Цветы зла

Бодлер Шарль Пьер

le francais

XXXIII

ПОСМЕРТНЫЕ УГРЫЗЕНИЯ

Когда ты будешь спать средь сумрака могилы, И черный мавзолей воздвигнут над тобой; Когда, прекрасная, лишь ров да склеп унылый Заменят твой альков и замок пышный твой; Когда могильная плита без сожаленья Придавит робкую, изнеженную грудь, Чтоб в сердце замерло последнее биенье, Чтоб ножки резвые прервали скользкий путь: Тогда в тиши ночей без сна и без просвета Пускай тебе шепнет могильная плита, Одна достойная наперсница поэта: «Твоя пустая жизнь позорно прожита; О том, что мертвецы рыдают, ты не знала!» Тебя источит червь, как угрызений жало.

le francais

XXXIV

КОШКА

Спрячь

когти, кошечка; сюда, ко мне на грудь, Что лаской нежною к тебе всегда объята, И дай моим глазам в твоих глазах тонуть, Где слит холодный блеск металла и агата! Когда ласкаю я то голову твою, То спину гибкую своей рукой небрежной, Когда, задумчивый, я светлый рой ловлю Искр электрических, тебя касаясь нежно, В моей душе встает знакомое виденье: Ее бесчувственный, ее холодный взгляд Мне в грудь вонзается, как сталь, без сожаленья, И с головы до ног, как тонкий аромат, Вкруг тела смуглого струя смертельный яд, Она со мной опять, как в прежние мгновенья.

le francais

XXXV

DUELLUM [46]

Бойцы сошлись на бой, и их мечи вокруг Кропят горячий пот и брызжут красной кровью. Те игры страшные, тот медный звон и стук — Стенанья юности, растерзанной любовью! В бою раздроблены неверные клинки, Но острый ряд зубов бойцам заменит шпаги: Сердца, что позднею любовью глубоки, Не ведают границ безумья и отваги! И вот в убежище тигрят, в глухой овраг Скатился в бешенстве врага сдавивший враг, Кустарник багряня кровавыми струями! Та пропасть — черный ад, наполненный друзьями; С тобой, проклятая, мы скатимся туда, Чтоб наша ненависть осталась навсегда!

46

Duellum — поединок, дуэль (лат.).

le francais

XXXVI

БАЛКОН

О цариц царица, мать воспоминаний, Ты, как долг, как счастье, сердцу дорога, Ты — воскресший отблеск меркнущих лобзаний, В сумерках вечерних сладость очага, О цариц царица, мать воспоминаний! Вечерами углей жаркое дыханье И балкон под дымкой розовых паров, Ласки сердца, нежных грудей колыханья И чуть внятный шепот незабвенных слов, Вечерами углей жаркое дыханье! Снова грудь крепчает в глубине простора, В теплой мгле вечерней так хорош закат! Преклоненный силой царственного взора, Нежной крови пью я тонкий аромат; Снова грудь крепчает в глубине простора! Встала ночь, сгущаясь, черною стеною, Но зрачков горячих ищет страстный взгляд; Убаюкав ножки братскою рукою, Пью твое дыханье, как прелестный яд; Встала ночь, сгущаясь, черною стеною. Мне дано искусство воскрешать мгновенья И к твоим коленам льнущие мечты; В нежном сердце, в теле, что полны томленья, Я ищу, волнуясь, грустной красоты. Мне дано искусство воскрешать мгновенья! Ароматы, шепот, без конца лобзанья! Кто из бездн запретных вас назад вернет, Как лучей воскресших новые блистанья, Если ночь омоет их в пучинах вод? Ароматы, шепот, без конца лобзанья!

le francais

XXXVII

ОДЕРЖИМЫЙ

Смотри, диск солнечный задернут мраком крепа; Окутайся во мглу и ты, моя Луна, Курясь в небытии, безмолвна и мрачна, И погрузи свой лик в бездонный сумрак склепа. Зову одну тебя, тебя люблю я слепо! Ты, как ущербная звезда, полувидна; Твои лучи влечет Безумия страна; Долой ножны, кинжал, сверкающий свирепо! Скорей, о пламя люстр, зажги свои зрачки! Свои желания зажги, о взор упорный! Всегда желанна ты во мгле моей тоски; Ты — розовый рассвет, ты — Ночи сумрак черный; Все тело в трепете, всю душу полнит гул, — Я вопию к тебе, мой бог, мой Вельзевул [47] !

47

Вельзевул —

Сатана, князь тьмы. В оригинале: «О топ cher Belz'ebuth, je t'adore» — это строка из повести Ж. Казота «Влюбленный дьявол» (1772).

le francais

XXXVIII

ПРИЗРАК

I

МРАК

Велением судьбы я ввергнут в мрачный склеп, Окутан сумраком таинственно-печальным; Здесь Ночь предстала мне владыкой изначальным; Здесь, розовых лучей лишенный, я ослеп. На вечном сумраке мечты живописуя, Коварным Господом я присужден к тоске; Здесь сердце я сварю, как повар, в кипятке И сам в груди своей его потом пожру я! Вот, вспыхнув, ширится, колышется, растет, Ленивой грацией приковывая око, Великолепное видение Востока; Вот протянулось ввысь и замерло — и вот Я узнаю Ее померкшими очами: Ее, то темную, то полную лучами.

II

АРОМАТ

Читатель, знал ли ты, как сладостно душе, Себя медлительно, блаженно опьяняя, Пить ладан, что висит, свод церкви наполняя, Иль едким мускусом пропахшее саше? Тогда минувшего иссякнувший поток Опять наполнится с магическою силой, Как будто ты сорвал на нежном теле милой Воспоминания изысканный цветок! Саше пахучее, кадильница алькова, Ее густых кудрей тяжелое руно Льет волны диких грез и запаха лесного; В одеждах бархатных, где все еще полно Дыханья юности невинного, святого, Я запах меха пью, пьянящий, как вино.

III

РАМКА

Как рамка лучшую картину облекает Необъяснимою, волшебной красотой, И, отделив ее таинственной чертой От всей Природы, к ней вниманье привлекает, Так с красотой ее изысканной слиты Металл и блеск камней и кресел позолота: К ее сиянью все спешит прибавить что-то, Все служит рамкою волшебной красоты. И вот ей кажется, что все вокруг немеет От обожания, и торс роскошный свой Она в лобзаниях тугих шелков лелеет, Сверкая зябкою и чуткой наготой; Она вся грации исполнена красивой И обезьянкою мне кажется игривой.

IV

ПОРТРЕТ

Увы, Болезнь и Смерть все в пепел превратили; Огонь, согревший нам сердца на миг, угас; И нега знойная твоих огромных глаз И влага пышных губ вдруг стали горстью пыли. Останки скудные увидела душа; Где вы, пьянящие, всесильные лобзанья, Восторгов краткие и яркие блистанья?.. О, смутен контур твой, как три карандаша. Но в одиночестве и он, как я, умрет — И Время, злой старик, день ото дня упорно Крылом чудовищным его следы сотрет… Убийца дней моих, палач мечтаний черный, Из вечной памяти досель ты не исторг Ее — души моей и гордость и восторг!

le francais

XXXIX [48]

Тебе мои стихи! Когда поэта имя, Как легкая ладья, что гонит Аквилон [49] , Причалит к берегам неведомых времен И мозг людей зажжет виденьями своими — Пусть память о тебе назойливо гремит, Пусть мучит, как тимпан [50] , чарует, как преданье, Сплетется с рифмами в мистическом слиянье, Как только с петлей труп бывает братски слит! Ты, бездной адскою, ты, небом проклятая, В одной моей душе нашла себе ответ! Ты тень мгновенная, чей контур гаснет, тая. Глумясь над смертными, ты попираешь свет И взором яшмовым и легкою стопою, Гигантским ангелом воздвигшись над толпою!

48

Этот сонет завершает цикл, обращенный к Жанне Дюваль.

49

Аквилон — резкий и холодный северный ветер.

50

Тимпан — древний ударный инструмент, похожий на небольшие литавры.