Чума в Бедрограде
Шрифт:
Это снова Максим, не Ларий. Ларий сел на край стола, сложил руки на груди и участлив. Зачем иметь своё мнение, когда есть столько других. Хороших и разных.
Ларий знает, к чьему мнению примкнуть.
Ларий не заслуживает (? — а есть поводы?) жалости.
— Я не опираюсь исключительно на слова; врач передал мне некий предмет, доподлинно принадлежавший Брови и находившийся среди её вещей всё последнее время. Фотографию Габриэля Евгеньевича, подписанную её рукой и предназначавшуюся её хащинской подруге, если быть
Максим зафыркал.
Обидно говорить с рептилией, да, да, да? У него на всё есть ответ. ВСЕГДА есть ответ. Он Ройш, он создан таким.
— Я не замечал никаких изменений в поведении фаланг — им как было, так и остаётся плевать на нас.
В кафедральных дверях нарисовалась новая фигура. Это Дима, человек-который-не-спит-третьи-сутки. Человек-который-не-определился-виноват-он-в-исчезновении-Брови-и-других-радостях-или-нет. Дима никогда не в курсе, что и зачем он делает. Привык полагаться на других. Привык доверять всем подряд, потому что не хватает мозгов запомнить, кто хороший, а кто плохой.
Дима не заслуживает жалости.
— Неважно, — это всё ещё Ройш, хладнокровный и кривомордый. — Вполне допуская возможность того, что выясненная мной информация о Силовом Комитете является ложной, я, тем не менее, полагаю, что мы лишены возможности рисковать. Эпидемия грозит окончательно выйти из-под контроля, она более не может оставаться тайной. К вечеру сегодняшнего дня мы получим лекарство — это тот самый момент, когда следует официально объявить о чуме. Поскольку фаланги отказываются обнаруживать своё знание происходящих событий, наиболее разумным решением представляется официально уведомить о чуме Бедроградскую гэбню.
Сумасшедший Ройш, с гиканьем бросающийся в атаку?
ДА ПОЖАЛУЙСТА ЕЩЁ КУСОЧЕК
— Радикальное предложение, — это Дима, человек-которого-никто-не-спрашивал, — и нет, я вообще-то зашёл только для того, чтобы сообщить, что лекарство будет часам эдак к семи-восьми вечера. Но, кажется, тут всем не до того, так что вы продолжайте, продолжайте.
Ройш скосил на него глаза. Ройшу не нравится спорить, Ройшу нравится, когда всё делают по-ройшевски.
Охрович и Краснокаменный, поразмыслив, сложили пальцы домиками в знак поддержки.
Им тоже нравится, когда всё делают по-ихнему.
— Ещё один советник, — от Максима почти повалил пар. — Раз уж явился, порадуй нас — сегодняшнего лекарства хватит? Это то, что можно предъявить фалангам в качестве решения проблемы? Это то, что будет выглядеть убедительно?
— Возможно, ты хотел спросить «это то, что может спасти население Бедрограда?». Ответ: не знаю. Первой порции на всех точно не хватит. Тетрадку с арифметикой дома забыл, завтра принесу. Будет ли оно вообще работать — одному лешему известно. Должно. Иначе нашу жизнь пора признавать довольно безрадостной.
— Ты не знаешь.
— Не то чтобы запихивание твири в студенческие жопы было моим жизненным интересом. По крайней мере, со стороны запихивающего.
Сейчас Максим встанет на дыбы и измордует его до смерти, РАДОСТЬ КАКАЯ
— Ты не знаешь, и, тем не менее, взялся за всё это.
Ну или сдержится.
КрЕтИн (лучше: ДеБиЛ, должно заканчиваться тоже большой буквой, иначе как-то нехудожественно).
Сдерживать порывы порочно. Ведёт к несварению и коликам.
— Предложи лучший вариант, гений стратегической мысли.
А Дима красивый, когда злится. (Фу, какая пошлость!) Ну не красивый, но сразу видно, что достаточно только разозлить, чтобы ебать всем раёном.
Самозабвенно ругается.
Охрович и Краснокаменный ценили такое в людях.
Хотя нужно смотреть на мир оптимистично. Постоянное желание не давать воли эмоциям — это тоже неплохо.
отрицание
напряжение
внутренний конфликт!!
Красота.
— Откуда мне знать? Это твой вирус.
— По последним сводкам — всё же Бедроградской гэбни.
— Ты издеваешься? — Максим таки вскочил, забегал по конференц-залу (вместо того, чтобы дать виновнику по лицу — или это эксклюзивная мера для Габриэля Евгеньевича?). — Никто не просил ни тебя, ни Гуанако влезать в университетские дела. Вы никто, ходячие мертвецы. Вам достаточно сесть на корабль, свалить снова в степь, истаять в тумане — и всё, взятки гладки. Расхлёбывать — нам, Университетской гэбне.
— Ага, все наши — особенно рвущего жопу на тельняшки Гуанако — действия так и кричат о том, что мы мечтаем развести здесь говн побольше и сгинуть безнаказанными. Валил бы ты с такой фекальной фиксацией в Бедроградскую гэбню!
Ну про фекальную фиксацию — это Дима зря. Сам рассказывал, как его пытали бесконечным сортиром (! — отличная история, заперли на много дней в летнем клозете, каждое утро — новые сигареты и ничего больше, все условия для безумия!) и какой отпечаток это оставило.
Неизгладимый отпечаток.
Он, наверное, и в чуму вписался только ради канализационного дерьма.
Это Любовь.
Максим ходил ходуном. Сочленения расхлябывались на глазах.
— Ты, Дима, не знаешь, будет ли лекарство и сработает ли оно. Ты, Ройш, не уверен в том, что Силовой Комитет был в Хащине, но имеешь много мнения о том, чем нам всем заниматься. Гуанако вообще даже не пытается сделать вид, что помнит, что его пребывание на университетской территории — одолжение с нашей стороны, мы не обязаны были пускать к себе скрывающегося человека. Может, пора бы уже спросить, что думает обо всём этом Университетская гэбня?