Чума в Бедрограде
Шрифт:
Оказавшись на развилке аж пяти туннелей, Гуанако для верности пошарил фонарным лучом по потолку, нашёл там собственноручно поставленный крестик (или букву «х», что более реалистично) и устремился в тот туннель, который располагался через один направо от помеченного крестиком (над ним могла бы быть написана буква «й»: конец слова «хуй», начало слова «Йихин»). Этот туннель вёл на истфак, остальные змеились между канализационных сооружений йихинских времён и проложены были, судя по всему, как раз благодаря оным сооружениям.
Байку о том, что чернокнижники подарили Йихину волшебную хуйню, которая превращает отходы человеческой жизнедеятельности обратно в питьевую воду, вероятнее всего, придумал он сам. Надо же было как-то объяснить, как Академия (по совместительству бордель, по совместительству псарня, по совместительству место проживания Йихина) обходится без централизованной городской подачи воды, которая к тому же была тогда ещё очень и очень несовершенной. С городскими властями у Йихина была большая и светлая любовь, то и дело оборачивавшаяся обменом пакостями (может, Университетская гэбня, занимающая помещения бывшей Академии, просто попала под проклятие места?). Йихин твёрдо верил, что город принадлежит ему: он же заставил весь город переться от оскопистов, он же прославил город в Европах своей Академией, он же просто так давал деньги на всякое там городское строительство. Да он даже прибрал к рукам Охрану Петерберга — тренировал для них своих собак, делал им скидки на своих мальчиков. Йихин просто не мог позволить себе зависеть от городских властей в вопросе какой-то там воды!
Решение оказалось простым, финансово затратным и очень йихинским. Чернокнижников (а попросту — толковых учёных с неограниченным кругом интересов) он нанял, чтобы разобраться с грунтовыми водами. Потом едва ли не сам начертил проект подземной плотины, поднимающий уровень этих грунтовых вод, и подземных же водохранилищ. Чтобы не привлекать внимания к своим манипуляциям, пожертвовал кучу денег на надземное строительство в окрестностях, инициировал там рабочий бардак и под шумок спокойно занялся своими водохранилищными делами. Поэтому теперь, прогуливаясь под Университетским районом тайными ходами, можно натолкнуться на громадные залы (с колоннами! Йихин питал к ним необъяснимую симпатию), в разной степени заполненные водой. Гуанако мог поклясться, что там даже рыбы плавают. Нормальные подземные рыбы, всё путем. Не чайки же!
Путь на истфак лежал через один такой зал, и туннель временно становился длиннющим балконом под самым потолком водохранилища. Конечно же, перил у этого балкона предусмотреть не потрудились, что прямо сейчас было ой как некстати: бесконечные дожди повлияли-таки на уровень воды, и оная вода забралась совсем высоко, закрыла собой дорогу. Как оказалось — по колено всего закрыла, но балкон был узкий, а фонарик — недостаточно мощный, поэтому Гуанако двигался вперёд медленно, по стеночке. Утонуть он не опасался (ещё чего), но вот припереться на кафедру мокрым насквозь — очень даже. Не просить же, в конце концов, на смену что-нибудь из антикварного гардероба революционного чучела. Всё равно ведь не дадут.
Революционное чучело, появившееся уже тогда, когда на кафедре стала заправлять гэбня, Гуанако одобрял и даже больше того — искренне верил Охровичу и Краснокаменному, что конкретный лик чучела предвещает конкретному дню конкретные события.
В понедельник был Метелин, и полились реки студенческой крови. То есть полились они не в понедельник, но именно тогда стартовала операция по их добыче из окружающей среды.
Во вторник — Набедренных, сулящий масштабы, идеологию и перевороты. И перевороты случились, но тогда никто не придал им значения: подумаешь, неизвестно, где ночевала девочка-с-диктофоном-без-диктофона. Подумаешь, известно, где ночевал Максим, и ночевал он не на квартире Габриэля Евгеньевича. Казалось бы, сущая ерунда. Зато теперь неизвестна как судьба девочки-критически-важного-свидетеля, так и что там у Максима с Габриэлем Евгеньевичем, у кого из них чума и как так вышло.
В среду чучело нарядилось Мальвиным — спокойным, обстоятельным человеком, у которого всегда всё под контролем. Вот среда в Университете (не считая ночной вылазки Ройша), и прошла себе спокойно, обстоятельно и почти под контролем.
Вчерашний же Золотце предвещал что-то непонятное. Не то сумасшедшие планы по улучшению финансового положения (это он раздобыл технологию алхимических печей для воспроизводства людей — просто заработать хотел), не то предпосылки к значимому и фатальному выстрелу (это он когда-то научил Метелина очень прилично стрелять, вот тот и выстрелил в своё время). Не то шпиона среди поваров: Золотце ведь был при жизни настоящим золотцем — очаровательным, несерьёзным, трогательным, как будто бы вечным ребёнком посреди большой политики. На такого и не подумаешь, ага. Вся большая политика начинается с детей.
Только к чему всё это, пока неясно.
Тем не менее, Гуанако очень хотел узнать, на что сегодня похоже кафедральное чучело. Хотя бы потому, что мокрые ноги мёрзли, а тащить в руках инвентарь, обычно хранящийся в сапогах (савьюровый стебель, верёвка, отмычки — ничего не проебал?), было неудобно. Поскорей бы к кафедральному чучелу.
Размышления о знаках, пророчествах и прочей хуйне предсказуемо (о да) возвращали мысли обратно к Габриэлю Евгеньевичу.
Вот уж с кого станется подохнуть от чумы, когда прямо под боком, в родном Университете, вовсю гонят лекарство.
Мысли о Габриэле Евгеньевиче были все как на подбор неуютные. Гуанако всю жизнь посмеивался над ним, ржал как таврский конь над его пафосом и драматизмом, но стоило тому после майской Ирландии заявить: «Всё, наигрались, оставим это», — пошёл вешаться.
Честное слово, правда-правда.
И повесился бы, но (честное слово, правда-правда) верёвка оборвалась.
И это не шуточки, это суровая, бля, реальность.
Габриэль Евгеньевич сказал «всё» — и Гуанако пошёл вешаться, все слышали?
То есть оно, конечно же, гораздо сложнее было, но с фактической точки зрения — именно так. И вы после этого всё ещё доверяете фактам? Ну-ну.
Поминая недобрым словом переполненное водохранилище и хлюпая сапогами, Гуанако преодолел ещё парочку развилок.
Сегодня встреча гэбен.
Максим так и не объявился, но встреча гэбен сегодня.
И если она каким-то чудесным образом таки состоится (как не дать ей состояться, Гуанако уже придумал, но лучше бы не прибегать к подобным методам), если вдруг Бедроградскую гэбню удастся склонить к сотрудничеству и совместному сокрытию от фаланг и Бюро Патентов эпидемии в городе, то оную эпидемию можно будет списать на водохранилища, например.
Не было никакой девочки-с-диктофоном, вирусолога Тахи Шапки и обоюдного желания гэбен друг друга наебать. Были водохранилища, зараза в грунтовых водах и антисанитария выше по течению. Звучит подозрительно, но объединёнными с Бедроградской гэбней усилиями можно и не такое доказать, можно подчистить улики и разбросать где надо ложные. Фаланги сами не разберутся, искусственного или естественного происхождения вирус, но и к Медицинской гэбне не побегут.
Подземные водохранилища по несколько переосмысленному йихинскому принципу (и уже без колонн) понастроили после Революции по всему городу (и как он, спрашивается, не провалился нахуй?). А эти бедроградско-гэбенные навороченные фильтры, системы возращения очищенной воды из верхнего отсека канализационного отстойника в водопровод, дополнительные резервуары и прочие новшества легко демонтируются, сантехники уже разобрались, что там к чему. Грунтовые воды связаны с областными реками, а в глухой деревне в реку может попасть что угодно. Чума, ну мало ли. Зафиксировали и быстро остановили её победное шествие. То, что очистительная аппаратура не справилась, — это, знаете ли, не промах, это повод задуматься о финансировании и тайнах природы, которая тоже не стоит на месте, развивается себе в ногу с общественным прогрессом.