Дефолт, которого могло не быть
Шрифт:
В Центре стратегических разработок Грефа в начале 2000 года на решение проблемы кадров и эффективности госаппарата был нацелен блок административных реформ, но реализовать их не удалось и восемь лет спустя. В предложенной Грефом программе был намечен целый ряд фундаментальных реформ, в том числе реформа межбюджетных отношений, судебная реформа, дерегулирование. Исходя из того, что в прошлом осуществление реформ шло с трудом, Греф пришел к выводу, что достижение желаемых результатов в экономической и социальных областях невозможно без одновременного глубокого реформирования государственных институтов. Впоследствии верность его оценки подтвердилась в полной мере.
Почему же тогда об этой конкретной реформе ничего не слышно, в то время как много внимания справедливо уделяется, скажем, судебной
Перед лицом этой проблемы оказался и президент Медведев. В июле, через два с половиной месяца после своей инаугурации, он вынужден был признать, что советская система подготовки кадров для госслужбы уже не действует, а «ничего нового за 15 лет не создано». Даже с его слов положение в этой сфере удручающее: «Решения о замещении должности порой принимаются по знакомству, по принципу личной преданности или, что наиболее отвратительно, за деньги, то есть должности продаются».
Медведев сетовал, что имеющихся у власти кадровых резервов не хватает даже для замещения губернаторских должностей, не говоря уж о более низких этажах исполнительной власти, и полностью отсутствует система перетока кадров между госслужбой и негосударственным сектором. Медведев сказал, что требуется создать систему резерва управленческих кадров национального масштаба, сформировав в ее рамках «президентскую квоту». При этом он пообещал лично оценивать профессиональные достижения этих людей.
Глава 13 «Полюбовный развод»
Последний шанс?
Насколько действительно была нужна российским властям экономическая программа под эгидой МВФ? Во-первых, у Москвы теперь была своя собственная программа, «отечественного производства». А во-вторых, осенью 2000 года цены на нефть выросли еще больше, экономические показатели улучшились (и, что еще важнее, появились первые признаки улучшения уровня жизни в некоторых регионах за пределами больших городов), страна достигла финансовой независимости. Стимулов к скорейшему достижению договоренности с фондом становилось все меньше. Это уже явно не было первоочередной задачей для правительства, хотя и имело определенную целесообразность. Эта целесообразность заключалась в том, чтобы обеспечить финансирование бюджета на 2001 год, поскольку при его составлении было учтено не только финансирование от МВФ, но и реструктуризация долгов по линии Парижского клуба, о чем еще предстояло достичь договоренности.
В июле 2000 года миссия МВФ спрогнозировала в платежном балансе России на 2001 год разрыв в 3 млрд долларов в случае отсутствия реструктуризации или иной формы финансирования, соответствующей финансовым потребностям бюджета. Расчет строился на том, что резкое повышение цен на нефть долго не продлится (такую же оценку давал и ежегодный World Economic Outlook) и что объем импорта начнет увеличиваться и может достичь уровня 1998 года, при том что экономический рост будет ускоряться, а реальный курс рубля по-прежнему расти. Сотрудники фонда в своем докладе подчеркнули необычно высокую степень неуверенности при прогнозировании (за последние 10 лет эта оговорка стала неотъемлемой частью каждого прогноза, касающегося платежного баланса России).
По умолчанию подразумевалось, что согласие кредиторов на реструктуризацию долга станет возможно лишь после достижения договоренности о программе под эгидой МВФ. Строго говоря, по правилам Парижского
Спустя три долгих года, прошедших со времени бурных заседаний в Гонконге, МВФ вновь провел свое годовое собрание вне Вашингтона, на сей раз в Праге. Российскую делегацию возглавлял Алексей Кудрин. После беспорядков во время конференции ВТО в Сиэтле в декабре 1999 года ажиотаж в прессе по поводу крупных международных экономических совещаний, проведение демонстраций и попытки помешать их нормальной работе были уже обычным делом, и Прага в этом смысле не стала исключением. Демонстранты едва ли не контролировали город, но главной их целью был штурм Конгресс-центра, где проходили совещания МВФ и Всемирного банка. Под конец члены российской делегации (среди них были Кудрин, Игнатьев, Илларионов и другие), спешившие на московский рейс, не стали дожидаться организованной эвакуации и решили покинуть Конгресс-центр самостоятельно. Они вышли за охраняемый периметр без сопровождения полиции и очень быстро об этом пожалели, оставшись наедине с мощной толпой вооруженных чем попало антиглобалистов. Протестанты в черных масках, скрывающих лица, первым набросились на Кудрина, как будто угадав в нем главу делегации. Но больше всех досталось его верному пресс-секретарю Геннадию Ежову, которому разбили голову брошенной бутылкой. Так или иначе, российским делегатам пришлось срочно ретироваться за спины полиции.
До зимы продолжалось вялое и в основном безрезультатное обсуждение денежно-кредитной политики и эффективной стерилизации валютных притоков. Россия тем временем вполне неплохо справлялась с давлением сильного платежного баланса. Сотрудники МВФ правильно прогнозировали, что такое давление будет не ослабевать, а усиливаться, но правы были и Игнатьев с Парамоновой в том, что бюджетный профицит гораздо выше ожидаемого и возросший спрос на наличные рубли это давление помогали снижать. Однако больше всего изначальный прогноз правительства (которому весьма нравился и прогноз фонда о разрыве в 3 млрд долларов) спасало то, что отток частных капиталов из страны не только продолжился (вот и вся цена российскому валютному контролю), но и значительно превзошел ожидания. То есть реальную стерилизацию осуществляли не ЦБ с Минфином, а вывозивший свои деньги за границу российский частный сектор.
Нерешенным на переговорах с фондом оставался также вопрос о реструктуризации банковской системы. Как справедливо отмечали российские власти, со времен августовского краха 1998 года и звучавших тогда мрачных прогнозов о долгосрочном ущербе для системы расчетов и даже о жизнеспособности Сбербанка акценты в этой сфере сильно сместились. Сегодня очевидно, что тогда слишком много внимания уделялось небольшому кругу крупных московских банков, словно они отражали состояние всех остальных банков в стране. К тому же, следует признать, что, исходя из опыта некоторых других стран Азии, Латинской Америки и Восточной Европы, имелась тенденция вообще сильно преувеличивать значение российской банковской системы.
Собственно банковской системы в обычном смысле в России по-настоящему не было. Еще до кризиса, в середине 1998 года, денежная масса (агрегат М2) за вычетом наличных на руках у населения и вкладов в Сбербанке составляла всего 3% ВВП. Вряд ли она могла хоть сколько-нибудь значимо влиять на макроэкономические показатели. Так что в кризисных условиях серьезная проблема российской экономики – отсутствие у населения доверия к национальной валюте – спасла, как это ни странно, положение, поскольку большинство населения, особенно вне Москвы, от прямых последствий экономического кризиса никак не пострадало [247] .