День да ночь
Шрифт:
– Можно курить!
– отдал команду лейтенант.
Солдаты, разминались после дороги, посыпались из машин. Лейтенант же, весело скрипнув ремнями, подошел к расчету и нашел глазами командира.
– Сержант Ракитин?! Командир орудия?!
– не то чтобы спросил, а скорее подтвердил лейтенант и личность Ракитина, и звание его, и место в служебной иерархии.
– Так точно, сержант Ракитин, командир первого орудия третьей батареи.
– Лейтенант Хаустов!
– представился лейтенант.
– Командир батареи, в которую входит теперь твое орудие, - лейтенант нахмурился, очевидно,
Ракитину было девятнадцать лет, как и новому комбату. Но выглядел он постарше, да и чувствовал себя старше. Пока лейтенант постигал премудрости тактики и стратегии в училище, Ракитин воевал. Год на фронте, в послужных списках, засчитывается за три года обычной службы. Наверно, надо засчитывать его и за три года обычной жизни.
– Чем занят расчет?
– поинтересовался лейтенант, хотя видел, еще когда машина подъезжала, что ничем расчет не занят. Стояли, разговаривали. Да и сейчас, с приездом начальства, солдаты не спешили заняться каким-нибудь делом или хотя бы создать видимость, что заняты работой. По-прежнему стояли, прислушивались к разговору. Лейтенант почувствовал в этом недостаточное уважение к командиру батареи, но промолчал, решил не затягивать узлы в первые минуты знакомства.
"Играют в футбол!
– хотел ответить Ракитин.
– Не видит, что ли, стоят, слушают, о чем мы разговариваем. Капитан Лебедевский спросил бы: накормлены ли солдаты?"
– Расчет занят земляными работами. Сейчас отдыхает, - доложил он.
– И давно отдыхает?
– намекнул лейтенант, что пора бы людям и за работу браться.
– Недавно.
– Ракитин намек понял, но подстраиваться под начальство не стал.
– Расчет сегодня не получал пищу, - добавил он.
– Как это, не получал?
– удивился лейтенант.
– Почему?
– Нет у нас ничего. Вчера последние запасы прибрали.
– Где кухня?
– потребовал объяснения лейтенант.
– Кухни нет уже третий день.
– Чего же вы едите?
– Сегодня еще ничего не ели. Я думал, с вами кухня приедет. Капитан Крылов обещал. Не знаете, где она?
– О кухне ничего не знаю.
Лейтенант задумался. Расчет надо накормить, это ему было ясно. Комбат о своих подчиненных должен заботиться и, в первую очередь накормить. А потом потребовать!
– Солдат накормим, - заявил он.
Лейтенант подозвал командиров вновь прибывших орудий. Их Ракитин не знал. Оба были в коротких, почти новых английских шинелях, с новыми сержантскими погонами. Значит, прибыли недавно. Но оба, чувствовалось, ребята бывалые. У того, который повыше, глаза прищуренные, злые, а левого уха вовсе нет. Видно осколком срезало. Он и самокрутку не бросил, когда шел к командиру. Держал сейчас в пальцах, отвернув ладонь. Другой пониже ростом, но широкий в кости, вроде Опарина. Лицо у него красное, обожженное ветрами. Смотрел он на лейтенанта из-под широких нависших бровей спокойно и уверенно.
– Надо поделиться с товарищами продуктами, - сказал лейтенант.
– Передайте сержанту Ракитину из своих запасов семь банок консервов и сухари. Этого хватит?
– спросил он у Ракитина.
– Хватит, - подтвердил тот. И подумал,
Сержанты переглянулись.
– Нет у нас никакого запаса, - сказал тот, что повыше.
– Обедать нечем.
– Как так?!
– удивился лейтенант Хаустов.
– Я видел, как вы утром ели консервы и сухари.
Высокий промолчал. Глядел на лейтенанта и молчал, как будто не слышал вопроса. Объясняться с командиром продолжил тот, который пониже.
– Это нам утром на завтрак выдали, - объяснил он.
– В обрез. А на обед ничего не дали. И запасов никаких нет.
– Он неодобрительно посмотрел на лейтенанта: раз ты командир, то и обеспечь харчами.
Высокий согласно кивнул. Потом посмотрел на без толку тлеющую самокрутку, поднес ее к губам и затянулся.
Лейтенант Хаустов хорошо помнил, что отец-командир должен заботиться о солдатах. И еще лейтенант знал, что накормить солдат - святое дело. "Сначала накорми солдата, потом требуй от него!" - не раз говорил им генерал, начальник училища. И лейтенант пошел на крайний шаг, сознательно взял всю ответственность на себя.
– Разрешаю использовать Неприкосновенный запас, - сказал он Ракитину.
– И вам тоже, - это уже двум другим сержантам.
Вот так пошел лейтенант Хаустов на нарушение Инструкций и Приказов, которые оговаривали, что Неприкосновенный запас может быть использован только в самых критических обстоятельствах. Он понимал, что обстоятельства еще далеко не самые критические, но решил, несмотря ни на что, солдат накормить.
Не прошло еще и месяца после окончания училища, где Хаустов был одним из лучших курсантов, а он уже нарушил Устав и совершил этим своеобразный подвиг, ибо сознательно жертвовал своей незапятнанной репутацией и был уверен, что за нарушением неминуемо последует возмездие.
Если бы сержанты поняли благородное движение души своего командира... Если бы почувствовали, чем жертвует он ради их благополучия...
Что касается Ракитина, то он ничего, кроме досады, не почувствовал: "С Луны ты, что ли, свалился, - подумал он о своем командире.
– Вот беда на нашу голову..." Видно, и другие сержанты подумали что-то похожее, потому что смотрели на командира батареи с удивлением.
– Нет у нас неприкосновенного запаса, - ответил за всех Ракитин.
Тот, что пониже, поддержал Ракитина кивком. Одноухий смотрел куда-то в сторону, не желая участвовать в пустом разговоре.
Отсутствие Неприкосновенного запаса лейтенанту Хаустову не понравилось. Это было нарушением. И кто-то должен был нести ответственность.
– Почему израсходовали?!
– свел он брови.
– Кто разрешил?
– Не было у нас неприкосновенного запаса. Второй год воюю, а все без неприкосновенного запаса, - объяснил Ракитин.
– Его где-то в другом месте едят, - сказал невысокий сержант.
Одноухий по-прежнему молчал.
Лейтенант Хаустов растерялся. Ему уже было не до того, голодны солдаты или нет. То, что он услышал, было неправильно. Оказалось, что один из Великих Законов Армии вовсе и не Закон, а так... одни разговоры. Это подрывало веру во все остальное. А без веры лейтенант пока не мог.