Чему быть, того не миновать
Шрифт:
— И то верно, но родину мы не выбираем. Ответ придет сразу в Линденбург.
— Если вы не против, я бы хотел получить карту и отправиться в путь.
— Не раньше, чем накормлю вас завтраком, Леон. Если наш повар узнает, что я вас отпустил на голодный желудок, да еще и не дав вам отведать его стряпни, то боюсь он с месяц потом будет в моем ужине путать сахар с солью. Шучу разумеется! — альв добродушно улыбнулся. — Вы я полагаю уже видели нашего повара?
— Шэб-наземник, что любит помахать черпаком?
— Он самый, его зовут Загешар. Чувствует себя на кухне как рыба в воде, — только не говорите ему, о моем легком каламбуре. Скажу откровенно, порой мне кажется, что он даже камни может приготовить так, что добавки попросишь и это тоже ему не говорите. Вторая корона явно будет излишне давить ему на голову.
Покидая покои Элориэля, Леон еще раз окинув все эти «странные» вещи, привезенные альвом из чужих государств.
— Я все ломал голову, что это такое? — Леон указал на бумажные лотосы со свечей в центре и такие же бумажные «бочонки» рядом.
— Эх, — альв грустно вздохнул. — Увы, это то, что не удастся использовать в Линденбурге. Дашарские фонари — воздушный и водяной. Они очень популярны в Дашаре и посмотрев на фестиваль этих фонарей, я понимаю почему. Смотрите, Леон. — Элориэль подошел к столу и взял бумажный лотос. — Это водяной фонарь, достаточно зажечь свечу и спустить его на воду, конечно же ночью. Десятки таких горящих цветов на воде просто завораживающее зрелище. Впрочем, что я все рассказываю, да рассказываю. Вот, возьмите несколько и посмотрите сами. — альв протянул Леону три лотоса.
— Я не могу их принять, — смутился Леон, сочтя подарок с далекого юга редким и дорогим.
— Их легко сделать самому, возьмите, я настаиваю. Спустите его в темноте на воду и увидите все сами. Чуть не забыл! Загадайте желание, такова Дашарская традиция. — Элориэль тепло улыбнулся, протягивая лотосы и Леону ничего не оставалось, кроме как смущенно принять дар.
— Вы же говорили, что их не удастся пустить в ход?
— Видимо, я запутал вас. Водяные можно, нельзя вот эти, — альв указал на бумажные «бочонки». — Они тоже со свечою, однако их удел парить в небесах, а не кружить на водной глади. Как вы сами понимаете, Леон, запускать горящие свечи в небо в нашем княжестве не самая лучшая идея.
— Я вас понял. Стыдно, что сам не догадался. Спасибо вам за эти… — Леон растерялся, пытаясь вспомнить название лотосов.
— Фонари, Дашарские фонари, — подсказал Элориэль и попрощался с Леоном.
После завтрака, за которым Леон отведал «нечто» очень вкусное, однако ему было решительно не понятно, что же это такое, юноша получил карту и покинул башню. Карта была аккуратно свернута и сложена в костяной футляр с плотно закрывающейся пробкой. Леону не терпелось взглянуть на нее, но тэрранец передавший ему футляр наказал вынимать ее в безветренных помещениях и вообще почем зря не трясти ей: «А то еще рассыплется в руках, что моя первая любовь» и как выяснилось, тэрранец имел в виду скульптуру, над которой корпел три года. Леон на пару секунд впал в ступор, не понимая, какая картина дается его воображению тяжелее всего. Представить массивную, фиолетовую фигуру, орудующую своими мощными ручищами с помощью долота, резца и молота над скульптурой или же возможную, первую любовь механиста не в виде статуи…
В футляре находилась единственная копия, имеющаяся в Белом Клыке и ее не переписывали, поскольку изображенный на ней город давно был мертв и брошен. Настроение приподнялось пусть хоть от маленькой, но победы. Леону не терпелось сообщить новости отцу, посмотреть на карту и встретиться с Готфридом, расспросить друга о том, как прошла его поездка. Прежде чем возвращаться домой, Леон решил чуть отклониться от главного тракта на запад и заехать в рощу диких яблонь. До нее было рукой подать, — каких-то четыре часа верхом. Рыцарю не терпелось увидеть гремящий водопад и окунуться в изумрудное озеро, соприкоснуться с его прохладой в столь жаркий день и смыть с себя дорожную пыль. Не считая родных земель подле летней резиденции Бертрамов, этот уголок занимал в сердце рыцаря наиглавнейшее место. Во-первых, Леон находил его бесконечно красивым. Среди людей бытовало мнение, что можно бесконечно смотреть на три вещи: как горит огонь, как течет вода и как работают другие люди. Применительно к Леону это фраза была верна лишь частично. Будучи романтиком с головы до пят, Леон обожал и мог бесконечно смотреть на три следующее: как течет вода, как плывут по небу облака и как сияют в бесконечной темноте звезды. В том чудесном месте, куда собирался Леон, можно было лицезреть за раз по крайней мере два пункта из трех.
Добравшись до рощи, Леон остановил Грозу под одной из яблонь и с досадой вздохнул, осматривая нависшие над ним зеленые шарики. Яблоки созревали лишь в августе и сейчас они представляли собой маленькие, зеленые комочки. Несмотря на это, рыцарь сорвал одно из них и съел, стоически выдержав кислый вкус.
— Хочешь попробовать? — поинтересовался Леон у Грозы, но та лишь фыркнула в ответ, как если бы сказала: «Вот сам эту кислятину и ешь, умник». — Ладно-ладно, знаю, как ты не любишь кислое, держи. — рыцарь спешился, достал из походной сумки сушеное яблоко и отдав лошади, повел ее сквозь рощу за поводья.
Ехать верхом дальше было невозможно, — ветви яблонь отовсюду лезли в лицо. В палитру лесных ароматов примешался запах сырых камней, а в воздухе уже слышался глухой рокот водопада. Здесь, в уединении ото всех, Леон позволил себе погрузиться в претерпевшие за последние дни грезы о рыцарстве, подвигах и приключениях. Юноша мечтательно смотрел на открытое небо (ближе к озеру роща заканчивалась, услужливо расступаясь перед водной стихией). Сделав глубокий вдох, Леон насладился этим чистым, пронзительным как крик Дашарского павлина и прохладным как лезвие Розалинды, воздухом. Шаг за шагом, он вышел на зеленый берег. Вода в озере казалась изумрудно-зеленой, а его кристальная чистота была обусловлена снеготаянием Зеленых Гор, к которым оно прилегало. Из-за того его и прозвали изумрудным. Дело было в том, что по сути в этом месте располагалась низина зеленого луга. Зеленое дно вкупе с чистейшей водой создавали эффект «зеленой воды». Летом, когда температура повышалась и снег в горах начинал таять, бассейн озера разрастался пуще прежнего, а зимой наоборот, сужался. Примечательной деталью озера были несколько деревьев, растущих прямо в нем. Точнее росли то они на лугу, но летом оказывались в воде, а несколько и вовсе под водой. Так вот, одно из них, самое высокое, одиноко стояло посреди озера гордо раскинув ветви над поверхностью, точно говоря: «Это мои владения!». Уже на берегу, Леон опустил свой мечтательный взор с небес на землю, следом за взглядом последовали и мысли.
«Сейчас окунусь!» — подумал юноша и в ту же секунду обомлел. Ситуация сложилась весьма пикантная, если не сказать нелепая. Спиной к рыцарю, в воде стояла обнаженная сильвийка — Леон сразу понял это по остроконечным ушам и бледному цвету кожи. Девушка стояла в двадцати метрах от рыцаря и поверхность озера едва касалась ее нижних губ. На мгновенье Леону даже показалось, что она стоит прямо на воде, но конечно же это было невозможно. Озеро набирало глубину постепенно и лишь в тридцати метрах от берега можно было погрузиться в него целиком. Впереди, перед взором девушки простиралась водная гладь, на западе упирающаяся в горы, с которых с яростным рвением, струился грохочущий водопад. Альвийка расчесывала свои длинные и прямые как клинок Леона, волосы ванильного оттенка. В утреннем свете каждый из них казался почти прозрачным, состоящим из ручейков света. Стройная, как тростиночка и со сверкающим золотом волос, которые могли запросто тягаться с шевелюрой Леона и очевидно, победить, девушка выглядела божественно красиво. Если бы она обернулась и назвалась именем Ашадель, Богини создавшей альвов, Леон бы даже не посмел усомниться в этом. К слову, а почему нет? Боги уже давненько не навещали Линею. Впервые в жизни рыцарь не кинулся рьяно следовать правилам приличия, требующих от него немедленно отвернуться. Леон колебался, развернувшись в пол-оборота и застыв на перепутье мучительного выбора. Юноша чувствовал себя неловко и желал отвернуться, но вместе с тем не мог оторвать глаз от этой отлитой из нежной красоты и грации, фигуры. Это было мучительно больно, и рыцарь не понимал почему. Неоднократно он видел обнаженных девушек и альвиек в частности, так почему же эта так его проняла? Ведь рыцарь даже не видел ее лица.
Масляным взглядом Леон скользил по тонкой фигуре, упиваясь линиями и изгибами стройного стана девушки. Ему захотелось стать странствующим рыцарем на этих непознанных дорогах. Если бы его глаза могли испускать вздохи, они бы источали их обильнее чем потоки слез в самом тяжком горе. С тяжелейшим боем, разум Леона, облаченный в доспехи чести, таки прорубил себе дорогу сквозь чувства, не иначе как мечом, выкованным из прочной стали принципов и поднял свое знамя, торжественно восклицая о победе. Иначе говоря, Леон отвернулся, ощущая, что его щеки пылают так, как если бы каждая из них отведала знатной пощечины. Впрочем, вероятно они предвосхитили самое ближайшее будущее. Помогло ли это? Нет! Образ девушки стоял у него перед глазами, как если бы сам мир ухватился за его взгляд и повернулся вместе с рыцарем или же рыцарь мог вращать мир лишь одним своим взглядом. Мысли метались в пылающем лабиринте чувств: запутанном, безвыходном и нестерпимо душным от жара стеснения в голове и груди. Еще никогда в жизни Леон не чувствовал себя столь глупо. Даже когда он дважды наступил на грабли, оставленные садовником близь дома, — даже тогда! Леон подумал о друге: уж Готфрид бы держал ситуацию в руках… и альвийку, впрочем, тоже. Убегать было нелепо, что если девушка сейчас обернется и увидит его убегающим? Что же она подумает? Что он бессовестно наблюдал все это время за ней? Бред, что за мысли о побеге вообще?! Леон поразился сам себе. Стоять как простофиля, пуская все на самотек было не менее глупо и Леон решил сделать то, что и подобает мужчине — взять ситуацию, а вместе с тем и инициативу, в свои руки.