Цветок моего сердца. Древний Египет, эпоха Рамсеса II
Шрифт:
Он остался стоять, сам не зная, чего ждет. Зачем ему царские сановники? Кто из них согласится говорить с таким замарашкой, как он?
Вот наконец показалась чья-то большая гордая лодка, и вокруг зашептались: это Хорнахт, начальник строительных работ. Хорнахт?..
Вспомнив, что Меритамон рассказывала об этом человеке и что он сделал для нее, Хепри бросился в воду и, отчаянно работая руками и ногами, на глазах у изумленных зрителей поплыл догонять лодку, которая шла гораздо медленнее, чем он, из-за тяжелого груза. Но вот из каюты появился сам господин и приказал гребцам остановиться.
–
Хепри схватился за борт и влез, тяжело дыша и разбрызгивая воду. На берегу радостно захлопали его смелости, но Хорнахт ни на что не обращал внимания.
– Кто ты такой? – сказал он.
Гребцы уже работали веслами снова, но Хепри было это безразлично.
– Я Хепри, господин, - сказал он. – Друг госпожи Меритамон. Ее увозят… да?
– Хепри?
– Так это ты ее спаситель! – воскликнул изумленный Хорнахт.
Между двумя мужчинами сразу же возникло неосознаваемое соперничество.
– Да, ее увозят, - подтвердил начальник строительных работ. – Она наложница фараона, и теперь тебе не должно быть дела до того, как она живет. Его величество милостивый и справедливый господин, он хорошо позаботится о ней…
Он замолчал при виде лица Хепри.
– Это не ты привел ее к царю, господин? – спросил молодой жрец, глядя на Хорнахта снизу вверх и улыбаясь – почти подобострастно, и одновременно ненавистно. Эта улыбка уродовала его красивые черты.
– Да, я привел, - сказал Хорнахт, пытаясь не разгневаться.
– Я не поставляю царю женщин! – воскликнул он в ярости, вдруг в полной мере почувствовав в Хепри соперника. – Фараон сам выбрал госпожу Меритамон! Слезай, ты уже далеко уплыл от своего храма!
– Я был бы рад плыть с тобой до самого Пер-Рамсеса, - прошептал странный простолюдин. – Я бы схватился за борт, и меня не отогнали бы никакими ударами…
– Пошел вон! – крикнул Хорнахт.
Хепри рассмеялся и кинулся за борт головой вниз. Как будто решил утопиться. Хорнахт не знал, что думать, он никогда еще не встречал таких людей… но чувствовал невольное уважение к нему.
И опасение за него. Ему было бы жаль, если бы такой человек погиб напрасно.
***
Меритамон очень хотела бы думать, что задержка месячных недомоганий связана с болезнью; она даже чуть не обратилась к врачу гарема с таким вопросом. Но вовремя остановила себя. Она и без того была уверена, что беременна.
От кого, сомнений быть не могло.
Будь она в браке с Менкауптахом, Меритамон не побоялась бы стыда; она нашла бы способ скрыть отцовство Хепри. Менкауптаху она сумела бы заткнуть рот в любом случае; а в крайнем случае, добилась бы развода. Она более знатная госпожа, чем он, и…
Но какой смысл был размышлять обо всем этом теперь?
Если откроется, что она беременна, ее ждет смерть. Неужели фараон унизится до того, чтобы выяснять, кто отец ребенка его наложницы? Самое главное, что это не он. С того времени, как она забеременела, не прошло и месяца – каким образом она убедит Рамсеса, что не изменяла ему?
Может быть, скрыть беременность до того часа,
Меритамон ужаснулась такому кощунству. Назвать сына простолюдина… божественным! Но разве есть у нее другой выход? И ей непременно нужно еще раз увидеться с царем, чтобы иметь возможность умолять его освободить брата. Меритамон не хотела, чтобы ее жертва была напрасной - не хотела, чтобы Аменемхет зачах в тюрьме сам после того, как отменили нависший над ним смертный приговор.
Она придет к фараону. Если не ради себя, то ради несчастного отцеубийцы Аменемхета.
Ей не пришлось долго ждать.
Через четыре дня после приезда за ней пришел тот же самый вестник. Меритамон была готова – она готовилась каждый день, стараясь побыстрее восстановить былую красоту; к ее услугам были всевозможные искусницы-рабыни, которых недоставало в Уасете. Этот дворец фараона был богаче, и его обслуживание было намного лучше отлажено.
Сегодня к вечеру она нарядилась в новое синее платье с золотыми лентами на плечах – подарок фараона. Меритамон заметила, что он любит синее; она оделась в божественный цвет и в цвет смерти сразу. Парика она не надела – почувствовала, что Рамсесу это не понравится. Ее главными украшениями были молодость и здоровье, и та прелесть, что отличала ее мать Ка-Нейт…
Поступила бы мать так, как поступает она? Что сказал бы отец, узнав, как ведет себя дочь? Откуда ей знать? Если думать о том, что Меритамон могла бы навлечь на себя осуждение обоих, она ничего не сможет сделать.
Меритамон шла, не глядя по сторонам, стараясь не бояться. Чего бояться сейчас? По ней не видно, что она беременна, и если она не признается сама, этого никто не поймет… Царь возьмет ее… Если он не будет груб, это тоже не страшно. Теперь это уже не будет иметь никаких последствий.
Меритамон печально улыбнулась. Она владела собою лучше, чем ожидала – никогда не знала, что она такая храбрая… боги замыслили, должно быть, испытать ее храбрость до конца…
Молодая женщина шагнула в комнату, в которую упирался коридор, уже зная, что это царская спальня. Она сделала еще один шаг и совершила ритуальный поклон.
Когда прозвучал приказ подняться, Меритамон обнаружила, что осталась вдвоем с фараоном. Вдруг ей сразу вспомнились старые страхи – что он проводит ночи с женщинами при свидетелях… Но это оказалось не так; или же Рамсес отослал своих слуг для особого случая.
У него никогда еще не было женщин такого происхождения, как ее.
Рамсес сидел на широком ложе, вышитое покрывало было небрежно откинуто, открывая белейшую простыню. На фараоне сегодня не было ни короны, ни шапочки, и Меритамон смогла удостовериться, что он и вправду бреет голову, как жрец. Что ж, разве его величество не является верховным жрецом всех богов? Конечно, это давно уже только слова… но Рамсес был ближе к ее кругу, чем ей казалось.
На нем было белое ночное одеяние, и вдруг фараон поразительно напомнил Меритамон собственного отца. Не зная, что делать, с трясущимися от волнения руками и коленями она опустилась на пол у его ног, робко коснувшись его одежды.