Делай, что должно. Легенды не умирают
Шрифт:
История о пробуждении Родничка разлетелась по всему Эфару в мгновение ока, и люди искренне радовались за Янтора: не один теперь, семья есть. Потеплели ветра, свистят задорно. Хорошо и удэши, и его земле.
Незаметно текли дни, и вот уже высыпались последние снегопады, белоснежное одеяние Эфара разом осело — и растаяло под ласковым светом щедрого солнца. Ниилиль от души напиталась этой талой водой, стала побойчее, ярче, уже не шарахалась испуганно от людей, наоборот, тянулась к ним, любопытно блестя глазами. Принимали ее ласково, ведь каждый из эфараан с детства знал и помнил печальную легенду. Пусть та и открылась с новой стороны,
Яр же, в отличие от названной сестры, с каждым днем все больше погружался в состояние меланхолии. Вяло порадовался вместе с Ниилиль первоцветам, потом расцветающим садам. Ко дню Малой медовой ярмарки и вовсе ходил, словно черный омут в себе носил, прятал глаза и больше молчал.
— Ну чего ты, чего? — теребила его Ниилиль.
— Отстань от него, — ворчал Кречет. — Не видишь, плохо человеку? Дай перетерпеть.
Яр был ему благодарен. Он уже знал: на праздник семья Кэлхо потребует от нее назвать имя жениха. Как раз год будет, чтоб до свадьбы молодым ата отстроить, хозяйство какое-никакое собрать, решить, как дальше будут жить. Может, учиться пойдут, может, дело какое по душе у будущего зятя есть — так подсобить двум семьям разом проще, чем одному крутиться. Все это знал и потому только и мог, что провожать девушку, за год перелинявшую из нескладной девочки-подростка в настоящую горскую красавицу, тоскливым взглядом.
Кэлхо теперь и вовсе одна не ходила никуда, только в окружении стайки подружек, но тоже не казалась особенно счастливой. Хотя в школе и сидела за одной партой с Яром, общалась вполне дружески и тепло, но держала строгую дистанцию. Даже ручку передать — и то словами просила, а не острым локотком в бок тыкала, как раньше.
Вокруг все смотрели скорее одобрительно. Сочувствующе, не без этого, как тут не посочувствовать, когда жизнь так складывается. Но никто же не виноват. Так сложилась: вот горяночка, вот Эона-хранитель. Ей одна дорога, ему — другая.
Что Яр — хранитель, ему в один голос сказали Кая с отцом. Удэши и много кого повидавший нэх не могли ошибиться, отец, правда, в затылке чесал: это ж когда сын успел выбор сделать? Когда Родничка освобождал, что ли? Яр на это только покачал головой: свой выбор он сделал гораздо раньше, уходя из дома. Когда снял с шеи детский оберег. С болью, с виной снял — выбирая собственный, не «как должно», путь.
А Хранителю семьи не полагается, ему не одну, свою, ему все семьи, сколько их на земле есть, хранить и беречь. Вот и кусал губы, чтоб не сорвалось неосторожное слово, не вырвалось криком: «Люблю тебя!», когда смотрел, как гордо несет отягощенную толстой косой голову Кэлхо, гордо ступает, ничем не посрамив чести своей семьи.
Он и на праздник идти не собирался, носу в Иннуат не высовывать. Потому что после ярмарки, прежде чем люди на площадь танцевать пойдут, прежде чем нехо костер запалит — тогда и объявляют такое. Но не получилось. Ниилиль аж расплакалась, умоляя пойти с ней. Страшно ей было — первый праздник в её жизни! И любопытно. И страшно. И Янтора рядом не было, чтобы с ним гордо пройтись, на других не глядя. И Яр сдался — уж чего-чего, а как на женские слезы реагировать — не знал. Пришлось, скрепя сердце и скрипя зубами, надевать праздничные одежды, распускать волосы. Ниилиль ему в них сама лазурную ленту вплела, радовалась, какой у нее побратим — братик, иначе не называла, — красивый. Только внутренним чутьем удержалась, не ляпнула, что все девушки на него нынче любоваться будут, хоть и хотелось.
А на празднике не до чего стало: казалось, закружил бурный поток, до сверкающих капель перед глазами, почти до дурноты. Ниилиль нужно было все и сразу: увидеть, понюхать, пощупать, если разрешали. Повизжать от восторга, когда все это делать сил уже не оставалось, схватить за рукав:
— Яр, там такое! — и тут же в другую сторону, к весело скалящимся кошакам.
Вот тоже странно было: от Кречета шарахалась, опасалась, этих же — ни капельки, только дай волю — затискала бы сестричек. Динк от нее сам шарахался, «поджимая хвост». Боялся Янтора рассердить.
Сестричкам Яр Ниилиль и сплавил, желая хоть ненадолго отдохнуть, забиться в какой-нибудь закуток и выдохнуть. А еще лучше — переждать именно до танцев, не появляясь на площади. Он бы и на торговую не пошел, да Ниилиль его бурным потоком протащила, так что родителей Кэлхо он увидеть успел, и даже нашел в себе силы подойти, поздороваться, купить любимого лакомства. Честно не мог представить себе, как в летокрай на Большой ярмарке сможет это сделать. Да никак, наверное. Останется и без меда. Меньшая из бед, если так подумать. Хотя бы о том, как первый раз его попробовал, ничего напоминать не будет.
— Я тут присяду? — спросил, отдуваясь, Динк, проскользнув в ту же щель между домами. — Вот видят Стихии, эти девушки — сущее наказание!
— Тебе-то они чем не угодили? — безразлично поинтересовался Яр, прикрывая глаза и откидываясь на стену затылком.
— У тебя просто сестер нет, вот и не понимаешь, — Динк сполз рядом, плюхнувшись прямо на землю. — Появятся — узнаешь! Хоть к костру не иди-и-и…
— А что, Кошки себе женихов нашли-таки? — не удержался от вопроса Яр.
— Какой там! От них сами все разбегаются, хоть одно хорошо — гонять никого не надо. А если они сейчас еще с Родничком споются… — Динк застонал и спрятал лицо в ладонях.
Они бы могли еще долго так страдать на пару, если бы в их убежище не заглянули.
— Ага, вот вы где! Яр, ты-то мне и нужен. А тебя, Динк, сестры искали, так я им скажу, что нашел, — насмешливо сощурился Кречет, цепко ухватив вяло протестующего Яра за руку. Под кошачий вопль «Не надо-о-о!» и утащил. К площади, к кострам.
— За что? — взмолился Яр. — Кречет, тебе-то я что сделал?
— А ну тихо, мелкий, — шикнул тот. — Ей самой за тобой бегать, что ли?
Яр споткнулся, не упал только потому, что Кречет под локоть крепко держал.
— Ч-что? Кому?
— Идем, сам все поймешь, — улыбка с лица друга сошла вовсе, теперь он был серьезен, как никогда. И Яр, стараясь переставлять ноги потверже, поплелся за ним, не зная, чего еще ждать.
На площади уже было почти все готово к танцам, к разжиганию костров. На высоком крыльце ратуши расположились в креслах нехо и нейха, не мешая людям заканчивать приготовления и наблюдая за тем, как к костровому кругу выходят попеременно парами подростки, а то и постарше, уже закончившие обучение, уже работающие, крепко стоящие на ногах парни и девушки. Как правило, заканчивалось это представление строгими кивками старших. На памяти нехо еще не случалось такого, чтоб родители отказали. Неволить детей в Эфаре было не принято. А чтоб уверились, что уживутся вместе, было как раз таки это время и отпущено, от объявления до сватовства да от сватовства до свадьбы.