Чипсы
Шрифт:
Пропана Ивановна стала рассказывать:
– - В последний свой день нахожусь в лаборантской, клею под вытяжкой отбитую ручку от фарфорового кувшина "РФЗ" сорок девятого года производства, и вдруг - стук. Я не открываю - мне надо, чтобы ручка схватилась. Опять стук, опять, и опять. Я оставила кувшин и пошла открывать. Входит мама одной девочки. Ты их не знаешь, Ариша, это всё новые. В твоё-то время я искала детей. А теперь отбор провожу. Я их и брать-то не хотела в сентябре. По говору слышу: местная, но такая...
– - Необразованная?
– - Да нет. Не скажешь, что тёмная, но неприятная. Скулит, жалуется, что без отца ребёнок... Уговорила, в общем. Девочка у неё тупая, как я с самого начала и предполагала, но не ленивая, работала с увлечением. А ты же знаешь, Арина, самые опасные люди - это увлечённые тупицы. И вот её мать приходит, в мой последний
– - Так как же по вашей, Пропана Ивановна? Ведь её девочка утащила реактив. Это запрещено!
– возмутилась я.
– - Это мать не беспокоит, Ариша. Она считает, что я обязана детей перед выходом из лаборатории обыскивать.
– - Идиотизм какой-то. Они все тащат. И пробирки и лакмус и алюминий пластинами. Да всё подряд. Она что? На вас заявление подать хочет?
– - Да. Во всяком случае угрожала частью второй. Я не испугалась. Я закон знаю. Арина, разве я подпадаю под вторую часть?!
– - Нет конечно. Вы же не продавали. Вы же не аптека. Да и там в списке - солянка с концентрацией от пятнадцати процентов. Но откуда она знает про двести двадцать восьмую?
– - Она всё знает. Ты слушай дальше, Арина. Я внимательно стала изучать справку. Зрение одинаковое на двух глазах. Миопия слабой степени - минус 0,75.Она и в школе его посадить могла, это зрение. Они же, эти детки, сейчас все экранированные, в смысле - с экранами. Я и спрашиваю: в один глаз попала кислота?". "В один, -- отвечает.
– В левый". "Но зрение то упало на два глаза", -- говорю. Тут она заявляет, что второй глаз и был плохим, с начала учебного года, а этот - подслеп только сейчас. Я говорю: "Ожоги на лице полопались?" Она отвечает: "Полопались, красные пятна, сочатся. Ребёнок без папы. На мне ещё - мама-инвалид. Не дадите денег на лечение и очки, заведу уголовное дело, подпадаете под статью". Мама у неё, слышишь, Арина, инвалид! А я, значит, не инвалид?!
– - Пропана Ивановна! Ну какие же красные. Да врёт она всё. Они все такие вруны, кто денег снять хочет с людей, -- возмутилась я.
– Вы бы знали, сколько в дежурке заявлений лежит. Вот, например, такой прошлогодний случай. Сам заявитель -- боксёр, избил на пляже человека, а потом поехал в "травму" и справку взял на синяк. А тот, кого избили, справку в "травме" вообще не взял. До суда дошло, Пропана Ивановна. Папа просил меня свидетелем стать, чтобы я засвидетельствовала, что я драку видела.
– - Ты и правда видела?
– - Ну что вы!
– - Тогда как же?
– - А что делать, Пропана Ивановна? Засадили бы человека, если бы не нашёлся свидетель.
– - А как же родственные связи твои?
– - Но ведь не папа вёл дело. Он сам "хулиганку" и во времена оперуполномоченного редко вёл, а сейчас если только что-то из ряда вон. Его подписи нигде в отчётных документах и не было, ну в тех, которые рассылает прокуратура всем фигурантам дела...
– - Знаю. Мне такие "письма счастья" приходили когда-то.
– - Так и мне, Пропана Ивановна, по этому делу пришло, -- улыбнулась я.
– Я же свидетель.
– - Лжесвидетель.
– - Нет, Пропана Ивановна. Лже - свидетель, который говорит неправду, подписавшись, что отвечает за дачу ложных показаний. Я же говорила правду.
– - Но ты не видела того, что было!
– - Пропана Ивановна! Я не видела и вашей родительницы, которая вам стала угрожать второй частью. Но это ничего не меняет. Вы мне рассказываете правду! Я вам верю! Этого достаточно! А она сейчас, я уверена, всем разносит клевету! Вы сейчас рассказываете правду. А она - врёт. Понимаете разницу?
– повторила я.
– - То же и с моим свидетельством. Я не видела. Но якобы "потерпевший" избил и клевещет. "Обвиняемый" избит, мямлит, плачет, но говорит правду. А по бумагам, по справкам, получается виноват избитый, слабый. И так происходит очень часто.
– - Мести, Ариша, не боишься?
– - Да ну. Ерунда. Какая месть? Они же отдыхающие на пляже. Уехали, и ни слуху-ни духу больше о них. Боксёр обратился в трвмапункт в Мирошеве, в нашу больницу, знаете почему?
– - Не знаю.
– - Отгадайте, сколько раз он обращался в "травму" по месту жительства?
– - Много.
– - Точно. Много. И всегда - с царапинами и гематомами. И с, его слов, -- "головокружение и тошнота". Понимаете, о чём я? Когда судья эти выписки из его родного московского травмапункта зачитал, на суде всем всё понятно сразу стало. Провоцирует драку, а потом якобы обидчики ему денег дают, умоляют заявление забрать, извиняются...
– - Ты ещё не дослушала.
– - Пропана Ивановна. Я слушаю вас. Промежуточный подитог. Родительница - клевещет: вы такая-сякая и этакая. Вы перестаёте выходить из дома.
– - Я и говорю сдуру этой дуре: " Вы, милая моя мамочка, прежде, чем неправду говорить, справочник сестринского дела почитали бы. Ожоги от соляной кислоты - жёлтые. Кожа желтеет, а не краснеет!" Она тут вскакивает, говорит: "Нет! С вами невозможно разговаривать!" И убегает. Ну: убежала, и убежала. Я её ловить не буду. Конечно же директору ДК в тот же день на меня - письменная жалоба. В управление допобразования - жалоба по интернету. Но справки об ожогах так и нет. Только от окулиста. На сайте "образования" об ожогах и миопии - ни слова. Просто жалоба, что я обираю родителей, что я собираю деньги. Это самое неприятное. Ко мне директор ДК пришла, кричит, я её успокаиваю. Директор попросил написать объяснительную. Я пишу ответ, отчёт, калькуляцию. Показываю все накладные и товарные чеки. Объясняю директору, что микроскопы, которые закупил ДК по безналичке- оказались нерабочие, втюхали брак. Но деньги бюджетные потрачены, поезд ушёл. Пришлось собирать по новой с родителей. Три с половиной тысячи микроскоп и предметные стёкла по четыреста за сто штук -- это оптом. А реактивы, образцы? Реактивы всегда были на родительские деньги! Это у меня ещё связи, поэтому недорого. А вентиляторы докупать? А вытяжки чинить? Я уж не говорю о том, в каком состоянии у нас парты. Всё это пришлось объяснять: писать, писать, писать... Оправдываться. Всё сделала, всё отправила, все объяснительные, и пошла со спокойной совестью в отпуск. И на радостях решила сходить в гастроном.
– - В какой?
– - В Оболтусский. Подхожу к бакалее - товар смотрю. Подхожу в рыбный - товар смотрю. И знаешь: такое у меня чувство, что за мной тоже кто-то смотрит. Следит. Подхожу в молочный - купила сыру. Подхожу в рыбный, жду, когда меня обслужат. Передо мной мужчины, купили себе рыбину горячего копчения. Скумбрию или ставриду. Господи! Как сейчас коптят? Ты можешь себе представить, как сейчас коптят? Дальше - я, прошу взвесить минтай, филе минтая. И вдруг у меня за спиной - знакомый голос, крикливый, властный: "Девочки! Эту бабулю в кружевах и с палкой не обслуживаем! И чтобы её никто не обслуживал!" Оборачиваюсь: а эта моя мать-одиночка - стоит в чепчике, в халате и на груди - табличка приколота. Я прочесть-то не могу, что у неё начертано на грудях-то. Спрашиваю у девушки - она рыбу как раз на весы клала. Спрашиваю: кто это? А девушка сначала молчит, смотрит не на меня, а за меня, а потом говорит: это наша заведующая. "Извините, -- говорит.
– Я пока не могу вас обслужить". Арина! Я тут поняла, что надо уходить. Срочно! Бежать, пока она не разошлась, эта воинственная мать. Поблагодарила девушку, которая мне минтай так и не продала, и не спеша заковыляла к выходу. И вдруг, когда я была в предбаннике, между дверями, ну ты понимаешь - эти старые массивные двери, -- кто-то сзади палку у меня выхватил - я споткнулась. "Ну, -- думаю.
– Жалко палку. Но у меня дома и получше есть". Вышла на улицу и захромала к остановке. Думаю: не посмеют на людях бить. Но до остановки надо дойти! Иду мимо гастронома и вдруг окно открывается и эта, с позволения сказать, заведующая, выливает на меня воду. Люди вокруг меня шарахнулись. А эта заведующая чепчик поправила и говорит: "Извините, господа! Простите, милые, Бога ради!" И на кремль из окна крестится. Я, вся мокрая смотрю на неё, а она - на меня. Я тогда говорю: "Где же вы здесь, милая мамочка, господ увидели?" А она мне: "Заткнись, старая карга, я ещё в газету на тебя напишу, чтоб весь город знал, как ты родителей обираешь!"