День да ночь
Шрифт:
– Зеленый - это верно, - согласился Опарин.
– Но парень вроде неплохой. Видели, как он за лопату ухватился. Умеет ее в руках держать.
– На минуту и взял, - ухмыльнулся Дрозд.
– Но взял. Ты подожди, он еще с нами копать станет.
– Вот и плохо, - проворчал Афонин.
– Комбат с солдатами копать не должен. Что здесь хорошего?
– Пока зеленый, непременно должен покопать, - объяснил Опарин.
– Как в кино. Созреет - перестанет.
– Что вы на него взъелись?
– заступился за лейтенанта Лихачев.
– Молодой, шустрый и безвредный. И память у него хорошая. Все размеры КП назвал.
– Знает
– И нельзя было понять по его тону, хорошо ли это, если человек отличник, или плохо.
Обсудили и эту проблему. Решили, что если дельный и порядочный человек, то может быть и отличником. Ничего страшного.
– Командир тоже человек, имеет право быть разным, - рассудил Лихачев.
– Парень не вредный, но опыта у него нет, - обратил внимание на главный, по его мнению, недостаток нового комбата, Афонин.
– боюсь, не стал бы он в бою командовать. Начнет приказывать, как и что...
– В бою без приказа нельзя. Без приказа никто не будет знать, что делать, - высказал мудрость, почерпнутую в штабе за письменным столом, Дрозд.
– В бою надо приказывать только тогда, когда без приказа обойтись нельзя, не согласился с ним Опарин.
– Зачем тогда командир нужен?
– не мог понять писарь..
– Во время боя командир зачем?
– Как раз затем, чтобы не приказывать, - пояснил Опарин.
– Приказать все, что надо, он должен до боя. А во время боя наблюдать. Чтобы ему все точки были видны, все люди. И противник тоже. И если что-нибудь неожиданное случится, тут он должен быстро сообразить, что делать дальше. А если все нормально идет, дергать солдат не надо. Запутает их и сам запутается. Такое вот кино...
– Я как раз об этом, - подтвердил Афонин.
– Меньше бы он приказывал, пока в деле не разобрался.
– Ладно, братья-славяне, - подвел итог Опарин.
– Деваться нам некуда. Служить придется под его началом. И неизвестно, что из него выйдет. Может, путевый командир получится. Не комбат Лебедевский, конечно, но командир. Его пока по-умному учить еще нашему делу надо. Посмотрим, каким он будет в бою.
Такую получил Хаустов характеристику. Достаточно удовлетворительную. С сочувствием отнеслись к молодому лейтенанту. А что касается должности: "Временно считать командиром батареи".
После первого боя другая будет у него характеристика. И что касается должности, то могут утвердить, но могут и не утвердить.
* * *
Земляные работы солдаты закончили быстро. Яму под командный пункт вырыть - не позицию для орудия подготовить, работа недолгая. Потом стали подбирать бревна для наката. Лейтенант Хаустов снова появился. Не надеялся, что без него сумеют сделать все, как положено. Он пару раз оббежал вокруг будущего командного пункта, оценил проделанную работу визуально, и усомнился в достаточной высоте насыпи. Остановился, измерил и убедился, что глазомер его не подвел. Согласно наставлению по инженерным работам, пяти сантиметров не хватало, значит - непорядок. Но голос не повысил, приказал досыпать недостающее. Досыпали. Потом досыпали в другом месте и в третьем, там, где недостарались. В четвертом и пятом подрезать пришлось. Перестарались, лишнего насыпали. Но никто не ворчал, потому что подсыпать да подрезать - это не работа. Лихачев же, делал вид, что принимает все всерьез, пошлепал ладонью по брустверу и произнес:
– Так воевать -
Лейтенант не мог предположить, что над правилами инженерных работ, разработанными и утвержденными специалистами в самых высоких чинах, можно шутить, и принял его слова всерьез. Одухотворенный тем, как близко к сердцу этот простодушный солдат принимает его указания, он произнес маленькую речь о том, как важна точность в артиллерии. Именно в артиллерии и прежде всего в артиллерии. Потом популярно разъяснил, как надо держать пилу, как пилить стволы деревьев на накат, какого размера должны быть отрезки бревен, как их подгонять друг к другу и как крепить. Много интересного узнали от него солдаты.
Обогащенные этими знаниями, они распилили доставленные из рощи стволы, подтесали их, чтобы плотно прилегали друг к другу, и уложили в два наката, крышей блиндажа. Оставалось только скрепить их и засыпать сверху землей.
– Скреплять надо скобами, - подсказал лейтенант.
– Нету скоб, - сообщил Опарин.
– Почему нет?
– потребовал объяснений лейтенант.
После окончания училища это был первый день, когда лейтенант Хаустов столкнулся с обыденной фронтовой жизнью. И так вот, с ходу, понять некоторые простые вещи не мог. Время для этого требовалось. Опарину пришлось объяснять, почему на фронте, случается, нет скоб, чтобы скрепить бревна наката. Объяснил. А главное - Хаустов понял.
Вместе начали искать выход из положения. Подумали и вспомнили, что на машине должен быть большой кусок проволоки, как раз подходящей для такого дела.
В кузове машины можно было найти немало разнообразного добра. В него собирали и складывали не только то, что нужно, и не столько то, что нужно, а все, что могло когда-нибудь пригодиться. А у каждого члена расчета был свой вкус и свое мнение о том, что может пригодиться в дальнейшем. И забивали машину различным имуществом так, что в ней, бывало, не повернешься. Когда доходило до этого, сержант Ракитин в очень понятных каждому выражениях напоминал, что их машина есть боевая единица гвардейского полка, а не свалка барахла, и не помойка. И устраивал "великий шмон".
Он влезал в кузов и собственноручно выбрасывал почти все подряд, называя при этом имена барахольщиков, определяя степень их жадности и бестолковости. Тут же он давал им бескорыстные советы, как они могут использовать во фронтовой обстановке оцинкованную банную шайку, сломанный дамский зонтик, эмалированный чайник без носика и ручки и многое другое, столь же редкостное, что он обнаруживал в кузове "боевой единицы гвардейского полка".
Расчет наблюдал, постанывал от сожаления, похохатывал над неожиданными советами. И удивлялись солдаты, как могло попасть на машину столько ненужных им еще сто лет вещей.
Последний "великий шмон" проходил давно, и проволока лежала на том месте, где ее положили. Дождалась своего часа. Лихачев, которому был доверен поиск, вскоре принес ее.
Опарин крепко стянул проволокой один из углов наката, хотел обломать ее, но пятимиллиметровая стальная проволока гнулась плохо.
– Дай топор, отрублю, - попросил он Бакурского.
– Чего топор тупить, - вмешался Афонин.
– Топором проволоку не рубят. Ну-ка, я ножом...
Все, кроме Хаустова и Дрозда, знали, какой у Афонина нож. Не раз видели его в деле. Но подошли посмотреть, как он будет рубить проволоку.