Дефолт, которого могло не быть
Шрифт:
В качестве иллюстрации того, о чем идет речь, я часто привожу следующую историю. Как-то главный редактор одного российского еженедельника спросил меня, каких именно действий добивался от России МВФ. Я ему ответил: «Понимаете, вы ведь относитесь к российскому среднему классу и хотите, чтобы ваша страна была безопасной и процветающей, таким местом, где вам с вашей семьей было бы хорошо жить. Скажите мне, какую политику должны проводить ваше правительство и центральный банк, чтобы вы согласились получать зарплату в рублях (а не в долларах, как тогда было повсеместно принято), хранить ваши деньги в российском банке и вкладывать ваши сбережения в российские активы? Если вы мне объясните, что это за политика, то она, скорее всего, окажется очень близка к той, за которую выступает МВФ». Скептичный, как и все русские,
Именно поэтому я считал и считаю, что поворотный момент в трансформации российской экономики наступит лишь тогда, когда граждане станут держать рубли не только на повседневные расходы, но и для крупных покупок и сбережений, и когда соотношение спроса на деньги в России (измеренного как рублевая денежная масса М2) достигнет уровня центральноевропейских стран со средним доходом, то есть порядка 40% ВВП. В 2000 году, на мой взгляд, этот показатель (15,7% ВВП) все еще был слишком низким. Но с тех пор, за исключением 2004 года, когда чуть было не случился банковский кризис, он стабильно рос, параллельно происходила постепенная дедолларизация экономики, и к концу 2007 года показатель был уже на уровне примерно 37% ВВП. Само по себе это достижение впечатляет. Но все-таки стабильный средний европейский уровень еще не достигнут, и я считаю, что, пока это так, какой бы впечатляющей ни была проводимая правительством политика, низкий спрос на деньги будет означать отсутствие у россиян твердой уверенности в будущем национальной экономики. Сделанный в июле 2008 года прогноз «Ренессанс Капитала», обещавший, что спрос на деньги в целом за год вырастет на 45%, выглядел обнадеживающе.
Тем временем надежд на достижение договоренности с МВФ с каждым днем оставалось все меньше. Цены на нефть осенью держались на высоком уровне, платежный баланс России стабильно улучшался. Обосновать необходимость такой договоренности становилось все труднее, ведь финансирование фонда предоставляется на поддержание слабого платежного баланса, а не наоборот. Из-за этого становилось непонятно также, как быть с заложенной в бюджет 2001 года реструктуризацией долга Парижскому клубу. Более того, в условиях укрепления платежного баланса и при отсутствии достаточно крупного оттока капитала возникала необходимость в дополнительной корректировке путем стерилизации. Это, в свою очередь, требовало согласованности между ЦБ и Минфином, которые раньше, как уже отмечалось, и по гораздо менее важным вопросам не могли договориться между собой.
28 октября в кафе «Пушкин» мы встретились с Олегом Вьюгиным, чтобы по просьбе премьер-министра обсудить ситуацию [248] . Вьюгин хотел выяснить, насколько реально достичь договоренности с МВФ и как может развиваться ситуация с Парижским клубом. Я высказал мнение, что вероятность заключения договоренности крайне мала. Российским властям пора было это понять. Причем они могли бы выглядеть победителями, если бы заявили, что в помощи МВФ больше не нуждаются и что долги Парижскому клубу будут погашены в срок. В то время большинство моих коллег в МВФ не разделяли мою точку зрения.
Скорее всего, уже просто по инерции в середине ноября прошел еще один раунд переговоров. Конкретных результатов он не дал, и разговор в очередной раз шел в основном о макроэкономическом дисбалансе и о желательной налогово-бюджетной и денежно-кредитной политике на 2001 год. Власти вполне разумно предполагали умеренный рост валютных резервов, и потому неоправданно много времени ушло на обсуждение с Игнатьевым предполагаемой динамики платежного баланса. Тем временем истек срок действия предыдущего соглашения с МВФ (заключенного в июле 1999 года), а в принятом бюджете на 2001 год, тем не менее, так и осталась учтена реструктуризация долга Парижскому клубу.
Все не так, как надо
Неразбериха, которая царила в начале 2001 года среди чиновников, ответственных за финансовую политику, лишний раз подтвердила, что в течение всего постсоветского периода разработка экономической политики в России страдала из-за недостаточно компетентного руководства и отсутствия оперативного взаимодействия.
Итак, российские власти рассчитали очередной бюджет исходя из того, что получат
Принципиальным, с точки зрения российских властей, было то, что в свете итогового коммюнике кельнского саммита «Большой семерки» 1999 года помощь, о которой шла речь, была весьма скромной. Касьянов, бывший во время саммита министром финансов, гордился включенной в коммюнике формулировкой, которая гласила: «Мы призываем Парижский клуб к тому, чтобы сразу после вступления в силу соглашения с Международным валютным фондом он незамедлительно провел переговоры по заключению соглашения с Россией о реструктуризации долгов. Для того, чтобы поддержать усилия России по обеспечению макроэкономической стабильности и устойчивого роста, мы будем содействовать тому, чтобы Парижский клуб продолжил заниматься проблемой российской задолженности, возникшей на основе долговых обязательств советского периода, с целью ее всеобъемлющего решения на последующей стадии, когда в России будут созданы условия, позволяющие осуществить программу более глубоких экономических реформ». Теперь же, признавая, что при сложившемся международном отношении к России рассчитывать на «всеобъемлющее» решение преждевременно, российские власти, как им казалось, выступали с весьма скромной просьбой всего лишь перенести сроки текущих платежей.
Миссия МВФ исходила из понимания, что долговой вопрос в 2001 году требует решения, и включила прогноз о 3-миллиардном разрыве в доклад, который в сентябре утвердил и Совет директоров. Никто не ставил это понимание под вопрос ни на двухсторонних переговорах в Праге, ни во время других контактов осенью 2000 года. Напротив, в начале ноября, после состоявшейся в Москве встречи с немецкой делегацией, заместитель министра финансов Сергей Колотухин сообщил, что единственная оговорка немцев по поводу российской просьбы о помощи заключалась в том, что речь не должна идти ни о каком возможном сокращении или списании долга.
Однако платежный баланс России продолжал укрепляться. С июня по декабрь 2000 года, несмотря на значительно возросший отток капитала из страны, валютные резервы ЦБ увеличились на 6 млрд долларов. После того как в ноябре миссия МВФ на основе свежих данных пересчитала показатели российской экономики и поделилась ими с кредиторами из Парижского клуба, стало ясно, что при таких условиях уже даже чисто технически невозможно считать предоставление чрезвычайной финансовой помощи России обоснованным. Конечно, определенную роль сыграло и то, что Россия в тот момент не пользовалась в международном общественном мнении ни уважением, ни доверием и что любое выделение средств было бы воспринято как поддержка Западом российских действий в Чечне. В начале декабря о возникших у Парижского клуба сомнениях неофициально уведомили российскую сторону.
Москве было трудно поверить в такой поворот событий. 29 декабря министр финансов Кудрин направил Парижскому клубу письмо с просьбой в предварительном порядке начать рассмотрение реструктуризации на следующий год. Однако его просьба была отвергнута. Кредиторы потребовали погашения долга в полном объеме по установленному графику. В России с возмущением заговорили о лицемерии Запада и о неисполнении им своих обещаний. Кто-то предлагал сказать кредиторам, что уже поздно и технически невозможно включить платежи в бюджет, кто-то указывал, что бюджет уже стал законом и нарушать его нельзя, а кто-то и вовсе призывал не поддаваться «давлению Запада». Ставки в споре были высоки: в конце января наступал срок погашения крупных сумм, а отказ платить означал бы дефолт, за которым неизбежно должен был последовать кризис.