Чума в Бедрограде
Шрифт:
Муля Педаль позвал ещё раз.
Охрович и Краснокаменный от души толкнули заторможенного Гуанако в сторону двери.
Гуанако опять рассеянно кивнул и почти самостоятельно вышел из Святотатычевой каморки.
За всё это время он так и не посмотрел на Диму.
На плащ, на кровь, на странную обмякшую позу попялился достаточно.
На Диму — нет.
— Ты б поорал, а, — покачал головой Святотатыч, придвинул какую-то воняющую кофе бодягу прямо под нос Гуанако.
— Это Дима мешал, — вклинился Муля Педаль. — Типа дефицитной тепер’ твиревой настойке — как это говорят? — ал’тернатива.
— Ну ты ещё из меня слезу подави! — почти заржал Гуанако, но бодяги пригубил.
Они сидели в комнатушке, заставленной до потолка бочками с — дефицитной теперь! — твиревой настойкой и пили бодягу, которую мешал Дима.
Муля Педаль увязался пооправдываться: он-де не знал, он-де не догадался, он-де видел, как Дима оставлял записку и думал, что всё в порядке.
Он думал, что всё в порядке, потому что Гуанако-ж-сам-велел-отвезти-Максима-куда-тот-пожелает!
Велел, да.
И повелел бы ещё раз, если б можно было переиграть.
— Схожу потолкую с пленником, — приготовился вставать Святотатыч.
— Я сам, — Гуанако мотнул головой и залпом допил бодягу.
Святотатыч посмотрел на него с сомнением.
— Он меня сорок восемь раз переспросил, хочу ли я ему ствол давать, — усмехнулся Гуанако. — Сам явно не понял, чё сделал.
— Ты его оправдыват’ будешь? — ошалел Муля Педаль.
— Будет, — как-то чересчур устало вздохнул Святотатыч, и все его пятьдесят с лишним лет нарисовались у него на лбу. — Гуанако, умнее будь. Если твой ёбаный Максим чего-то сам не понял, надави на него и употреби с пользой. Не всё тебе ему стелить помягче, пусть отрабатывает благодеяния.
— Я не умею умнее, — забрал и Святотатычев стакан Гуанако. — Умел бы, меня б здесь не было.
— Здесь бы ты и был, — возразил Святотатыч. — В Порту, в смысле, а не где ты там обычно шатаешься. Оставайся, а? Когда дерьмо закончится.
Гуанако побродил взглядом по твиревым бочкам.
— Куда я денусь, мне долги отдавать. Озьма вроде приумолк пока после даров от медиков, но я ему ещё до того обещал вписаться в одно крупное дельце.
— Озьма тебя изъездит вдоль и поперёк за жалкую неделю финансовой поддержки. Не дури, не столько назанимал, чтоб теперь до края света грести, — Святотатыч тоже смотрел куда-то мимо. — Да и не о том я. Сам оставайся, ты же хочешь.
Гуанако хотел.
— Может, они меня ещё на британо-кассахский флаг порвут. Ночью-то.
— И не такие не рвали.
Гуанако встретился-таки глазами со Святотатычем, помычал, собираясь с мыслями, и всё же объяснил честно:
— Да не знаю я, блядь, где мне оставаться, а где нет! Если ты мне дерьмовых врачей прислал — останусь. Если нормальных — не один же буду решать, что дальше делать.
— А, — хмыкнул Святотатыч и плеснул в похищенный у него стакан ещё бодяги.
— Она с наркотой, между прочим, — тоном крайне осведомлённого человека напомнил Муля Педаль. — Щас вскрыват’ начнёт.
— Тогда я пошёл разговоры разговаривать, пока меня не размазало совсем, — обрадовавшись поводу, вскочил Гуанако.
В том, что его сейчас на самом деле может что-то там размазать, он сомневался.
Но повод же!
Святотатыч и Муля Педаль за спиной обсуждали растущую популярность нового пойла среди озлобленного блокадой портового населения.
Максим сидел в комнатушке напротив.
Гуанако очень хотел навсегда остаться в Порту или, например, прямо сейчас сбежать в пассажирскую бухту и искупаться-таки, но вместо этого он решительно пнул дверь, ведущую к Максиму.
— И чё это было? — заявил он с порога и, сползши по двери, уселся на корточки (бодяга с наркотой оказалась круче, чем можно было предположить).
Максим молчал.
Так как бодяга с наркотой оказалась круче, чем можно было предположить, молчание Максима пришлось к месту.
Про таких хороших парней как Максим пишут скучные, плоские книжки без неожиданных подстав через каждые двадцать страниц. Фантастику с гражданским пафосом или что-то вроде.
Потому что такие хорошие парни как Максим предсказуемы, а фантастическим сюжетам, разворачивающимся в запутанных реалиях выдуманных миров, для равновесия нужны предсказуемые герои.
— Более предсказуемо было бы, если б ты палил по мне, — высказался в потолок Гуанако. — Ты меня удивил. Уважаю.
Максим крякнул где-то там в недрах комнатушки.
Один раз удивил — и хватит пока. Зато как!
Те же Охрович и Краснокаменный, впрочем, не удивились.
Охрович и Краснокаменный перед выездом на ритуал священного переодевания чучела позвонили Святотатычу, а тот сказал, что Димы нет, а сам он так забегался с аппаратурой, спизженной у Бедроградской гэбни (государственная символика очень уж почесала глубоко анархический менталитет Серьёзных Людей из Порта), что думал, Охрович и Краснокаменный Диму и увезли.
Охрович и Краснокаменный подождали, пока Святотатыч выяснит, с кем последним видели Диму, и, услышав ответ, мгновенно рванули по квартирам Максима. По отдельности, ибо квартир две.
У Охровича и Краснокаменного есть чутьё и нет идиотской веры в лучшее.
— Ты б всё же дал какой-нибудь комментарий, — попросил Гуанако, сфокусировавшись-таки на Максиме.
Максим как Максим, только мрачный и какой-то пустой. Привязанный к батарее целым букетом любимых узлов Святотатыча. Без морской подготовки такие даже со свободными руками не распутаешь.