Чума в Бедрограде
Шрифт:
А он ничего никому рассказывать не хочет.
— Я в ситуациях нехватки меня на важных мероприятиях всегда говорил, что заболел, — подал голос Дима. — Или проспал. И всегда все верили. Давайте вы скажете, что проспали?
Гэбня Университета в составе Лария, Охровича и Краснокаменного, сиротливо сгруппировавшаяся у секретарского стола (синхронизация, неуютно без четвёртого?), смерила Диму крайне тоскливыми взглядами.
Даже Охрович и Краснокаменный не желали извергать традиционного фонтана комментариев по поводу и без, а это уже точно никуда не годится.
Придётся обойтись без предварительной юридической консультации Ройша.
— Бля, — Гуанако для храбрости отхлебнул чаю с твиревой настойкой. — Кончайте страдать.
Надежда, мгновенно нарисовавшаяся на лицах всех присутствующих, только злила: «Сергей Корнеевич всё может, всё знает», леший еби.
— Если — если — мы не сочиним в самое ближайшее время лучших вариантов, худший вариант у нас имеется, — негромко продолжил он. — Утром я нашёл в Порту людей, согласных от своего имени поучаствовать в террористической акции, которая не позволит Бедроградской гэбне отвлечься сегодня на экстренную встречу по поводу чрезвычайных обстоятельств, поскольку у них самих приключатся дополнительные и неожиданные чрезвычайные обстоятельства, — Гуанако ещё раз задумался, как комично всё это звучит. — Я готов спешно организовать подрыв десятилетнего юбилея Первого Большого Переворота.
Охрович и Краснокаменный оголтело зааплодировали.
Гуанако выдохнул и заржал.
— Честное слово.
— Да здравствует кольцевая композиция, — прищёлкнул языком Дима.
Гуанако всю ночь терпел и не делился с ним запасным планом (надо было сначала всё устроить, а потом уже трепаться), но очень надеялся (имеет же Гуанако право хоть изредка на что-то надеяться сам?), что Дима оценит.
Как бы там ни было на самом деле, официальное обвинение, с которым он десять лет назад попал на Колошму, гласило: Гуанако С. К. (он же заключённый №66563) идеологически руководил успешно пресечённой попыткой подрыва Первого Большого Переворота.
Тот факт, что десять лет назад никакого Гуанако С. К. вообще-то там и близко не стояло, делает сегодняшнюю радость осведомлённых лиц особенно бурной.
— Ты ненормальный, — с искренним облегчением констатировал Попельдопель. — А успеешь? Времени всего ничего, а там, наверное, серьёзная охрана и прочие сложности…
— Всё готово, — Гуанако махнул рукой, — а где не готово, там сымпровизируем. Цель-то — не взорвать юбилейные сооружения вместе с деревом, а устроить угрозу взрыва. Шумную, скандальную и требующую от городских властей незамедлительной реакции. Уж с этим я как-нибудь справлюсь. Люди уже сидят по такси и ждут звонка.
И будем верить, что не все из них сидят по такси с прорезями в газете, как давеча Муля Педаль.
— Сергей Корнеевич, — схватился за твиревую настойку Ларий, — но это же… нет, подождите! Вы сказали, что нашли в Порту тех, кто готов совершить теракт от своего имени. То есть некто из Порта полностью возьмёт на себя ответственность за акцию. По всей видимости, чтобы отвести подозрения в злонамеренном срыве экстренной встречи гэбен от Университета, так? Вы уверены в этих людях? Вы согласовали это с Портовой гэбней? Они же потом не оберутся проблем. А мы и так не знаем, как с ними расплачиваться за уже оказанную поддержку, — Ларий гипнотизировал взглядом телефон. — Хотя бы Святотатыч в курсе?
Ещё как в курсе.
Гуанако в который раз мысленно восхитился секретарской привычкой к точности (дотошности), а вслух ответил только:
— Нормально всё. И будет нормально, я обещаю.
Поднял глаза к потолку, ещё раз удостоверился в сегодняшней личине революционного чучела: с момента прибытия Гуанако на кафедру ничего не изменилось, под потолком по-прежнему болтался Твирин. Страшный человек Твирин, выросший за одну ночь в казармах Охраны Петерберга из домашнего мальчика Ивина. Страшный человек, ставивший самые жёсткие ультиматумы, проливавший реки крови, переругавшийся со всеми по очереди членами Революционного Комитета, глава Временного Расстрельного Комитета, сам тот ещё террорист вообще-то.
Брр.
У кафедрального Твирина опять расстрельная рубаха (та же, что была на Метелине, или их таки несколько?), шинель Охраны Петерберга (с оторванными знаками отличия), обрез (антикварный обрез, нацеленный на дверь!), брови вразлёт (не поленились же наклеить) и удивительного рыжего цвета волосы (и как нашли парик?).
Хикеракли на Колошме рассказывал Гуанако, что в точности такого цвета была твиревая настойка в самых дорогущих трактирах дореволюционного Петерберга. Мол, очищали серебром, мол, такой настойки больше не делают.
Любой отрядский ребёнок в курсе, что большинство псевдонимов Революционного Комитета — заслуга остроумия Хикеракли.
Почему-то сопливое сочетание этих двух фактов затмевало сейчас для Гуанако все прочие варианты того, что может предвещать сегодняшний лик революционного чучела.
— Прошлые ситуации, в которых ты обещал счастливый финал и светлое будущее, заканчивались разнообразно, — нервно огрызнулся Дима.
— Разнообразие — залог как эволюции, так и прогресса, — Гуанако не удержался, всё-таки потрепал его лохматую башку. — Я вынужден покинуть вас, господа. Попробую нарушить затворничество Ройша в библиотеке, мне и моему идиотскому плану нужен его острый бюрократический глаз. И да, никто ещё ничего не взрывает. Часа полтора на подбор лучшего варианта у нас есть.
Гуанако ретировался с кафедры побыстрей, но Ларий всё равно успел пробормотать своё неуместно сентиментальное «спасибо, Сергей Корнеевич, как бы мы без вас».
Как-как — самостоятельней.
И (возможно) с Максимом.
В пустом коридоре Гуанако нагнали Охрович и Краснокаменный.
— Сергей Корнеевич!
— Вы же не любите, когда к вам так обращаются?
— Тем более на вы!
— Так вот: Сергей Корнеевич!
— Вы бы не могли уделить нам минуту своего бесценного внимания?
— Мы имеем к вам дело личного характера.
— Вашего личного характера, поэтому мы не стали обсуждать его при всех.
— Мы милостивы, потому что это вам, а не нам, бывает неловко от публичного обсуждения подобных вопросов.
— Вы должны быть благодарны нам за нашу милость.
— И ещё кое за что. Заранее благодарны.
— И вообще благодарны.
— Вам же больше нравится, когда благодарны вы, а не вам.
— Так вот, можете совершенно бесплатно быть благодарны нам до конца своих дней.