Дар мертвеца
Шрифт:
«Может быть, она была просто сильно влюблена, одержима им, и все… Шла война, а он красивый молодой офицер… Форма завораживает женщин. В мирное время она бы на него и не взглянула!» Хэмиш напомнил Ратлиджу о Джин, которая тоже приходила в восторг от его формы, но, столкнувшись с реальностью войны, пришла в ужас. И все же Ратлидж не мог себе представить, чтобы Элинор Грей увлеклась Бернсом только из-за того, что шла война. Она ведь ухаживала за ранеными…
«Одержимость чаще приводит к самоубийству», — настаивал Хэмиш.
«Мать Фионы умерла от разбитого сердца».
«Там совсем
«Не важно. Если Элинор носила под сердцем ребенка Роберта Бернса, она вряд ли покончила с собой. Если она не была беременна… кто знает?»
«И все равно непонятно, как она очутилась в Гленко».
«Да. На этот вопрос нам только предстоит ответить».
Думая об Элинор Грей, Ратлидж свернул с дороги, ведущей на север, и отправился в Ментон.
Когда он подъехал по подъездной аллее, из-за туч выглянуло солнце и окрасило дом в золотистый цвет, превратив окна в начищенную медь, придав камню теплый персиковый оттенок. Дом был замечательно красив. Ратлидж остановился у крыльца и немножко прогулялся, чтобы полюбоваться домом издали. Такие здания особенно любил его крестный Дэвид Тревор. Он научил Ратлиджа наслаждаться оттенками цвета, игрой света и тени, благородством и изяществом углов и линий.
Ратлидж подумал: «Мы далеко ушли от грубых каменных строений и глинобитных хижин… Мы преуспели в искусствах и науках. И все же по-прежнему убиваем друг друга…»
На его звонок дверь открыл дворецкий и невозмутимо объявил, что сегодня леди Мод нет дома.
Ратлидж готов был поставить свое годовое жалованье на то, что дворецкий лжет.
И все же он смирился с отказом без возражений.
Леди Мод не желала его видеть.
Может быть, боялась, что он привез вести, с которыми ей сложно будет смириться? Ему показалось, что ссора с Элинор глубоко ранила не только дочь, которая уехала, но и мать, которая осталась. Любовь способна ранить очень больно.
В Данкаррик он вернулся под вечер. Оставив машину в привычном месте и достав из багажника чемодан, он зашагал ко входу в отель, по-прежнему думая об Элинор Грей.
Повернув за угол, он чуть не столкнулся с Энн Тейт и поспешил извиниться.
— Где вы пропадали? — спросила она, узнав инспектора.
Поставив чемоданы на землю, Ратлидж ответил:
— В Дареме. А вы куда?
Она показала ему шляпную картонку, в свете, льющемся из окон, блестела яркая лента.
— Доставляю товар клиентам. Завтра крестины.
Неожиданно Ратлидж спросил:
— Вас ведь не было в Данкаррике, когда здесь убивали женщин на западной дороге — кажется, в тысяча девятьсот двенадцатом году?
— Боже правый, инспектор! Каких еще женщин здесь убивали? — встревожилась мисс Тейт.
— Не важно. Я все время думал, что Данкаррик — тихое захолустье, но оказалось, что именно здесь до войны орудовал жестокий убийца, который расправился с несколькими женщинами.
— Нечего сказать, приятная новость! А ведь мне довольно часто приходится ходить по улицам в темноте! — Она разволновалась, лицо у нее раскраснелось.
— Те преступления совершались давно, сейчас вам нечего бояться. Если хотите, я провожу вас. Только
— И навек погубите мою репутацию? — усмехнулась Энн Тейт. — Завтра же все соседи начнут перешептываться и тыкать в меня пальцами. А я не могу себе этого позволить!
— Простите меня, — сокрушенно ответил Ратлидж. — Я думал, что о здешних серийных убийствах известно всем. Давайте я пойду по другой стороне улицы и буду приглядывать за вами.
Энн Тейт покачала головой:
— Не надо. Я и сама могу за себя постоять. — Она собралась уходить, но в последний момент обернулась. — Предупреждаю, если вы хотя бы заикнетесь о серийных убийствах при Доротее Макинтайр и напугаете ее до смерти, уж я позабочусь о том, чтобы вы дорого заплатили за свою болтливость!
— Я надеялся, что вы можете мне кое-что рассказать, — ответил Ратлидж, — и потому заговорил с вами. Похоже, мы оба блуждаем в потемках. Но Доротея Макинтайр ничего подобного от меня не услышит, обещаю.
Энн Тейт ушла. Ратлидж некоторое время смотрел ей вслед: гордо развернутые плечи, прямая спина. Она сама призналась, что завидовала Элинор Грей. Ратлиджу показалось, что Энн Тейт и Элинор Грей во многом схожи. Обе независимые. Обе стремятся зарабатывать на жизнь своим трудом. Обе прятались за резкостью и бесцеремонностью, потому что такая оболочка спасала их от боли.
В 1914 году канули в вечность белые кружевные платья с атласными поясами и широкополые шляпы, теннис, пикники на Темзе и простая мирная жизнь… Тысячам женщин, подобных Энн Тейт, пришлось искать работу, а сотни женщин, подобных Элинор Грей, стали мечтать о другом будущем для себя. Пять страшных, холодных, тусклых военных лет оказали сильное влияние не только на мужчин, но и на женщин.
Ратлидж подошел к стойке портье. Вместе с ключом портье достал из ящика сложенный листок, адресованный ему.
Поднявшись в номер, Ратлидж развернул листок и прочел короткую записку:
«Сержант Гибсон просит вас позвонить ему при первой возможности».
Ратлидж посмотрел на часы. Сейчас уже поздно звонить Гибсону в Скотленд-Ярд.
Он начал распаковывать вещи, Хэмиш неустанно ворчал у него за спиной.
С Гибсоном Ратлиджу удалось связаться лишь около десяти утра следующего дня.
— Ну и работу вы мне поручили, — проворчал сержант. — А все-таки гравера я нашел!
— Отличная новость! — воскликнул Ратлидж. — Я вам очень признателен.
— Вы не будете так радоваться, когда услышите, что я скажу, — возразил Гибсон.
Гравировку на броши заказали в одном ювелирном магазине на окраине Глазго почти за три недели до того, как ее нашли в Гленко. В том магазине в основном продаются подержанные украшения, и гравера часто просят удалить или изменить надпись на драгоценностях. Поэтому у него редко выдается возможность продемонстрировать свое искусство на совершенно чистых украшениях, где не было предыдущих надписей. Мужчина, принесший брошь с топазами, требовал, чтобы гравер искусственно состарил надпись. Сначала гравер отказывался, но после того, как заказчик оставил щедрый аванс, он забыл об угрызениях совести.