Давай никому не скажем
Шрифт:
— У Ники кроссовок нет, и сумка порвалась, а ты на водку премию тратишь? — не выдержала я, всё-таки повысив голос. — И с каких это пор премию в начале месяца стали давать?
— Да там перерасчёт какой-то у них, я же не разбираюсь совсем, доченька, — залепетала мать, тем временем торопливо наливая по второму кругу.
Мне было противно наблюдать за тем, как спешили они залить за воротник, как будто опасались, что я вдруг отниму их драгоценную водку!
Было противно смотреть на Николашу, в его замызганной «алкоголичке» и лоснящихся спортивках. Тощие, белые, безволосые руки-ветки вызывали отвращение, как и красный распухший нос с крупными порами. Водянистые «рыбьи» глаза, смотрели со злорадным ехидством: «что, выкусила, язва?».
— Я тоже в комнате поем, — хоть аппетит и напрочь пропал, я всё же забрала тарелку, и ушла вслед за Никой.
Та сидела на своей кровати, подобрав по-турецки ноги, грустно уставившись в окно. Нетронутый борщ остывал на письменном столе.
Подойдя ближе, я тоже посмотрела на открывающийся из окна унылый пейзаж: десяток перекошенных сараев, глубокая колея, в которой круглогодично чвакала не высыхающая грязь, поломанные детские качели. Вдалеке, на горизонте, торчали дымящиеся днём и ночью трубы промзоны.
В довершение этой минорной картины по подоконнику застучали первые капли дождя.
— Поешь, остынет же.
— Тебя она тоже бесит? — в лоб спросила Ника. Я, присаживаясь рядом, немного растерялась. — Ну, мамаша. Бесит тебя?
— Какая-никакая, но она наша мать, нужно учиться быть более терпимой… Она родила тебя, кормила…
— Да брось ты, мы не в технаре, — отмахнулась сестра и, взяв ломтик хлеба, отломила кусочек. — А хахаль этот её стрёмный? Нет, она и раньше приводила «женихов», но чтобы такого позорного — это впервые. Ты видела, какие у него зубы? Как с ним таким спать можно…
— Ника!!!
— А что Ника? Я не маленькая уже, вообще-то! — обиделась она, и вдруг взглянула на меня как-то иначе. В глазах загорелся огонёк интереса.
— А у тебя уже было с Тимуром?
Только этих вопросов мне не хватало! Обсуждать личную жизнь с младшей сестрой никак не входило в мои планы. Тем более мы никогда не были близки, до сих пор притираемся друг к другу, хотя живём бок о бок второй месяц, и тут такая откровенность…
— А зачем тебе это знать? — ушла я от прямого ответа.
— Просто интересно, — дёрнула худым плечиком Вероника. — На твоём месте я бы Тимуру не дала.
— Это ещё почему?
— Да потому что он тухлый. Весь такой правильный, аж тошно. Тебя он не раздражает?
— Если бы раздражал, я бы с ним не встречалась… — промямлила я, ощущая, насколько фальшиво звучат эти слова.
Раздражает — вот верное определение моих к нему чувств на сегодняшний день. После последнего свидания как отвернуло… сама не понимаю, что со мной происходит. Нет ни одной видимой причины для моего такого к нему отношения. Ни одной.
Сегодня вечером я приглашена к ним домой на семейный ужин, где Тимур скажет что-то важное. В который раз покоробило от мысли, что это может быть предложение.
— Хотя, выходи за него замуж, — немного подумав, добавила Вероника, будто прочитав мои мысли.
— Ты же сказала, что он тухлый!
— Ну и что, зато вылезешь из этой гнилой дыры, — Ника вздохнула, и снова отвернулась к окну.
Где-то в глубине души закопался червячок сомнения. Она права. Тимур разом может решить все мои проблемы. У него есть своя просторная квартира, перспективная профессия, хороший заработок. Он надёжный и ответственный человек. За такими как Тимур — как за каменной стеной. Но почему же я умом это понимала, а сердцем, черт возьми, нет?
— А как тебе Набиев?
Услышав знакомую фамилию, только что тихо бьющееся сердце вмиг подскочило и поскакало галопом. Сдетанировало мгновенно. Реакция была настолько сильной, что я сама себя испугалась. Испугалась, что выдаю себя с потрохами.
Ника пристально смотрела на меня, чуть склонив голову на бок.
— В каком смысле — как он мне? — стараясь говорить ровным голосом, помешала ложкой остывшый борщ.
— Ну, что ты о нём думаешь?
— Ничего не думаю. А должна?
— Не знаю. Лосева сказала, что вы с ним там что-то разговаривали под лестницей, и что он глазеет на тебя все пары.
Щеки вспыхнули. Я прямо ощутила, как горячая краска равномерно потекла по скулам. Неужели мне не показалось, и он действительно смотрит на меня как-то особенно? Какой кошмар! Что обсуждают студенты! Боже! А если это дойдёт до директора?
— Твоей Лосевой, по-моему, совсем нечем заняться. А почему ты вообще об этом спросила? — меня вдруг осенило. — Тебе Набиев, что ли, нравится?
— Нет, конечно, — фыркнула Ника и, помимо воли, я облегчённо выдохнула.
Хотя, какая мне разница, кто нравится Нике? Набиев, не Набиев, не всё ли равно?
— А вот Минаева по нему сохнет, — добавила она, и я снова напряглась.
— Влюбилась?
— Ага. Целовались с ним в подъезде недавно. Сказала, что целуется он просто офигенно.
— Ох, какие подробности! Весело у нас в колледже, оказывается, — пошутила я, нервно затолкав в рот ложку холодного супа.
Зачем, вот зачем она мне это рассказывает? В груди разлилась какая-то неконтролируемая волна негодования. Постылый борщ встал поперёк горла. Неосознанно, где-то на подсознании, зацарапало чувство, очень похожее на ревность. Но какая к чертям собачьим ревность, если он мой студент. Ученик! К тому же жутко невоспитанный и беспардонный. Нахальный, зажравшийся папенькин сынок!
Отец — классический крохобор и ворюга, я перевидала таких с десяток на прошлой работе. Пузатый, лысеющий скользкий тип, дико неприятный внешне, даже странно, что у такого папаши Набиев получился таким… таким…
«Красивым. Набиев красив как Бог!» — подсказал внутренний голос, и я невероятно разозлилась. Что за чушь лезет в голову!
«А ещё он офигенно целуется», — кинул голос вдогонку, и я решила, что точно схожу с ума.
— Бред!
— Что бред? — округлила глаза Вероника.