Чума в Бедрограде
Шрифт:
Перед тем как выскакивать из такси на волю, следовало проверить боевую готовность: нож — в ножнах, в нажопном кармане — фальшивые документы (настоящих не существует в природе уже лет семь как, Гуанако же вообще-совсем-покойник), стебелёк савьюра (покурил — и спокоен), моток верёвки, фонарик, буквально-таки подарочный набор отмычек — за голенищами сапог, рассованы в строго установленном порядке, чтоб не перепутать. Не скурить фонарь, не открыть замок верёвкой.
А то, знаете ли, случаются иногда прецеденты нетривиального использования рабочего инвентаря — например, случается лечить чуму скопцами и обещанием Имперской Башни. Ох блядство.
Гуанако сел, затушил окурок и быстро застегнулся на все пуговицы — тельняшкой сейчас лучше не светить вне Порта, но и совсем не надевать тоже нельзя, если всё время туда-обратно мотаешься. На человека без тельняшки или ещё каких характерных атрибутов в Порту всегда косо посматривают, приебаться могут ни за что — ну и кому это надо?
Проблема оборотничества решалась просто: внизу тельняшка, сверху плащ, цивильный, смутно напоминающий студенческий форменный мундир БГУ им. Набедренных — только крой пораспиздяистее и цвет не чёрный. В Порту видят тельняшку, в городе — плащ с поднятым воротом, под который легко и быстро убирается завязанный на морской манер хвост. И никаких ненужных взглядов.
— Ну, лешего тебе в жопу, Муля. Бывай, — вылез Гуанако из такси, тихо захлопнул дверь и почти уже скрылся под аркой, но всё-таки успел услышать, как Муля Педаль бормочет себе под нос: «удачи вам, что л’, академические уебаны».
Не оборачиваясь, Гуанако продемонстрировал ему вытянутый в традиционном имперском приветственном жесте средний палец.
Стёкла на дело надо поднимать, настоящий шпион.
Через остановку «Город»
Университетский район — хорошее место.
Весь как будто один большой запутанный двор, целый район двором наружу.
Большинство улиц — одно название, а на деле дома стоят как попало, лепятся друг к другу самыми разнообразными способами, едва ли не на чердаках других домов могут неожиданно вырастать. А улица (мощёная тропка) может и сама заводить вдруг на крепкую крышу какого-нибудь низенького здания, причудливо огибать каминную трубу и ползти вниз по пологому скату, снова расширяясь так, что два такси даже разминутся на ней, если повезёт.
Петерберг был городом на особом положении.
Порт, корабли и контрабанда, разбой и разврат, бандиты и иностранцы, а как следствие — Охрана Петерберга, кольцо казарм и пропуска в город и из города.
Порт был большой (для порта), а Петерберг был маленький (для города), в общественном транспорте нуждался не слишком. Указ из Столицы — лошадей как можно меньше. Охране Петерберга можно и нужно, Порту для грузов тоже можно, аристократам побогаче (для увеселений) и предприятиям (для развозок) можно со скрипом, а частного извоза чтоб вовсе не было.
Вот так и вышло, что даже теперь широких проспектов во всём Старом городе раз-два и обчёлся, улиц, где можно организовать хоть какое-то дорожное движение, тоже негусто, а всё нутро пешеходное. Строили-то исходя из того, что транспорт не разрешат, ставили дома как душа и земельный налог пожелает, а не скучными фасадами в ряд. Там, где особняки, мануфактуры и бывшие окраины, ещё попросторней, а вот Университетский район — это да.
Хорошее место Университетский район!
Если от кого-то прячешься — хорошее, если кого-то ищешь — плохое: подворотни, закоулки, сквозные проходы в неожиданных местах и прочие приятные мелочи. Не знаешь — заблудишься, знаешь — ёбнешься от количества вариантов, куда можно свернуть и где срезать. Никакие наблюдатели никакой Бедроградской гэбни в Университетском районе не страшны.
Как любой нормальный когда-то-студент-БГУ (если принять за норму и эталон не тех, кто после занятий мчится на автопоезде домой готовиться к завтрашнему семинару), Гуанако имел свои личные тайные тропы в лабиринте Университетского района. Сперва подъезд, чёрный ход из которого мигом приводит в новую локацию, потом через чудом сохранившийся дореволюционный ещё садик (ограда неприступная, но со стороны магазина с дешёвой водкой есть дыра), потом крюк глухими совсем подворотнями, потом внешняя лесенка у красно-серого дома с флюгером (стратегично скрыта деревьями). С верхней площадки лесенки всего один шаг на высоте пяти этажей до полуразрушенной мансарды соседнего дома (можно зависнуть на перекур), по мансарде до следующей крыши — там уже посложнее, надо прыгать, но карниз надёжный. Ну а дальше — по пожарной лестнице вниз, и пусть теперь кто-нибудь догадается, как далеко ты ушёл от начальной точки пробежки.
Каждый поворот — очень знакомый, ну и что, что годы незнамо где, фальшивые документы, а кривоватую пристройку к дому с флюгером перекрасили. Там пили с этим, тут курили с тем, а если пройти чуть вперёд — будет легендарная помойка, у которой на последнем курсе обнаружился рыдающий от накативших светлых гуанаковский одногруппник.
На каком-то массовом мероприятии одногруппник этот отделился, затерялся и пару часов не появлялся, все подумали — ну мало ли, свалил. А к утру он на нетвёрдых ногах вышел из подворотни, проигнорировал своих приятелей и помчался к помойке с душераздирающим воплем «помоенька, родненькая!». Оказалось, заблудился. Пять лет специалитета прожил в Бедрограде, а на последнем курсе выпил вроде всего ничего и вдруг заплутал, всю ночь не мог найти ни одного знакомого объекта, пока не подвернулась ему та помойка. Хитрая герметичная громадина, размалёванная кем-то из стремлений к прекрасному, но надёжная и технологичная, вся из себя по последнему слову санитарных норм. Пойди не заметь такую — особенно если все твои беспутные пять лет специалитета видела эта помоенька. Родненькая, в общем.
Гуанако ещё в мае, как вернулся в Бедроград и очутился тут неподалёку, сходил проверить, на месте ли она. Много чего было на месте, в общем-то, почти всё — даже нездорово фиолетовая растительность в окне первого этажа рядом с мастерской по ремонту часов, даже надпись «ОТЪЭБИСЬ ОТ МЕНЯ ВЗРОСЛАЯ ЖИЗНЬ» на глухой стене. Только к последней прибавилось неожиданно сознательное «метелин умер молодым, хикеракли старым, а что сделал для общества ты, хуйло?» и какой-то приятный рисуночек с когтистыми лапами — передними птичьими и задними волчьими.
Шныряя в который уж раз за последние дни между всеми этими не пострадавшими от времени деталями пейзажа, Гуанако опять подумал: стрёмно.
Стрёмно, что дыры в оградах за десять лет не залатали, а люди, с которыми ты не виделся десять лет, как бы это — ну в общем — ёбаный стыд — нормально не объяснишь — речевые навыки сломались.
Ну в общем, ёбаный стыд. И нормально это не объяснишь, речевые навыки ломаются, потому что твои студенты уже кандидаты наук, Ройш и вовсе доктор, а Габриэль батюшку его Евгеньевич, первый дипломник — завкаф истории науки и техники.