Цветок моего сердца. Древний Египет, эпоха Рамсеса II
Шрифт:
Но Аменемхет опять перестал к ней приходить, и с каждым днем Тамит все больше боялась, что ей принесут яд. Или убьют во сне. Или вытащат отсюда и кинут в реку… хотя именно такой, наверное, будет ее участь, независимо от того, какой смертью она умрет.
А вскоре Тамит испытала новое потрясение, заставившее ее забыть обо всех прежних страхах… и отдаться новым опасениям и надеждам.
Она снова была беременна.
Весь день после того, как Тамит обнаружила это, она не выходила из комнаты – мерила
Врач действительно был способен отравить ее вместе с этим вторым ребенком: однажды переступив запрет причинять вред, он уже не поколеблется. Тем более, что речь о такой преступнице, как она.
А Аменемхет? Может быть, он ее забыл?
Тогда ей останется только покончить с собой – хотя посмертная участь таких людей ужасна; но Тамит знала, что ее посмертная участь и так будет ужасна.
Но Аменемхет ее не забыл.
Тамит недооценила свою силу и его страсть – Аменемхет пришел к ней через два месяца после той великолепной ночи, когда его любовница, должно быть, и зачала…
Юноша ворвался в комнату, не заботясь о том, чтобы не шуметь; он оторвал Тамит от пола и закружил, целуя ее и смеясь. Потом остановился, счастливо глядя ей в лицо.
Тамит смотрела на любовника сверху вниз, положив ладони на его широкие золотистые плечи, и изумлялась: неужели он не видит, кого держит на руках? Неужели не видит ее морщин, складок на шее, обвисшей груди?
Аменемхет поставил женщину на землю и крепко поцеловал.
– Отец опять разболелся, - с ликованием сообщил он. Тамит улыбнулась, отведя взгляд. Хорошо, что Аменемхет не может слышать своих слов чужими ушами.
– Вот как? – спросила она, напряженно раздумывая: когда сказать ему, что она беременна. Может быть… сейчас? Может быть, самое время?
– Что ты замолчала? – с обидой спросил молодой человек. – Ты разлюбила меня?
Разлюбила.
Тамит не знала сейчас, любила ли когда-нибудь кого-нибудь, кроме себя. Неужели Аменемхет ее любит? Счастливец!
А может, несчастный, потому что лишился ума. Но любовь хороша тем, что ослепляет, как солнце… Аменемхет и вправду не видит ее морщин, опустившихся грудей и уголков губ…
– Я беременна, - спокойным голосом сказала женщина.
Молчание было долгим – Тамит напряженно смотрела в сторону, сжимая руки так, что кольца все сильнее врезались в кожу.
Потом Аменемхет переспросил:
– Что?
Тамит резко обернулась, готовая разгневаться; хотя она была совершенно беспомощна. Слабая женщина! Всего только женщина! Ей приходилось напрягать все свои способности и всю изворотливость, чтобы люди об этом забывали…
Аменемхет приблизился к ней и обнял, и стал нежно целовать ее стареющее
– Я говорил, что буду рад этому, - прошептал Аменемхет. – И я рад.
Последнее он произнес с вызовом. Тамит прекрасно поняла – кому.
Женщина отстранилась и улыбнулась, подняв подбородок.
– И? – спросила она.
Аменемхет отвернулся, кусая губу; решимость в больших черных глазах сменилась страданием. Тамит сжала кулаки.
– Твой семейный отравитель может снова попытаться убить меня! – приглушенно воскликнула она. – Сделай так, чтобы Уну стал не нужен!
Аменемхет усмехнулся.
– Самому отравить отца?
– Да, - заявила Тамит. – Или немедленно убей меня и свое дитя.
Аменемхет взглянул на нее; он поднял руку к ее шее… Тамит ждала, полураскрыв рот, запрокинув голову и подставив горло…
– О, мы прокляты!.. – воскликнул ее любовник и выбежал; Тамит показалось, что она слышала рыдание.
Женщина упала ничком на постель и стала шепотом повторять: или Неб-Амон, или я, или Неб-Амон, или я… Чем Неб-Амон лучше? Он такой же убийца, только богатый… Но даже богатые убийцы бессильны против богов…
Аменемхет сразу после того, как покинул гарем, направился в свою спальню. Он вытащил кувшинчик с ядом и сунул за пояс; потом пошел к отцу.
Около дверей его спальни стояла стража. Аменемхет не остановился, как будто не видел ее, и его чуть не оттолкнули с дороги.
Молодой человек поднял голову – он не боялся двоих вооруженных людей. Он уже ничего не боялся.
– Я господин дома, и я иду к моему отцу, - заявил Аменемхет. – Отойдите.
Они отошли. Аменемхет почему-то знал, что так будет; он угрюмо улыбнулся и вошел. Скользнул рукой по сосуду с отравой в своем схенти.
“Потеряет достоинство верховного жреца… может быть, лишится разума…”
Неб-Амон неподвижно лежал в постели, руки покоились на груди. Эти руки, как и лицо его, так усохли, что Аменемхет чуть не подумал, будто все уже кончено. Но почему тогда над верховным жрецом сидит врач?
Уну поднял голову.
– Уходи, - сказал он, даже не слишком внимательно глядя на молодого господина. Он думал только о старом господине и любил только его…
Кажется, этот старик взял за правило так ко мне обращаться, подумал Аменемхет. Ну ничего! Он узнает своего господина!
– Оставь нас одних, - приказал он врачу. – Я должен поговорить с отцом вдали от чужих ушей.
Уну встал.
– Вот как?
Теперь он смотрел очень внимательно.
Аменемхет некоторое время выдерживал взгляд старика, потом сказал:
– Ты и вправду думаешь, что я способен погубить свою жизнь и душу?
Уну покачал головой.
– Думаю, что способен, - негромко ответил он. Этот бритоголовый целитель в белых одеждах сейчас как никогда походил на целителя душ – жреца.