Цветок моего сердца. Древний Египет, эпоха Рамсеса II
Шрифт:
Старик вздернул брови и вскинул руки от неожиданности. Разговаривать с женщиной, которая носит божественное дитя! Ему еще не приходилось этого делать!
– Прими мои поздравления, госпожа, - сказал он. – Это радость – появление царственного сына или дочери.
Меритамон пристально смотрела ему в глаза, так что жрец снова помрачнел.
– Ты совершила преступление?
Меритамон поняла, о чем он думает, и засмеялась против воли. Она никак не могла бы “совершить преступление” здесь – единственный, кого она желала, был так далеко от нее, словно жил на другом конце мира.
–
Меритамон сейчас бесстыдно лгала; но она чувствовала, что иначе поступить не может. Она хваталась за последнюю надежду, за союз жрецов Амона. Неужели этот человек ничего не предпримет, чтобы ей помочь?
– Это очень серьезно, - наконец сказал старик, когда смог собраться с мыслями. – Ты уверена в своих словах?
Она кивнула.
– Я чувствовала себя беременной еще до того, как фараон призвал меня, - прошептала Меритамон. – Но его величество не поверит мне, если я об этом скажу…
Она вдруг запаниковала.
Ложь, которую она изобрела для фараона, заставит его думать, что Меритамон изменила ему, будучи в гареме!..
Но тут их разговор прервали. Из зала вышел слуга – из тех, кого раньше Меритамон приняла бы за придворных. Нарядный мужчина низко поклонился обоим господам.
– Госпожа царская наложница, его величество приказывает тебе вернуться в зал, - сказал он. Слуга с некоторым разочарованием оглядел ее старого почтенного собеседника. Здесь не пахло изменой!
Меритамон улыбнулась, хотя все еще была бледна.
– Разумеется. Мы возвращаемся, - сказала она. – Идем, божественный отец.
Они должны войти вместе, и это ни у кого не должно вызвать подозрений. Здесь знают, из какой семьи Меритамон происходит и с кем состояла в родстве…
– Помоги мне, - шепнула она жрецу до того, как они вошли в зал.
– Я попытаюсь, - прошептал он в ответ.
Ступив в зал, они услышали тишину.
Меритамон казалось, что разговоры смолкли именно в тот миг, когда они вошли; она чувствовала на себе все взгляды, и острее всего – взгляд фараона. Рамсес был в гневе. Меритамон не могла понять, на что – неужели на то, что она вышла поговорить с человеком, который был ей вместо отца?
Она низко поклонилась царю, и в той же страшной тишине села на место.
Несколько мгновений фараон смотрел на нее, потом хлопнул в ладоши и обвел рукой присутствующих, точно пригибая их этим жестом к земле; это был знак всем отвернуться от его женщины и продолжать свои занятия. Разговоры и смех возобновились так резко, точно это была работа. Это и есть работа придворных, подумала Меритамон.
Что же она наделала?..
Молодая женщина больше не смела даже взглянуть на старого жреца; должно быть, он на нее – тоже.
Рамсес не обращал на нее внимания до самого конца пира; потом она, не зная, как поступить, в одиночестве вернулась в свою келью. На церемонию освящения храма ее не позвали. Царь разгневался, думала Меритамон, так разгневался, что накажет ее…
Ее никто не спрашивал весь последующий день,
Но вечером ее позвали ужинать к Рамсесу. За столом, кроме нее, сидела еще и ее подруга-царевна.
Рамсес улыбался Меритамон и не казался сердитым. Она ждала объяснений, порицания, чего-нибудь - но он только знаком приказал наложнице присоединиться к трапезе.
– Тебе не следует больше так делать, госпожа Меритамон, - сказал он, когда она уже перестала ждать его слов. – Никто не смеет покидать зал без разрешения моего величества. Я недоволен и удивлен поведением второго пророка Амона, который потакал тебе в этом.
– Он как отец мне, повелитель, - сказала Меритамон. – Прошу простить меня, что нарушила волю твоего величества.
Она низко склонилась, не вставая с места.
– Я не сержусь на то, что вы говорили. Я рассержен другим, - сказал Рамсес. – Помни о том, что запрещено в моем доме.
Она кивнула. Подняв глаза, Меритамон увидела, что фараон и его дочь с улыбкой смотрят друг другу в глаза; кажется, они придвинулись друг к другу еще теснее, чем вначале.
Меритамон вдруг забеспокоила эта близость; ей вспомнились слова Та-Рамсес, что фараон может на ней жениться. Неужели это правда?..
Но она не смела больше ничего говорить.
После ужина ее отпустили, и эту ночь она опять провела одна. Меритамон вдруг поняла причину, по которой ее не взяли в храм – фараон думал, что у нее наступили дни, когда женщина нечиста. Только и всего. Он и не думал лишать ее своей милости и не остыл к ней.
========== Глава 83 ==========
Аменемхет поправился.
Он был теперь далеко не так красив, как до тюрьмы – похудел, мускулы опали, фигура стала почти мальчишеской. Только лицо было лицом пожившего и много перестрадавшего человека, и никуда не делись морщины, появившиеся еще в первый день заключения. Когда Аменемхет наконец испытал на себе все, что Тотмес несколько лет жаждал на нем выместить.
Странно – но Аменемхет даже тогда не думал и не сожалел о Неферу-Ра… Она была его проклятием, и он это проклятие избыл; вот и все, что осталось в его сердце от смерти жены. Ужас, стыд, отвращение просыпались в нем, когда Аменемхет вспоминал о том, как она рожала. Он больше не хотел думать о ней, никогда; ему навязали эту женщину, и она мучила его, пока боги не сжалились и Неферу-Ра не умерла…
Но Тотмес думал иначе.
Аменемхет помнил, как умело его довели до болезни – его вначале избили, потом сутки пытали голодом и жаждой, якобы затем, чтобы вызнать у него какие-то подробности о преступлениях, о которых он умолчал. Но Аменемхет прекрасно понимал, что Тотмес и так все знает – и только хочет помучить его. Потом его стали кормить тухлой рыбой и черствым хлебом, а воды давали по чашке в день; мыться же не давали вовсе, как и не убирали камеру. Вскоре Аменемхет почти начал желать смерти – если бы не знал, что его не похоронят должным образом, и его душе будут уготованы еще худшие муки, чем сейчас телу.