Чума в Бедрограде
Шрифт:
— Сергей Корнеевич, мы продали ваше доброе имя.
— Вышили его на знамени, знамя подняли и протащили по всей стране.
— И сувенирных флажков ещё наделали.
— Мы обратились к вашим бывшим студентам.
— Особенно настойчиво — к студентам из нашего выпуска.
— Вы, наверное, знаете — у них когда-то давно были проблемы.
— С законом и с собой.
— Бедняжки!
— Потерянное поколение!
— А вы его нашли.
— Даже не думайте, отнекиваться бесполезно.
— У нас есть свидетели.
— И доказательства.
— А главное — бумажки.
— Вы не можете отнекиваться перед бумажками.
— Никто не может, бумажки беспощадны.
— В бумажках написано, что вас когда-то куда-то посадили за ваши благие деяния.
— За помощь студентам, то есть.
— За то, чтобы когда-то куда-то не сели они.
— Всей шайкой.
— Группировкой.
— Движением.
— И они, в отличие от вас, не считают это пустяком.
— Они вам благодарны.
— Благодарны, слышите?
— БЛАГОДАРНЫ!
— Благодарны-благодарны-благодарны-благодарны-благодарны.
— Благодарны, и вам придётся с этим жить.
— Потому что мы уже решили всё за вас.
— Вы бы всё равно не согласились добровольно.
— Но теперь поздно, дело сделано.
— Мы нашли ваших бывших студентов и выклянчили у них денег.
— Вашим именем, Сергей Корнеевич.
— В память о вас.
— На ваши посмертные нужды.
— И, представьте себе, они купились.
— То есть продались.
— То есть безвозмездно расщедрились.
— Некоторые ваши бывшие студенты — состоятельные люди.
— Крупные начальники.
— Частные предприниматели.
— Воры и контрабандисты.
— Безжалостные убийцы.
— И у всех у них хорошая память.
— И доброе сердце.
— Если их разжалобить.
— Мы умеем жалобить, клянчить и унижаться.
— Мы профессионально унижаемся!
— Мы проходили бордельный инструктаж.
— Мы сами его сочинили.
— Мы знаем об унижении всё.
— Поэтому у нас теперь есть чем расплачиваться с Портом.
Когда они наконец-то заткнулись, Гуанако понял, что так впустую и сжёг прикуренную сигарету. Жалко.
— Я бы разрыдался, если бы умел, — заявил он и с нездоровой, истерической такой весёлостью отметил: наверное, это даже не совсем неправда.
Бывшие студенты дают ему денег на нужды чумы, блядь. Просто так, потому что могут. Прикрывают от полной жопы. Что там Дима говорил про кольцевую композицию?
— Мы можем научить вас рыдать.
— Быстро, эффективно и даже не очень болезненно, — пригрозили Охрович и Краснокаменный.
— Вы охуенные, — Гуанако взялся за следующую сигарету. — Вы всё правильно сделали. Спасибо, что ли.
— Рано радуетесь, со всеми долгами мы этим не расплатимся.
— Но хоть убедим на время Порт в своей платёжеспособности.
— Первая партия бескорыстной помощи будет завтра.
— И частично — натурой.
— В смысле, товарами.
— Порт ведь примет товары?
— Куда он денется, — выпустил струю дыма Гуанако, — я предупрежу кого следует, что с завтрашнего дня мы потихоньку возвращаем награбленное. Грузовики, пропуска — всё будет.
— Но это не значит, что мы оставили фантазии о вашем рабстве.
— Мы в них только укрепились.
— Нам нравится ваша покорность судьбе.
— Вы даже не кричите, что не нуждаетесь ни в каких стародавних благодарностях.
— Наверное, вы уже умерли.
— В этот раз — от разрыва совести.
Очень может быть. Гуанако недвусмысленно попятился в сторону лестницы.
— Вы хотите сбежать.
— Поорать и порыдать для успокоения совести в уголке.
— В уголке библиотеки вместе с Ройшем.
— Вам требуется сопровождение?
— Звуковое?
— Силовое?
— Ройш вас просто так не подпустит, не надейтесь.
— Ройш занят, у него траур по своей так и не поруганной невинности.
— Можете попробовать сделать что-нибудь с его невинностью.
— Вот тогда-то мы и зауважаем вас по-настоящему.
— Взрывать какой-то там десятилетний юбилей Первого Большого — слишком мелко для такого великого человека.
— Лучше трахните Ройша — это будет действительно чрезвычайная ситуация.
— Идите, пожалуйста, в Хуй, — ужаснулся Гуанако. — Там ещё Колошма сверху, не промахнётесь.
Охрович и Краснокаменный исполнили пластический этюд «Габриэль Евгеньевич оскорблён» и молча (какое счастье) удалились.
Охуенные, какие же они охуенные, а.
Умереть от разрыва совести — до отвращения реальная перспектива. Пользуясь всем, чем было (и не было), Гуанако назанимал у Порта ресурсов для университетской борьбы с чумой и Бедроградской гэбней. И даже представлял примерно, как будет расплачиваться, но потом, потом, не прямо же сейчас — сейчас некогда. Но ситуация-то вышла из-под контроля, Портовая гэбня с каждым часом теряет в деньгах и в доверии столько, сколько и представить страшно. А Гуанако продолжает и продолжает подставлять Порт, отмахиваясь от расспросов сочувствующих.
Но Охровичу и Краснокаменному расспросы не нужны, они без всяких расспросов охуенные и знают, что делать.
И от этого разрыв совести всё ближе.
Гуанако двинулся к библиотеке и через два шага сорвался на бег. Во-первых, время-время-время: чтобы Бедроградская гэбня забила на встречу, теракт надо начинать побыстрей, если вообще начинать. Во-вторых, Охрович и Краснокаменный бодрят и вливают в организм свежие силы (через уши). А в-третьих, физические нагрузки помогают от совести, моральных терзаний и прочих «я этого не заслужил».