Чума в Бедрограде
Шрифт:
Техники и науки. Кафедрой заведующий.
Стыд ёбаный.
Потому что пока ты неведомо где, и зовут тебя никак, и по документам на всех уровнях доступа ты покойник, как-то совершенно неважно, сколько тебе на каком-то там самом деле лет (сорок один? Чё, правда? А вроде пока ничего не отваливается). Но сунёшься обратно в Бедроград, увидишь все эти рожи, повзрослевшие, постаревшие и посерьёзневшие, — и хоть давись. Отъэбись от меня, взрослая жизнь. Отъэбись, пожалуйста — Метелин умер молодым, а Хикеракли был, конечно, весёлый мужик, но такой ведь на самом деле грустный.
И можно не бояться стать старым (хотя кто же тогда захочет с тобой ебаться, а если не ебаться, то жить, в общем-то, не так уж и обязательно), но нельзя, просто вот никак невозможно не бояться стать старым-и-скучным.
Хикеракли заезжал пару раз к Гуанако на Колошму, поэтому Гуанако знал наверняка, что Хикеракли так и не стал старым-и-скучным. То ли очень старался, то ли просто порода такая, запаршиветь не может.
А блядский Метелин в своей блядской расстрельной рубахе блядской Резервной Армии висел до самой Колошмы у Гуанако над печатной машинкой. В виде канонической расстрельной фотографии из любого учебника, не в виде чучела, конечно (и нисколько не стыдно, трепетного отношения к блядским кассахам во всём их многообразии стыдиться грешно!). Но почему-то не покидало ощущение, что как раз с Метелина, проживи он подольше, можно было бы отливать образцовую старость-и-скучность. Повезло — подольше не прожил.
Вся эта муть (в другой редакции, но смысл не менялся) затуманила мозг прямо в мае, стоило только вернуться. Затуманила до таких былинных подвигов, что это вам не Метелин над печатной машинкой, это просто-таки резиновый хэр Ройш в натуральную величину в ванной!
Но на вопрос «а надо ли было возвращаться в Бедроград, если всё оно так сложилось?», есть только один ответ, в кои-то веки без вариантов: «Да надо, надо». Потому что ну бля.
Помоенька, родненькая.
«Знай и люби свой город, лох», — хотел написать Гуанако на стене, но сдержался.
Третий день подряд сдерживался: как только появились толпы наблюдателей от Бедроградской гэбни на истфаковском крыльце, так и начал сдерживаться. Если они там себе думают, что могут пасти Университет, узнали бы для начала об Университете что-нибудь интересное.
Гуанако огляделся, шмыгнул за угол, пробежался метров пятьдесят, упёрся носом в стену — тупик, огляделся ещё раз, сдвинул крышку люка, аккуратно опустил ноги вниз, нащупал выступ и резво скользнул под землю.
Выступ небольшой, но когда знаешь, что он там есть, хотя бы не ёбнешься со всего маху в сточные воды и прочее дерьмище, логичным образом скрывающееся во тьме за крышкой люка. Крышку, кстати, надо за собой закрыть. Изнутри, со щербатого выступа это не самый простой акробатический номер, но чего не сделаешь ради конспирации.
Знай и люби свой город, кому говорят.
Про то, что Йыха Йихин, основатель Петербержской Исторической Академии (оскопистского борделя для людей с большими запросами), имел какие-то непростые отношения с канализациями, слышали многие. Немногие с перепоя на младших курсах брались это проверять.
Соваться во все подряд люки в Университетском районе было когда-то любимой гуанаковской формой проведения досуга. Взрослые люди не тратят время на такую хуйню, взрослые люди не верят в подземные ходы под истфаком — да взрослые люди вообще взрослеют решительно зря.
После ряда неудач, сопровождавшихся ушибами средней тяжести, Гуанако посетила-таки светлая мысль, что йихинский тайный ход не может начинаться в случайном месте — Йихин слишком ценил своё чувство юмора, чтобы пожертвовать им в угоду секретности.
Не-случайных мест в голову приходило не так и много, и среди них был Пёсий тупик — каменная кишка на некотором расстоянии от здания бывшей Академии, куда йихинские лохматые псы по слухам загоняли не то воров, не то просто тех, чья рожа не приглянулась хозяину. Псы были охотничьи, хорошо натасканные и, говорят, могли держать построение, вынуждавшее жертву повернуть за правильный угол.
А за правильным углом обнаруживался узкий проход, стены без окон и, собственно, тупик.
Конечно же, в Пёсьем тупике было целых три люка — и, конечно же, в одном из трёх начинался подземный ход. Два других гуанаковская жопа иногда вспоминала до сих пор.
Задвинув наконец ебучую крышку, Гуанако отдышался, извлёк из сапога фонарик и сделал пару осторожных шагов по выступу, не разгибаясь. Йихин был крайне невысок ростом и искренне полагал, что это проблема не его, а всего остального человечества. Мерзкий тип!
Дыра в стене и открывающийся за ней наклонный туннель тоже были низкими, неудобными и успели поднадоесть Гуанако за последние дни, но совершенно детская радость «я знаю, как тайно пройти на истфак, а вы — нет» искупала все сложности.
Вся эта подземная конспиративная беготня вообще была потрясающе детской, и оттого особо притягательной: трудно заморачиваться над большой политикой, финансовой трубой и (ах, ах!) всякими там потенциальными гибелями университетских фигурантов, когда ползаешь заповедными тропами с фонариком в зубах. Освежает.
Конечно же, сразу после этой мысли Гуанако поскользнулся, не удержал равновесие на наклонной (и предательски мокрой!) плоскости и пропахал кувырком расстояние до ближайшей ровной площадки. Ощущения полной детскости происходящего только усилились: оставалось теперь случайно наткнуться тут на связанного, раненого и издыхающего (но обязательно пока не издохшего!) Габриэля Евгеньевича — и всё, чуму в Бедрограде можно смело поставить на полку с другими авантюрными романами, рассчитанными на читателей младшеотрядского возраста.
Никакого Габриэля Евгеньевича в обозримом пространстве, увы, не было. Чего у Габриэля Евгеньевича не отнять — так это несвоевременности всех его действий и всех действий над ним: словить по морде леший знает сколько раз подряд, чтобы в ответственный момент чуму попутали с сотрясением мозга (если у него, конечно, чума), кромсать вены в сортире ближайшей забегаловки во время защиты диплома, и так далее, и так далее.
Воспоминания о кромсаниях вен тянули за собой много чего невесёлого лично для Гуанако, хотя сам факт существования Габриэля Евгеньевича со всеми его заёбами однозначно входил в десятку самых весёлых вещей, которые Гуанако вообще знал. Наряду с правдой о том, что хотел сказать Набедренных своей идеологией переворачивания деревьев (узнано путём заговаривания зубов Хикеракли) или, например, с существованием легендарного ушедшего под землю Вилонского Хуя, существованием в нём живых и настоящих скопцов и существованием всех их вместе аккурат под блядской Колошмой (узнано путём попадания в Хуй). А вы-то думали.