День да ночь
Шрифт:
Куда шла батарея, Ракитин не знал. Приказали: "По машинам!" - и поехали. Служба солдатская, она так и идет от приказа до приказа. Тем и хороша. От лишних забот освобождает.
– Ехали около часа. Погода стояла вполне подходящая. Не погода - подарок: все небо тучами забито. И никакой авиации. Ну ее в болото, эту авиацию...
Солдаты на фронте интересуются погодой, пожалуй, еще больше, чем крестьяне в дни полевых работ. Лучше всего, считают они, когда небо плотно укрыто тучами.
Конечно, хорошо, если пролетят над головами наши "ИЛы" или "Пешки" и накроют противника. Что тут у фрицев начинается:
А если не "ИЛы"? А если "юнкерсы"? Вот уж кого солдаты не любят. Летят, вроде бы, высоко и сторонкой пройти собираются. Только понадеешься, а они уже развернулись и пикируют. Бомбу за бомбой выкладывают. Прямо на голову, гады! Но этого подлым стервятникам еще и мало. Включают у себя какие-то сирены и при пикировании воют так, что душу выворачивают и подрывают моральный облик. Не у каждого нервы выдерживают. Хорошо, если бомба упадет где-нибудь далеко. А если рядом? Тогда кранты. Амба. И не в бою, а просто так, ни за что, ни про что...
Солдаты предпочитают пасмурное небо.
– Так и ехали. Обстановка спокойная. Впереди - наши, сзади - тем более наши, небо в облаках. Опасаться нечего. И местность хорошо просматривается. Степь.
... Рельеф этот стал для них привычным. Они больше месяца шли по таким местам, типичным для Украины: равнина, небольшая рощица, неказистая высотка, неширокая мелководная речушка с пологим левым и крутым правым берегом, бесконечно длинный извилистый овраг. Лесостепь, как в школьном учебнике географии.
– Справа небольшая рощица осталась. Впереди, тоже справа, возвышенность. Кряж какой-то. Перед нами колонна автомашин, какой-то автобат. Снаряды везли танкам и горючее. Мы за ними, почти вплотную. А дорога как раз поворачивает за этот кряж. Вот посмотри...
Ракитин подобрал небольшую щепку, отколовшуюся от ящика, и стал чертить ею на плотно утоптанной земле. Вначале провел длинную ровную линию, потом мягко повернул ее вправо.
– Это - дорога. Здесь шла колонна автобата, - он обозначил несколько черточек на дороге.
– А здесь - наша батарея.
– Еще несколько черточек, но дальше от поворота.
– Здесь, - он нарисовал неровный овал, как это принято на топографических картах, - роща. А здесь - высота, - справа от того места, где дорога поворачивала, он нарисовал несколько кругов, каждый последующий внутри первого.
– Дорога за нее поворачивает, и отсюда не видно, куда она идет...
– Понятно... На коленях у Бабочкина лежала полевая сумка, а на ней большой блокнот. Вслед за Ракитиным он набрасывал схему местности, записывал все, что говорил сержант.
– Бензовозы и машины как раз заворачивали за эту высоту. Их на виду десятка два, наверно, и оставалось. А мы от поворота были еще метрах в двухстах или немного дальше. И вдруг с замыкающей нашу колонну машины (там командир второго взвода ехал) по ходу колонны - красная ракета. На марше одна красная ракета по курсу, вдоль идущей колонны означает: "Танки сзади!". Оборачиваюсь и вижу: из рощи фрицевские танки вываливают и на полном газу в нашу сторону шуруют. Сколько - не сообразил. Но много.
Ракитин опять замолчал.
...На фронте случается всякое, на то она и война. От неожиданности никто не избавлен, не застрахован. Но увидеть, вдруг, у себя за спиной, группу вражеских танков - это слишком даже для опытных солдат. Если бы хоть какое-нибудь укрытие... А в чистом поле, каким бы солдат ни был опытным и отчаянным, против танков он беззащитен. Если бы иметь в запасе хоть пяток минут, чтобы орудия развернуть, под сошники подкопать, снаряды подготовить... Не было этих пяти минут.
Выход у артиллеристов был один: использовать особенности местности и свое преимущество в скорости. Рвануться вперед и укрыться за высоту. "Студебеккер" - машина с неплохой скоростью, и двести оставшихся до поворота метров для нее пустяк, секунды.
Оторваться от танков, найти подходящее место, развернуться и встретить фрицевские танки огнем. И тут уж кто кого... Такое вот грамотное и разумное решение мог принять комбат Лебедевский.
– Как в этой роще немецкие танки оказались?
– спросил Бабочкин.
– Кто их знает.
– Ракитин осторожно дотронулся до повязки. Опять голова разболелась.
– Наш участок фронта наступал. Каждый полк старался вырваться вперед. А что осталось в тылу - не их забота. Вторые эшелоны должны подмести. Не ударным же группировкам этим заниматься... Вот у фрицев группу танков и отрезали. Они затаились. Решили подождать, пока передовая отойдет. Потом с ходу ударить по нашим тылам и прорваться. Такая шальная танковая группа много беды наделать может.
– Никто их не заметил?
– Может, издали и видели, но приняли за своих.. А если бы ту рощу как следует разведали, то взяли бы ее в колечко и прошлись "Катюшами". Фрицы бы быстро лапки подняли. И никакой находчивости не надо было нашим проявлять, никакого массового героизма.
Про "массовый героизм" и "находчивость" это Ракитин конкретно в адрес корреспондента выдал. Бабочкин понял и почувствовал себя несколько неуютно. Но проглотил.
– Почему не разведали рощу?
– задал он интересный вопрос.
– Это не у меня надо спрашивать. Наше дело - танки встречать. На передовой, не в своем тылу. В тылу место занимают штабы, большое начальство. Их подальше разместили: ни автоматная очередь их там не достанет, ни снаряд. Это чтобы они спокойно думать могли и правильно решали, как нам воевать. Кто-то там не тем местом думал. Раздолбаи, понимаешь, есть в любом чине. Из-за раздолбайства мы и получили фрицевские танки у себя в тылу.
– Удрать вы от них могли?
– Могли, не могли, разве в этом дело? Могли, конечно. Но они бы от этого автобата мокрое место оставили. А без автобата худо пришлось бы всему корпусу. Танки без горючего и снарядов не танки, а мишени.
– И вы приняли бой?
– Приняли...
– Ракитин задумался, прикидывал как поточней ответить.
– Приняли. Но это не бой был. Не знаю, как и назвать. Просто комбат решил придержать танки и дать уйти автобату.
...На последних машинах автобата тоже увидели ракету и танки. Кто-то продублировал сигнал. Колонна пошла быстрей. Водители выдавливали из тихоходных машин все, что могли.