Цветы зла

Бодлер Шарль Пьер

Кто из нас не мечтал в приливе честолюбия о чудесах поэтической прозы, музыкальной без ритма и рифмы, достаточно гибкой и цепкой, чтобы приспособиться к изображению лирических движений души к переливам грез, к скачкам сознания?» Нечего говорить, что «Маленькие поэмы в прозе» совершенно не похожи на «Ночной Гаспар». Сам Бодлер заметил это тотчас же, как начал свою работу и отметил этот случай, которым всякий другой, может быть, возгордился бы, но который мог только глубоко огорчить ум, считавший высшей честью поэта выполнение именно того, что было предположено. Очевидно, Бодлер всегда желал волей направлять вдохновение и ввести в искусство нечто вроде непогрешимой математики. Он порицал себя за то, что произвел иное, чем предполагал, хотя бы это и было, как в данном случае, оригинальное и сильное произведение.

Наш поэтический язык, надо в этом признаться, несмотря на энергичные усилия новой школы сделать его более гибким и пластичным, совсем не годится для описания редких и случайных деталей, особенно когда речь идет о предметах современной жизни, как простой, так и пышной. Не' боясь, как прежде, называть вещь ее собственным именем и не любя перифраз, французский стих отказывается, по самому своему строению, от выражения значительных особенностей, а если и пытается ввести их в свои узкие рамки, то скоро становится жестким, шероховатым и тяжелым. «Маленькие поэмы в прозе» очень кстати возместили этот пробел и при этом в такой форме, которая удовлетворяет условиям самого утонченного искусства и при которой каждое слово должно быть раньше взвешено на весах, более чувствительных, чем весы «Весовщика золота» Квинтена Мессейса, потому что оно должно иметь цену, вес и звук. Бодлер обнаружил целую новую сторону своего таланта — драгоценную, тонкую и причудливую. Он схватил и уловил нечто не поддающееся выражению, передал беглые оттенки, занимающие среднее место между звуком и цветом, мысли, похожие на мотивы арабесок или на темы музыкальных фраз. Не только физическая природа, но и самые тайные движения души, капризная

меланхолия, галлюцинирующий сплин, полный неврозов, — прекрасно переданы этой формой. Автор «Цветов зла» извлек из нее поразительные эффекты, и иногда удивляешься, каким путем язык достигает той резкой ясности солнечного луча, который в голубой дали выделяет башни, развалины, группу деревьев, вершину горы, благодаря чему получают изображение предметы, отказывающиеся от всякого описания и до сих пор не разрешавшиеся словами. Едва ли не большая слава Бодлера в том, что он дал возможность ввести в речь целый ряд предметов, ощущений и эффектов, которым не дал названия Адам, великий номенклатор. Ни один писатель не может претендовать на большую честь, чем такое признание, а между тем тот, кто написал «Маленькие поэмы в прозе», бесспорно заслужил его.

Трудно, не располагая большим количеством места (а тогда лучше отослать читателя к самим произведениям), дать верное понятие об этих произведениях: картины, медальоны, барельефы, статуэтки, эмали, пастели, камеи следуют друг за другом, подобно позвонкам в хребте змеи; можно вынуть несколько звеньев, и куски опять соединяются и живут, так как все они имеют свою собственную душу и все одинаково судорожно тянутся к недостижимому идеалу.

Прежде чем закончить, как можно скорее, эту заметку, уже слишком разросшуюся, так как иначе мы не оставили бы места в этом томе поэту и другу, талант которого мы разбираем, и комментарии заглушили бы самое произведение, — надо ограничиться перечислением заглавий некоторых из «Маленьких поэм в прозе», превосходящих, по моему мнению, своей напряженностью, сосредоточенностью, глубиной и прелестью коротенькие фантазии «Ночного Гаспара», которыми Бодлер предполагал воспользоваться как образцами.

Из 50 стихотворений, составляющих сборник и совершенно различных по тону и форме, я отмечу: «Пирог», «Двойная комната», «Толпа», «Вдовы», «Старый паяц», «Полмира в волосах», «Приглашение к путешествию», «Прекрасная Доротея», «Геройская смерть», «Тирс», «Портреты любовниц», «Желание писать», «Породистая лошадь» и, особенно, «Дары луны», очаровательное произведение, в котором поэт с волшебной иллюзией изображает то, что совсем не удалось живописцу Милле в его «Бдении Св. Агнесы» — проникновение в комнату ночного светила с его фосфорическим голубоватым светом, с его радужным, сероватым перламутром, с его пронизанным лучами сумраком, в котором, как мотыльки, трепещут осколки серебра. С высоты своей облачной лестницы луна склоняется над колыбелью заснувшего ребенка, обливая его своим полным таинственной жизни светом и своим светящимся ядом; эту бледную головку она, как фея, осыпает своими странными дарами и шепчет ей на ухо: «Ты вечно останешься под влиянием моего поцелуя. Ты будешь прекрасна, как я. Ты будешь любить то, что меня любит и что я люблю: воду, облака, молчание, ночь, безграничное и зеленое море; воду, бесформенную и многообразную, страны, где ты не будешь, возлюбленного, которого ты не узнаешь, чудовищные цветы, потрясающие волю ароматы, кошек, замирающих на пианино и стонущих, как женщины, хриплым голосом».

Мы не знаем ничего равного этому восхитительному отрывку, кроме стихов Li-tai-p`e, так хорошо переведенных Джудит Вальтер, в которых китайская императрица влачит складки своего белого атласного платья по малахитовой лестнице, осыпанной алмазными лучами луны. Только лунатик мог так понимать луну и ее таинственное очарование.

Слушая музыку Вебера, сначала испытываешь ощущение магнетического сна, что-то вроде успокоения, незаметно уносящего из действительной жизни; затем вдали вдруг зазвучит странная нота, заставляющая с беспокойством насторожиться. Эта нота подобна вздоху из волшебного мира, голосу невидимо зовущих духов. Оберон начинает трубить в свой рог, и открывается волшебный лес, уходящий в бесконечность голубоватыми аллеями, населенный всеми фантастическими существами, описанными Шекспиром в его «Сне в летнюю ночь», — и сама Титания появляется в прозрачном платье из серебряного газа.

Чтение «Маленьких поэм в прозе» часто производило на меня подобное же впечатление: одна фраза, одно-единственное слово, капризно выбранное и помещенное, вызывало целый неведомый мир забытых, но милых образов, оживляло воспоминания прежнего далекого существования и заставляло предчувствовать вокруг таинственный хор угасших идей, шепчущих вполголоса среди призраков беспрестанно отделяющихся от мира вещей. Другие фразы, болезненно-нежные, подобно музыке, шепчут утешения в невысказанных горестях и неизлечимом отчаянии; но надо быть осторожным: они могут вызвать в вас тоску по родине подобно тому, как пастуший рожок заставил бедного швейцарского ландскнехта из немецкого отряда в гарнизоне Страсбурга переплыть Рейн; он был пойман и расстрелян «за то, что слишком заслушался альпийского рожка».

20 февраля 1868 г.

Теофиль Готье

ЦВЕТЫ ЗЛА [3]

Непогрешимому поэту,

Всесильному чародею французской литературы,

Моему дорогому и уважаемому учителю и другу

ТЕОФИЛЮ ГОТЬЕ

Как выражение полного преклонения

Посвящаю эти БОЛЕЗНЕННЫЕ ЦВЕТЫ.

Ш.Б.

ПРЕДИСЛОВИЕ

3

Замысел поэтического сборника возник у Бодлера в 1845 г. Первоначально он должен был называться «Лесбиянки», затем «Лимбы». Название «Цветы зла» было дано серии из восемнадцати стихотворений, опубликованной в 1855 г. в «Ревю де Де Монд».

Первое издание сборника готовилось полгода. В декабре 1856 г. был подписан контракт с издателем Пуле-Маласси, спустя несколько недель автор передал ему рукопись. Однако работа над текстом и составом не прекращалась. Бодлер вносил в гранки все новые и новые исправления. Сборник перебирался трижды. Издатель с печальной иронией писал, что «Цветы зла» выйдут из печати, «когда будет угодно Господу Богу и Бодлеру».

Тираж сборника составил 1100 экземпляров. Он поступил в продажу в конце июня 1857 г. Вскоре книга привлекла пристальное внимание Управления общественной безопасности; было составлено заключение о том, что «Цветы зла» бросают вызов религии и нравственности, а такие стихотворения, как «Отречение святого Петра», «Авель и Каин», «Литании Сатане», «Вино убийц», являются «сплошным богохульством». 17 июля генеральный прокурор дал согласие на возбуждение дела против Бодлера и издателей и потребовал конфисковать все нераспроданные экземпляры книги.

20 августа 1857 г. состоялось судебное заседание, и в тот же день был вынесен приговор по делу. Автор был признан виновным в нанесении оскорбления общественной морали и добропорядочным нравам. Поэта и издателей приговорили к крупному штрафу, а также постановили изъять из сборника шесть стихотворений («Украшения», «Лета», «Той, что была слишком весела», «Дельфина и Ипполита», «Лесбос», «Метаморфозы вампира»). Сборник в этом составе был впоследствии переведен на русский язык Эллисом (Л. Кобылинским). Этот вариант лег в основу настоящего издания. В русском тексте сохраняется орфография переводчика.

Второе издание «Цветов зла» было осуществлено в 1861 г., поэт включил туда 35 новых стихотворений. После смерти Ш. Бодлера его друзья в 1867 г. организовали третье издание.

Безумье, скаредность, и алчность, и разврат И душу нам гнетут, и тело разъедают; Нас угрызения, как пытка, услаждают, Как насекомые, и жалят и язвят. Упорен в нас порок, раскаянье — притворно; За все сторицею себе воздать спеша, Опять путем греха, смеясь, скользит душа, Слезами трусости омыв свой путь позорный. И Демон Трисмегист [4] , баюкая мечту, На мягком ложе зла наш разум усыпляет; Он волю, золото души, испепеляет, И, как столбы паров, бросает в пустоту; Сам Дьявол нас влечет сетями преступленья И, смело шествуя среди зловонной тьмы, Мы к Аду близимся, но даже в бездне мы Без дрожи ужаса хватаем наслажденья; Как грудь, поблекшую от грязных ласк, грызет В вертепе нищенском иной гуляка праздный, Мы новых сладостей и новой тайны грязной Ища, сжимаем плоть, как перезрелый плод; У нас в мозгу кишит рой демонов безумный, Как бесконечный клуб змеящихся червей; Вдохнет ли воздух грудь — уж Смерть клокочет в ней, Вливаясь в легкие струей незримо-шумной. До сей поры кинжал, огонь и горький яд Еще не вывели багрового узора; Как по канве, по дням бессилья и позора, Наш дух растлением до сей поры объят! Средь чудищ лающих, рыкающих, свистящих, Средь

обезьян, пантер, голодных псов и змей, Средь хищных коршунов, в зверинце всех страстей, Одно ужасней всех: в нем жестов нет грозящих, Нет криков яростных, но странно слиты в нем Все исступления, безумства, искушенья; Оно весь мир отдаст; смеясь, на разрушенье, Оно поглотит мир одним своим зевком! То — Скука! — Облаком своей houka [5] одета, Она, тоскуя, ждет, чтоб эшафот возник. Скажи, читатель лжец, мой брат и мой двойник, Ты знал чудовище утонченное это?!

4

Трисмегист (др. греч. — трижды величайший) — одно из имен древнегреческого бога Гермеса, покровителя магии.

5

Houka — модный в парижских литературных кругах середины XIX в. курительный прибор, разновидность кальяна, где дым пропускается через воду.

le francais

СПЛИН И ИДЕАЛ

I

БЛАГОСЛОВЕНИЕ

Лишь в мир тоскующий верховных сил веленьем Явился вдруг поэт — не в силах слез унять, С безумным ужасом, с мольбой, с богохуленьем Простерла длани в высь его родная мать! «Родила б лучше я гнездо ехидн [6] презренных, Чем это чудище смешное… С этих пор Я проклинаю ночь, в огне страстей мгновенных Во мне зачавшую возмездье за позор! Лишь мне меж женами печаль и отвращенье В того, кого люблю, дано судьбой вдохнуть; О, почему в огонь не смею я швырнуть, Как страстное письмо, свое же порожденье! Но я отмщу за все: проклятия небес Я обращу на их орудие слепое; Я искалечу ствол, чтобы на нем исчез Бесследно мерзкий плод, источенный чумою!» И не поняв того, что Высший Рок судил, И пену ярости глотая в исступленье, Мать обрекла себя на вечное сожженье — Ей материнский грех костер соорудил! А между тем дитя, резвяся, расцветает; То — Ангел осенил дитя своим крылом: Малютка нектар пьет, амброзию вкушает И дышит солнечным живительным лучом; Играет с ветерком, и с тучкой речь заводит, И с песней по пути погибели идет, И Ангел крестный путь за ним вослед проходит, И, щебетание услыша, слезы льет. Дитя! Повсюду ждет тебя одно страданье; Все изменяет вкруг, все гибнет без следа, И каждый, злобствуя на кроткое созданье, Пытает детский ум и сердце без стыда! В твое вино и хлеб они золу мешают И бешеной слюной твои уста язвят; Они всего тебя с насмешкою лишают И даже самый след обходят и клеймят! Смотри, и даже та, кого ты звал своею, Средь уличной толпы кричит, над всем глумясь: «Он пал передо мной, восторгом пламенея; Над ним, как древний бог, я гордо вознеслась! Окутана волной божественных курений, Я вознеслась над ним, в мольбе склоненным ниц; Я жажду от него коленопреклонений И требую, смеясь, я жертвенных кошниц [7] . Когда ж прискучат мне безбожные забавы, Я возложу, смеясь, к нему, на эту грудь Длань страшной гарпии [8] : когтистый и кровавый До сердца самого она проточит путь. И сердце, полное последних трепетаний, Как из гнезда — птенца, из груди вырву я, И брошу прочь, смеясь, чтоб после истязаний С ним поиграть могла и кошечка моя!» Тогда в простор небес он длани простирает — Туда, где Вечный Трон торжественно горит; Он полчища врагов безумных презирает, Лучами чистыми и яркими залит: — «Благословен Господь, даруя нам страданья, Что грешный дух влекут божественной стезей; Восторг вкушаю я из чаши испытанья, Как чистый ток вина для тех, кто тверд душой! Я ведаю, в стране священных легионов, В селеньях Праведных, где воздыханий нет, На вечном празднике Небесных Сил и Тронов [9] , Среди ликующих воссядет и поэт! Страданье — путь один в обитель славы вечной, Туда, где адских ков, земных скорбей конец; Из всех веков и царств Вселенной бесконечной Я для себя сплету мистический венец [10] ! Пред тем венцом — ничто и блеск камней Пальмиры [11] , И блеск еще никем не виданных камней, Пред тем венцом — ничто и перлы, и сапфиры, Творец, твоей рукой встревоженных морей. И будет он сплетен из чистого сиянья Святого очага, горящего в веках, И смертных всех очей неверное мерцанье Померкнет перед ним, как отблеск в зеркалах!»

6

Ехидна — ядовитая змея.

7

Кошница — корзина.

8

Гарпия — в греческой мифологии гарпии, полуженщины-полуптицы, считались злобными похитительницами детей и людских душ.

9

Небесных Сил и Тронов — Имеется в виду иерархическая структура ангельского мира, в соответствии с христианским учением разделяемого на девять чинов: Престолы, Серафимы, Херувимы; Господства, Силы, Власти; Начала, Архангелы, Ангелы.

10

Мистический венец — воздаяние, которое на Небесах даруется мученикам, умершим за веру.

11

Пальмира — разрушенный римлянами в III в. н. э. город, бывший столицей могущественного царства.

le francais

II

АЛЬБАТРОС

Чтоб позабавиться в скитаниях унылых, Скользя над безднами морей, где горечь слез, Матросы ловят птиц морских ширококрылых, Их вечных спутников, чье имя альбатрос. Тогда, на палубе распластанный позорно, Лазури гордый царь два белые крыла Влачит беспомощно, неловко и покорно, Как будто на мели огромных два весла. Как жалок ты теперь, о странник окрыленный! Прекрасный — миг назад, ты гадок и смешон! Тот сует свой чубук в твой клюв окровавленный; Другой смешит толпу: как ты, хромает он. Поэт, вот образ твой!.. ты — царь за облаками; Смеясь над радугой, ты буре вызов шлешь! — Простертый на земле, освистанный шутами, Ты исполинских крыл своих не развернешь!