Данте. Демистификация. Долгая дорога домой. Том II
Шрифт:
Поэт называет Бранка д’Орья и его брата генуэзцами, так как Генуя и Лукка были поместьями фамилии Буонапарте, о чём сообщает в первых строках своего знаменитого романа «Война и Мир» граф Лев Николаевич Толстой (28 августа 1822 года – 7 ноября 1910 года). В 1815 году все действующие лица этой сцены благополучно или не очень, но были живы и пережили Данте надолго.
Инока Альбериго поэт называет гнуснейшим из романцев – представителем императорской Российской династии Романовых. Понятно, почему Данте, в нарушение клятвы не поднимает веки иноку Альбериго! Всё время, пока Александр I Благословенный воевал с Наполеоном I Бонапартом, поэт находился рядом с ним, в Санкт-Петербурге, прибыв туда в 1800 году. Конечно, инок Альбериго – Александр I узнал бы его – Петра II, и Бранка д’Орья – Наполеон I, изгнавший престарелого папу Пия VI с трона в 1799 году узнал бы его, если бы глаза их не были затянуты льдом.
Данте не обманывает инока Альбериго, не открыв ему глаз. И сам он казнится рядом с ним, в соседнем круге Ада, как и поклялся, вмёрзший в лёд в виде души архиепископа Руджери, казнимого душой графа Уголино.
Круг Ада, в котором казнятся Александр I и Наполеон I, предавшие друг друга на земле, называется Толомея. Откуда взялось это название?
Александр I, как и Пётр II, были известны, как талантливые актёры, притворщики и лицемеры. Александра I постоянно сравнивали с великим французским актёром Тальма, непревзойдённым лицедеем, упомянутым А. С. Пушкиным в поэме «Граф Нулин» :
Тальма совсем оглох, слабеетИ мамзель Марс, увы, стареет…По этому прозвищу Данте и называет круг Ада, в котором казнятся великие лицемеры и предатели – Александр I и Наполеон I – Толомея – от Тальма. И сам он казнится в соседнем круге – Антеноре.
Как это было:
Высокий, красивый, светлый лицом и взором под бровью, рассеченной рубцом, Светлейший князь Григорий Александрович Потёмкин, вошёл в кабинет императрицы без доклада.
«Папский нунций дожидается Вас, Матушка, архиепископ Руджери» – сообщил он: – «Ждёте?»
«Жду, Григорий» – ласково ответила она: – «Пусть войдёт. Проследи, чтоб никого».
Потёмкин подошёл к двери, открыл наполовину и вышел.
«Прошу, Ваша Светлость» – послышался его негромкий голос за дверью.
В дверь вошёл архиепископ высоченного роста, в мантии и камилавке. Потёмкин закрыл за ним дверь. Императрица встала; архиепископ подошёл ближе.
«Ну, здравствуй, сестра, с Богом» – ласково сказал он: – «Как поживаешь?»
«Благословите, Ваша Светлость» – приветливо ответила Екатерина, склоняя перед ним голову. Нунций пробормотал короткую молитву, перекрестил её и протянул руку. Императрица поцеловала руку и жестом пригласила нунция сесть в кресло. Тот подошёл и, опустившись в кресло, стал вровень с императрицей, сидевшей в высоком кресле.
«Давно не виделись, брат» – начала она: – «Редко к нам жалуете. Можно было б и почаще».
«Да, лет десять уже, сестра» – ответил тот: – «Дела не дают. Да и далеко был, в Индии, Китае, Америке. У тебя дела неважные сейчас, сестра, знаю».
«Да уж» – сказала она: – «Вор объявился, Пугачёв, много народу взбунтовал. Против меня собирается идти. Пока держусь, но тяжело. Мужем моим себя объявил без права, разбойник, народ против меня бунтует, немкой называет, вор».
«Если бы без права, сестра» – тихо проговорил нунций: – «И бояться ничего не надо было бы. В том и дело, что и право имеет, хоть на твой трон, хоть на австрийский, хоть на польский, хоть на любой другой. И полбеды, что он один имеет, да наследников, сыновей крепких, четырёх, ведёт за собой. В Европе с этим не густо, сама знаешь. И достоинством он граф, а казаком прикидывается, чтоб народ бунтовать только. Возьмёт Москву ежели, да объявит свои права, плохо будет не тебе только, на Европу пойдёт. Сам папа обеспокоен, за тем и меня послал. Королевские троны трясутся».
«Четырёх сыновей?» – в ужасе воскликнула Екатерина: – «И что, все права имеют? А как же звать его?»
«Граф Уголино де Фантолин» – тихо сказал нунций: – «Только никому, смотри. А род свой ещё от Марса ведёт. Для мусульманина он правоверный, для христианина крещёный. Москву ему никак нельзя отдать. Есть у тебя надёжный воевода? Призови сюда, переговорить надо».
«Есть, Ваша Светлость» – с волнением в голосе произнесла она: – «Любого победит. Войска большого только нет, по степям гонять, бунтовщики-то везде, а степи бескрайние».
«Пригласи его сюда, сестра» – сказал нунций: – «И оставь нас вдвоём с ним, тайное дело с глазу на глаз обсудить надо».
Императрица позвонила в колокольчик. Вошёл Потёмкин и поклонился.
«Светлейший» – приказала императрица: – «Генерал-поручика Суворова Александра Васильевича ко мне, срочно. Больше чтоб никого. Как скоро будет?»
«Сей момент, Матушка» – быстро ответил Потёмкин: – «Здесь дожидаются. Пускать?»
«Пускай» – разрешила она. Потёмкин вышел.
«Оставляю тебя, брат» – сказала императрица: – «Благословите, Ваша Светлость».
Нунций, сидя, перекрестил её и подал руку. Она поцеловала руку и вышла.
Прошло немного времени, дверь приоткрылась, и в кабинет вошёл невысокого роста, худенький генерал-поручик без парика, с быстрым взглядом и порывистыми движениями. Он огляделся и увидел нунция, сидящего в кресле. Тот подал ему знак рукой. Суворов подошёл и оказался вровень с сидящим в кресле нунцием. Тот внимательно, в упор, разглядывал его.