Цветок моего сердца. Древний Египет, эпоха Рамсеса II

MadameD

Предводитель отряда, несколько смутившись, поклонился верховному жрецу.

– Это приказ, великий ясновидец. Ты должен вывести к нам преступника по имени Аменемхет, которого мы заберем отсюда в тюрьму при дворце его величества в Пер-Рамсесе.

– Чей это приказ? – спросил Тотмес, хотя прекрасно знал, чей это приказ. Он пытался оттянуть время, уже предчувствуя, что ему придется уступить – никогда прежде фараон не позволял себе такой дерзости, посягнуть на храм! И это после того, как Амон даровал ему такие военные победы!..

– Это повеление его величества, - ответили ему.

–

А если я откажусь уступить? – сказал верховный жрец. – Вы посягнете на преступника, который принадлежит богу?..

Тотмес мелко дрожал от возбуждения и скрываемого страха. Он чувствовал, что сейчас не может ставить условия; конечно, фараону придется ответить за такое кощунство потом, но такая уступка… отдать Аменемхета…

Он предпочел бы что угодно, только не это!..*

– Если ты откажешься, мы возьмем его силой, - сказал начальник, который при виде колебаний могущественного жреца Амона снова обрел уверенность.

Тотмес на один безумный миг чуть не поддался порыву позвать храмовую стражу, но рассудок победил. Он холодно отступил в сторону, скрестив руки на груди и всем своим видом показывая, что никак не намерен содействовать святотатству. Уж его-то силой принудить к чему-нибудь не посмеют! Эти солдаты еще имеют почтение к жрецам, хоть и далекое от того, что полагается!

Но никто больше не затрагивал его; кажется, все были довольны, что Тотмес не вмешивается. Довольны? Этого еще только не хватало! Нет, не довольны, угнетены… опасались мести бога. Великий ясновидец улыбнулся, видя, что направившиеся в сторону тюрьмы солдаты сбавили шаг и не смеют переговариваться здесь; самым решительным оставался начальник отряда. Но и он был мрачен и не торжествовал. Остановившись перед запертой дверью, начальник на несколько мгновений замер от осознания этого препятствия, потом повернулся к Тотмесу.

– Открой!

– Дверь отпирается изнутри, богохульник, - не двигаясь с места, сказал верховный жрец.

Мужчина подавил гнев… и страх. Занес руку и громко постучал.

– Кто? – громко спросили изнутри через несколько мгновений.

– Именем его величества, отворить! – приказал предводитель отряда. – Нам нужен узник Аменемхет!

Несколько мгновений за дверью было тихо, а потом снова раздался вопрос.

– По какому праву вы требуете его?

Тотмес усмехнулся.

– Таков приказ фараона! Открывай! – крикнул взбешенный начальник отряда. – Или вы все будете арестованы!

Тотмес перестал улыбаться. Поистине, бог не потерпит того, что творится здесь. Скоро фараон это почувствует.

Дверь, тем не менее, отворили, и солдаты, громыхая оружием, стали спускаться следом за своим полным решимости начальником, который, однако, тоже не вполне поборол страх. Ему пришлось откашляться, прежде чем он смог спросить, где помещается арестованный.

От зловония, стоявшего в подземелье, даже солдаты начали морщиться; некоторые встряхивали ногами, точно надеялись таким образом очистить сандалии.

– Как мерзко в этом месте! – воскликнул командир. – Почему вы так содержите узников?

– Так содержатся самые страшные грешники, - ответил ему невозмутимый жрец в белой одежде, то ли спустившийся за солдатами,

то ли вышедший откуда-то из глубины коридора.

Начальник отряда неприязненно взглянул на “божественного отца”.

– Так заслуженно наказан преступник, которого вы собираетесь отнять у бога, - сказал жрец.

Мужчина передернулся и, не отвечая, приказал открыть камеру.

Картина, представшая отряду, смутила и ужаснула даже воинов – почти нагой исхудалый до костей человек неподвижно лежал на соломе, слипшейся от грязи… и, судя по запаху, от его собственных испражнений. Этот человек зарос черными волосами, лицо скрыла огромная борода, так что невозможно было понять, был ли он красив.

Красив? Кто мог говорить о красоте в таком месте?

– Да вы сами преступники! – воскликнул начальник отряда, наконец обретя дар речи.

Жрец за его спиной не ответил.

Больной пошевелился и повернул голову к вошедшим; глаза его ярко заблестели, и он попытался что-то сказать, но вышло только невнятное бормотание.

– Прикажи принести воду, натрон и бритву, - отступив и прикрыв ладонью нос, сдавленно приказал начальник отряда. – Нужно отмыть и побрить его, прежде чем вывести на улицу.

Жрец молча повернулся и вышел, не унижая себя дальнейшими спорами. Он думал о том же, что и Тотмес – что Амон рассчитается за такое кощунство позднее.

Через некоторое, довольно значительное, время два храмовых раба принесли и с трудом спустили вниз огромную лохань, полную теплой воды; за ними шел третий раб, перекинувший через плечо новую одежду. В руках у него была плошка с натроном и бритва.

Начальник отряда велел всем покинуть камеру; сам он остался, чтобы проследить за процедурой, несмотря на большое отвращение к происходящему.

Рабы подняли с соломы костлявое тело и сдернули с больного лохмотья; Аменемхет вздрогнул и застонал, казалось, плохо сознавая, что происходит. Он даже утерял способность стыдиться. Начальник отряда отвернулся.

Некоторое время он слышал за спиной плеск и иногда – короткие стоны.

Потом ему сказали, что узник готов. Мужчина с опаской обернулся, не зная, что увидит – и увидел, к большому изумлению, человека, очень похожего на тех жрецов, что пытались его не пустить сюда: с бритой головой и гладким лицом, в белой одежде. Только он был чудовищно худ. Аменемхет повел большими черными глазами, скосив их на него, и начальник отряда понял, что этот молодой человек был очень красив… когда-то. Если его вылечат, он снова станет таким, как был. Волна неприязни к сытым надменным слугам Амона поднялась в воине Рамсеса, и он с трудом заставил себя действовать дальше, как намеревался.

По его приказу рабы вытащили больного из камеры и подняли по лестнице наверх; начальник отряда взбежал следом, чтобы не упустить ничего. Вдруг он испугался, что каким-то образом Аменемхета отнимут у него – этого жреца, принадлежащего другим жрецам!

Но слуга фараона увидел, что его люди окружили Аменемхета, а храмовые рабы и жрецы остались в стороне; он вздохнул с облегчением.

– Подайте для него носилки, - громко приказал он. – Этот человек не сможет идти сам, а его еще потребуется везти на корабле.