Цветок моего сердца. Древний Египет, эпоха Рамсеса II

MadameD

“Дорогая сестра, почему ты раскрашена, как шлюха?” - чуть не спросил он; но вдруг ощутил, что такой вопрос может стать последним в его жизни.

– Что, я красива? – неожиданно сказала Меритамон. Едва заметная улыбка тронула ее позолоченные губы. Такую улыбку он видел только на губах своей неверной возлюбленной, но даже не подумал сравнить сестру с нею – хотя Тамит подавала себя еще более нескромно, чем сейчас Меритамон.

– Почему ты так себя ведешь? – сказал он единственное, что смог сказать. Сестра засмеялась.

– Что

тебе не нравится, брат? Разве я делаю не то же самое, что всегда делала твоя милая? Или ты не замечал, как она себя ведет?

Аменемхет хотел разгневаться, но вдруг понял, что не может.

Меритамон наклонилась к нему, чуть не задев своей тяжелой бесстыжей грудью, и прошептала:

– Будь осторожен со словами, дорогой брат - если ты посмеешь оскорбить меня, можешь оказаться в еще худшем месте, чем то, откуда тебя выручили. Ты понял? Или ты захотел обратно к Тотмесу?..

На его лице выразился такой ужас при упоминании верховного жреца, что сестра удовлетворенно кивнула.

– Превосходно. Знай, что сейчас ты не в тюрьме, а в дворцовом покое. Вернуться в подземелье для тебя смерть.

Она замолчала, захваченная этой возможностью. Меритамон опустила ресницы, чтобы погасить злой блеск глаз, потом продолжила:

– Ты здесь, потому что такой совет дал врач. Тебе дал послабление фараон, но стоит тебе рассердить его или меня… тебе придется плохо, - покачав головой, закончила она. – Ты понял?

– Сестра, кто твой покровитель? – спросил Аменемхет. Еще на середине этой фразы он понял, кто. Ну конечно. Его величество в свои пятьдесят с лишним лет не постеснялся отнять жену у жреца, потому что не может совладать со своей похотью. Именно так сказал бы отец.

– Я наложница фараона, - ответила Меритамон. Это прозвучало почти горделиво. Что ж, это действительно очень большая честь, вяло подумал Аменемхет. Гордись, сестрица… Как хорошо, что отец и мать мертвы…

– Понятно, - сказал Аменемхет. – Ты сама себя ему предложила? Интересно, к чему он принуждает тебя… стоит ли моя ничтожная жизнь такого терпения?..

Его голова мотнулась, слабая речь пресеклась; Аменемхет улыбнулся, несмотря на то, что никогда еще не получал пощечин от женщины.

– Ты меня не слышал? – прошипела Меритамон ему в лицо, дыша медом с примесью каких-то пряностей. – Ты не понял, что стоит мне рассердиться, как ты окажешься в такой же яме, как та, откуда тебя извлекли?..

Аменемхет кивнул.

– Отец гордился бы тобой, наверное, - пробормотал он. – Воображаю, как ты сама довольна своим положе…

Меритамон вскочила.

– Еще одно слово об отце – и ты можешь считать себя мертвецом! – крикнула она в ярости. – Убийца! Мерзавец! Я и помыслить не могла, что мой брат настолько лишится стыда!

Аменемхет снова кивнул.

– И я помыслить не мог, что увижу свою сестру… такой госпожой, - со слабой язвительной улыбкой сказал он. – Прошу простить меня, госпожа Меритамон, женщина фараона…

Она

усмехнулась.

– Твои извинения не приняты. Ты негодяй, которого не стоило спасать. Подумай, как ты предложишь богам свое сердце!
– сказала Меритамон, глядя на него с гневом и слезами на глазах. – Неужели ты действительно не понимаешь, что ты натворил?..

Аменемхет отвернулся.

Лежа с закрытыми глазами, он чувствовал, что сестра еще некоторое время стояла около него, потом раздались быстрые шаги и грохот захлопнувшейся двери. Он вздрогнул, потом улыбнулся, не открывая глаз.

Аменемхет знал, что сестра не отправит его обратно, как бы ни грозилась это сделать.

* Кто знаком с романом “Фараон” Болеслава Пруса, должны вспомнить аналогичные конфликты между жрецами Амона и молодым фараоном; они точно так же отбивали друг у друга узника – грека Ликона, виновного в убийстве сына царя от наложницы.

========== Глава 82 ==========

Меритамон хорошо переносила беременность – скоро ее состояние стало совершенно очевидным для нее, но не из-за болезненных проявлений. Однако, кроме нее, никто не знал о том, что с нею происходит; не знал и Рамсес, призывавший ее на свое ложе почти каждую ночь. Это было менее тягостно, чем Меритамон думала – царь умел обращаться с женщинами; и она искренне улыбалась ему, искренне вздыхала и стонала в его объятиях, и охотно смеялась его грубоватым шуткам и отвечала на расспросы о своей прежней жизни.

Она чувствовала себя двумя женщинами сразу.

Одна была любимой женщиной фараона, гордо сидевшей у его ног во время празднеств, снисходительно принимавшей преклонение придворных и с удовольствием участвовавшей во всех предприятиях при дворе. Другая была несчастной сестрой, обездоленной дочерью и матерью и разлученной с милым возлюбленной. Эту вторую женщину Меритамон заставляла молчать. У нее не было другого выхода. Даже юная царевна Та-Рамсес, наиболее расположенная к ней при дворе, никогда не поняла бы ее.

Единственный, кто мог бы понять ее, был тот, кого Меритамон никогда больше не увидит.

Она, однако, воспользовалась тем, что никто не знал о ее беременности, и выговорила себе пятидневный отдых от царской постели. Это даже необходимо было сделать, чтобы Рамсес ничего не понял и не переменил своего отношения к ней. Меритамон не подумала, что скоро ей придется открыть свое состояние – и тогда ее ложь может обернуться против нее…

Она уразумела, что напрасно слукавила, только тогда, когда впервые за неделю после того, как пришла к царю, встретила ночь в собственной постели. Меритамон лежала без сна и думала, что фараон может охладеть к ней. Что она будет делать тогда? Что будет с ее братом? Аменемхет выздоравливал, но если Рамсес разгневается, он может переменить свое решение насчет него, и тогда ее брат умрет.