Чума в Бедрограде
Шрифт:
В глазке, однако, вместо соседки обнаружились два каких-то детины смурного вида. Один из них склонился к самой двери, загораживая обзор, но Шухер всё равно заметил ворот тельняшки.
Портовые.
К Порту у него было двойственное отношение. С одной стороны, если бы не Порт, не было бы сейчас никакого лекарства от чумы. С другой стороны —
С другой стороны, если бы не Порт, не было бы сейчас никакого лекарства от чумы, никакой катавасии и никаких спотыкающихся от потери крови студентов.
Шухер признавал, что в портовой жизни не может не быть некоего очарования: вольница,
Но — не был. И Шухеру было не место в Порту, где чайки и вольница.
А портовым — не место на лестничной клетке перед дверью Шухера.
— К-кто? — осторожно спросил он в глазок.
Детины зашевелились, переглянулись.
— Шухер тут?
— Шух'eр, — привычно поправил тот, — Анд-дроний Леонидович.
Всегда любил своё имя, запинаться почти не на чем.
— Шух'eр, — согласно промычал тот из детин, что повыше, — мы про дочку твою.
…Дикие звери, грифоны и лисы.
Несколько секунд Шухер тупо смотрел на щеколду, а потом увидел, как его пальцы открывают её, рука делает приглашающий жест, а ноги отходят в сторонку, чтобы гости («гости»!) могли пройти.
Гости были внушительны. Тот, что повыше, — в кривовато напяленной разноцветной шапочке, с короткой неопрятной бородкой, ножом на бедре и перстнями на заскорузлых пальцах. Второй — в надвинутой на глаза замызганной бандане, каком-то подобии куртки поверх тельняшки и с выражением некоторого любопытства на лице. А может, и не любопытства — просто глаза из-под банданы смотрели слишком яркие, совсем зелёные, гораздо зеленее, чем у Ванечки, и уж тем более чем у самого Шухера.
Оба не разуваясь прошли прямиком на кухню; Бандана заинтригованно потыкал вилкой в яичницу. Борода деловито высунулся в окно, упёрся взглядом в клён, остался в целом доволен, но шторы всё равно задёрнул.
— Короче, дядя, рассказывай, — пробулькал Бандана, щедро отпивая из шухеровского стакана.
— Расск-казывать?
— Про дочку.
— Что?
Детины переглянулись; Бандана полез в карман, извлёк какую-то засаленную бумажку и изучил её с кропотливостью малограмотного.
— Слышь, я не понял, ты Шухер или нет? — пробасил Борода.
— Я Шухер, я.
— Дочка твоя пропала, дядя, ты не в курсе, что ли? — на лице Банданы мелькнула тень презрения.
У Шухера замялось в горле. Бандана сейчас презирал его за то, что ему плевать на собственную дочь, — как будто это не Шухер еле уснул прошлой ночью, как будто он не просил втайне, сам не зная у кого, чтобы это она просто на него обиделась и отсиживалась где-нибудь у подруги, или даже чтобы принимала твирь — только бы не случилось чего.
И почему-то вдруг очень-очень стало нужно объяснить это Бандане, сказать ему, что он в курсе, он волнуется, он еле уснул прошлой ночью…
Слова скомкались, не пожелали произнестись.
Бандана оттяпал себе кусок яичницы.
— Короче, — буркнул Борода, — это мы с Порта, которых Университет
Шухеру стало жарко, и он почувствовал, что его голова будто бы неплотно сидит на плечах, раскачивается из стороны в сторону. Держа спину прямо, чтобы не уронить, он присел на табурет.
Значит, всё-таки случилось.
— Я… — выдавил он, сглотнул всухую и попытался продолжить, — сп-п-просите, я отвечу. Меня не п-п-предуп-предили… я не знал, чт-то В-в-ванечк-ку ищут.
Борода покосился на Шухера с омерзением.
— Бля, косноязычный!
— Ша, — оборвал его Бандана, — пасть захлопни. — Он повертел головой, взял с сушки стакан, налил туда воды прямо из-под крана и протянул Шухеру. — Ты, дядя, не сердись, мы не в обиду. Просто дельце с твоей дочкой какое-то гнилое, тухлятиной воняет, вот мы и дёргаемся. Но это не твоя беда, и не дочки твоей. Так что давай, водички хлебни — водка-то у тебя хоть есть, болезный? — и рассказывай всё, что сможешь. Где была, чем занималась, о чём в последний раз говорили, кому насолила.
— Я д-думал, она к п-подружке жить п-п-поехала, — невпопад ответил Шухер.
Вода была холодной, свежей, но в горле всё равно что-то торчало штырём — такое, которое не сглотнёшь.
— Ага. В Хащину, — гоготнул Борода.
— Ну, д-да, — попытался объяснить Шухер, чувствуя, как жалко и слабо звучит его голос. — У неё есть п-подруга т-т-там, она д-даже мне г-говорила, они с от-тряда…
— Нет твоей девки в Хащине, — рявкнул Борода, — и не было никогда. Тебе её ваще надо или нет?
— Надо! — закричал Шухер. — Надо! Но я нич-чего не з-знаю, я не знаю, к-к-как помочь, к-как найти…
Бандана посмотрел на него с жалостью, цыкнул зубом и махнул Бороде на холодильник — мол, время водки. Сам аккуратно закурил, выдохнул даже за окно.
— Слышь, дядя, давай по чесноку. Портовая гэбня нынче с вашим Университетом якшается, но Порт — не Портовая гэбня. Лично нам на вас покласть, хотели бы быть университетскими — пошли бы в дохтуры наук, — оба детины раскатисто заржали, довольные шуткой. — Но мы честные люди, нам отбашляли, велели найти Брованну Шухер — работаем.
— Сп-пасибо, — опять невпопад брякнул Шухер. Борода протянул ему полстакана водки, от которого он опасливо пригубил. Горло опалило, но легче всё равно не стало.
— Спасибо дохтурам наук оставь, — отрезал Бандана, — нам отбашляли. Только ты, дядя, не сердись, но мы работку-то и сбросить можем.
— П-почему? — пробормотал опалёнными губами Шухер.
— Мутит чё-то Университет, нас крайними выставить хочет! — рявкнул Борода.
Шухер замигал.
— Мы не лапти какие, в курсе, что этот ваш главный — Максим его или как — в Порту отирается. Знает, как дела делаются, как заказы даются, чего говорить надо. А тут — не работа, а слёзы одни: где искать — не сказали, сроков не дали, только имя и деньги на руки. Ну ладно, он тоже дохтур наук, чего с него взять; он клиент, за то и платит, чтоб мы искали, а не он. Мы человечки смирные, спрашиваем его по-людски, чего девка ваша в последние дни делала. И знаешь, дядя, что он нам в ответ? Это, говорит, к делу отношения не имеет!