Дальние снега
Шрифт:
— Ваше превосходительство?! — раздался в прихожей удивленный голос Гаврикова.
Бестужев осторожно выглянул в дверь. На пороге стояли генерал Степовой и старший адъютант коменданта Кронштадта адмирала Моллера — Павел Афанасьевич Дохтуров, с саблей на щегольской серебряной портупее.
Часовой у шлагбаума при смене доложил разводящему о подозрительном офицере в рваных сапогах и своем разговоре с ним. Фельдфебель сунул кулак в зубы солдату:
— Почему, скотина, не узнал, кто такой? — и побежал к дежурному офицеру, а тот подал рапорт адмиралу фон Моллеру.
Адъютант Моллера Павел Дохтуров хорошо знал Николая Александровича. Павел был сыном орловского помещика, проигравшего в карты все свое состояние и, по необходимости, служившего советником пензенской казенной палаты. Вместе с Николаем Павел учился в кадетском корпусе, и, хотя Бестужев был младше, он часто помогал Павлу решать математические задачи. Ужо здесь, в Кронштадте, из соображений карьеры, Дохтуров женился на перезрелой дочери Моллера и, как-то смеясь, сказал Николаю, что сравнительно с грудью его жены чугунная печная плита очень выпукла. С годами лицо у Павла стало холеным, брезгливая складка легла у губ.
Услышав о розыске Бестужева и ужо зная из депеши, что произошло на Сенатской площади, да еще прочитав рапорт дежурного офицера, Павел Афанасьевич сказал доверительно своему тестю, что капитан-лейтенант мог зайти на свою прежнюю квартиру или, этажом выше, к вдове Абросимовой, портрет которой даже когда-то рисовал.
Дохтуров больше всего боялся, что откроется его краткая связь с тайным обществом, куда он согласился было вступить, поддавшись убеждениям Бестужева, но вышел еще в прошлом году. Правда, почти никто об этом не знал, так как на заседаниях общества он не появлялся. Но недавно представилась возможность перевестись с флота в жандармерию, что сулило значительно более быстрое продвижение по службе. Не дай бог, если теперь станет известно о его необдуманном согласии примкнуть к заговорщикам — это может разрушить все планы и надолго испортить карьеру. Поэтому — так решил он — лучше самому помочь арестовать Николая Бестужева — если же тот и проговорится на допросе об отношении Дохтурова к тайному обществу, это легко можно будет выдать за наговор из мести на верного слугу царя и отечества.
…Получасом позже адмирал фон Моллер протянул рапорт дежурного офицера генералу Степовому — он в это время оказался у него в кабинете с докладом о делах училища.
— Ознакомьтесь, Михаил Гаврилович.
Степовой пробежал глазами рапорт и с недоумением возвратил его.
— Не понимаю, ваше превосходительство, какое отношение это имеет ко мне?
— Офицер, о котором здесь идет речь, может быть только заговорщиком из тех, кто служил в Кронштадте. Судя по приметам, это, скорее всего, капитан-лейтенант Бестужев. Попрошу вас отправиться в дом, где он жил, и проверить, не остановился ли преступник у кого-нибудь из соседей?
— Ваше превосходительство! — возмущенно сказал Степовой. — Такое поручение более пристало бы квартальному надзирателю… Прошу вас избавить меня…
Собственно, если бы речь шла о другом офицере, генерал, вероятно, не решился прекословить начальству. Но Бестужев… Как ни ненавистен был теперь Степовому этот человек, использовать свою власть для его задержания было бы низкой местью, позорящей его в собственных глазах.
— А я вас прошу, генерал, не рассуждать! — сердито посмотрел из-под рыжих бровей фон Моллер. — Вы знаете этого преступника в лицо. Возьмите с собой моего старшего адъютанта и немедленно отправляйтесь. Все.
На их звонки в бывшую квартиру Бестужева никто не отозвался, а когда им открыл дверь Гавриков, и они вошли в прихожую, первое, что увидел Дохтуров, — была шинель с капитан-лейтенантскими эполетами, плохо прикрытая на вешалке какой-то накидкой.
Павел Афанасьевич глазами показал на шинель Стоповому и спросил у слуги:
— Есть в квартире кто-нибудь, кроме тебя?
Фрол молчал, но зная, что ответить.
— Посмотрим соседнюю комнату, — сказал Дохтуров.
Услышав это, Бестужев вышел сам.
— Здравия желаю. Что вам, господа, угодно?
— Нам приказано… — начал было неуверенно Дохтуров.
Все же он чувствовал неловкость от этой миссии.
— Вы имеете возможность, — сказал Бестужев, обращаясь к генералу со сдержанной горечью, — расквитаться со мной…
Генерал гневно свел брови на переносице, недобро посмотрел на Бестужева.
— Нам здесь-ш больше нечего-ш делать, — бросил он Дохтурову и резко повернувшись, вышел в коридор. Адъютант неохотно последовал за ним.
Подойдя к двери, Бестужев услышал их разговор в коридоре.
— Вы напрасно его не арестовали, — стараясь говорить тихо, возбужденно сказал Дохтуров, — и не выполнили приказ адмирала…
— Мне приказано-ш только удостовериться, в Кронштадте ли он-ш, — мрачно возразил Степовой, — но запомните — я его не видел-ш. Пойдемте.
— Непозволительная слабость, ваше превосходительство.
— Я никого не нашел-ш, — резко сказал Степовой.
Они вместо вышли на улицу. Но минутой позже Дохтуров возвратился, видно, с солдатом.
— Ефрейтор Щеглов, — послышался его голос, — стань у этой двери и жди меня. Если из квартиры выйдет офицер — не выпускай! Не послушает — останови силой, можешь даже стрелять.
— Слушаюсь, ваше высокородие!
«Ай да Паша, ай да верный слуга монарха! — с презрением подумал Бестужев, — вылавливает заговорщиков!»
Но надо было действовать. У него, вероятно, было теперь времени в обрез, пока Дохтуров дойдет до комендатуры и оттуда придут арестовывать.
— Фрол, дай мне воды.
Николай Александрович сел за стол, прислонив небольшое зеркало к стопке книг, сбрил бакенбарды, разлохматил пробор, гримом нанес тени под глазами, сузил и удлинил их, придав прищур, сделал морщины и сразу стал выглядеть много старше.
— Давай-ка свои вещи, — попросил он Фрола.
Надел поверх мундира потерханый тулуп, натянул валенки, облезлый заячий треух. Достав из бумажника купюру в 25 рублей, протянул ее Фролу:
— Возьми. За вещи.