас уже не один месяц. Статьи о театре хороши, ничего не скажешь, но надо бы уделять больше внимания производству. Сейчас начинается бурный период, приступаем к испытанию «Оравана». А вы, говорят…
Директор обращается к Ван Стипхоуту, но что он хотел сказать, так и остается загадкой — дверь открывается, товарищ Пухла вносит кофе. Дело крепко поставлено, думает Рене. Чем быстрей кофе заказан и сварен, тем быстрей будет выпит. Дверь за товарищем Пухлой закрывается, но директор, оборвавший речь на полуслове, уже забыл, о чем собирался сказать.
Директор: — Доктор Сикора мне докладывал, что у вас какие-то сложности с квартирой или что-то в этом роде.
Рене: — Нам хотелось бы жить в одной комнате.
Директор: — А вы не в одной? Ну, это, пожалуй, нетрудно устроить.
Директор поднимает трубку, звонит завхозу:
— Товарищ Жуффа! Товарищ Жуффа, товарищи Рене и Ван Стипхоут хотели бы жить в одной комнате, нельзя ли для них это сделать? Да? Можно? Отлично. Спасибо.
Директор кладет трубку.
— Все в порядке. Ступайте к товарищу Жуффе.
И взгляд директора устремляется на их чашки. Оба отхлебывают, а Рене, хотя кофе и горячий, отхлебывает еще раз до дна.
— Мы очень вам благодарны.
Тут Ван Стипхоут, чувствуя, что аудиенция как-то быстро подвигается к концу, берет слово:
— А-а-а-а еще, товарищ директор, если разрешите, я хоте-е-ел бы прочесть вам для образца несколько фраз из хроники, любопытно узнать ваше мнение, короче, должен ли я, по-вашему, продолжать в том же духе или…
— А вы над ней работаете?
— Разуме-е-ется!
Директор уже наслышан о психологической деятельности Ван Стипхоута, однако сейчас не расположен заниматься этой проблемой, она кажется ему несколько сложной, к тому же он опасается, что и сам повинен в ее сложности, а времени мало, да и, как выясняется, этот молодой человек все-таки пишет хронику, раз готов читать ему отрывки из нее. Но это сейчас ни к чему.
— Я убежден, что вы делаете это хорошо.
Однако Ван Стипхоут, толкуя директорские слова как поощрение, тут же вытаскивает из кармана целую кипу густо исписанных листов и глубоким, прочувственным голосом начинает читать:
— Это старый край. С незапамятных времен он вертится под солнцем, каждый камень его повествует о многом, и люди здесь безошибочно знают, когда им ждать снега, а когда можно и покурить перед сном.
Рене с опаской поглядывает на директора. Улыбка на его лице сопровождается выражением любопытства — пожалуй, не стоит тревожиться. Ван Стипхоут продолжает:
— Или уже пора в далеко воротиться? Уйти в далеко может ведь означать и в далеко воротиться, и, если от тебя кто-то уходит, не говори, что он идет прочь, кто знает, возможно, он уже стал возвращаться, ибо у каждого, как известно, есть где-то родина. Не ведая о том, ты идешь одной-единственной дорогой к единой цели: это твоя дорога и твоя цель, и то, что суждено тебе изведать, взыскало лишь тебя, ведь ты есть ты, и ты переживешь все так, как только ты, такой, как ты, мог пережить; но то, что пережил ты и переживешь, творит тебя таким, какой ты есть и каким будешь, а посему доверься и случайности. Сильное преобразует слабое. Закономерность в тебе самом. Что угодно и кто угодно может стать твоей судьбой, если ты сам готов стать кем угодно, ибо готов стать самим собой…
Улыбка на директорском лице становится все более растерянной. Рене с чувством некоторой неловкости ждет не дождется, когда-то вступление кончится и Ван Стипхоут прочтет что-нибудь о телевизорах — ведь директору только это и надо, он и принял-то составителя хроники на место заводского психолога только ради того, чтобы кто-то увековечил, как под его, директора, руководством льнозавод в рекордные сроки был превращен в «Теслу Орава». И материалом такого рода Рене снабдил Ван Стипхоута с избытком.
Однако Ван Стипхоут читает уже третью страницу, а о телевизорах пока ни единого слова.
— И горы вокруг улыбаются расщелинами. Ничто не исчезает. Все здесь навечно. То, что убавишь в одном месте, в другом — добавишь, и если правая рука отдает — левая полнится тою же мерой. Все есть форма всего, Крыло птицы есть форма воздуха, воздух — форма крыла. И как Чехословакия играет огромную роль в деле развития африканских стран, так и африканские страны воздействуют на Чехословакию. (Все-таки одну фразу он позаимствовал, отмечает Рене.) Каждый избавляется от одиночества в той же степени, в какой избавляет других от одиночества, а то, что шумит посреди твоей комнаты, не что иное, как дерево за окном…
Ван Стипхоут приступает к пятой странице, а директор — Рене глаз не сводит с него — между тем открывает ящик стола, достает какие-то планы и кладет их перед собой: это сигнал срочной работы. Улыбку на его лице разглядеть еще можно, но она уже едва теплится, ее бы и вовсе не было, не прояви воспитанный директор такого старания, чтобы еще минуту-другую удержать эту ускользающую улыбку.
— И увидишь тогда из окна, как над заводом, над его залом типа Zeiss-dividag, восходит солнце, как обещание приятной беседы…
Наконец-то Ван Стипхоут и до завода добрался! Но у Рене — экая обида для прозаика! — именно тогда и срывается:
— Может, хватит?
— И я того же мнения, — говорит директор и встает. И Рене встает. И Ван Стипхоут тоже, хотя и неохотно.
Ван Стипхоут: — Так хорошо-о-о? В таком ду-у-хе можно продолжать, товарищ директор?
Директор: — Что ж, думаю, да. Если вы чуть спуститесь на землю и о заводе будет побольше…
Ван Стипхоут: — Я не сме-е-ею вас задерживать, ра-зуме-е-ется, необходимо совещаться, вникать, но что ка-са-а-ается данной темы, товарищ директор, то как раз сейча-а-ас следует пасса-а-аж…