Дети выживших
Шрифт:
Вернулся, прошел в спальню, посмотрел в окна. И только после этого сел на пол, поджав ноги, прямо напротив Ар-Угая.
Ар-Угай налил себе самую большую пиалу напитка из колючки, сделал несколько глотков и поморщился.
— Как ты пьешь эту дрянь?
— Она придает сил… — возразил было Верная Собака и замолк, понимая, что это не главное.
Ар-Угай взял с блюда сразу несколько шариков высушенного соленого творога из кобыльего молока, сунул в рот, запил все тем же напиткам.
— Дорога была нелегкой… У тебя простая, хорошая еда… В Арманатте придворные повара, которых набрали где попало, готовят всякую гадость, вроде черепашьего супа.
Прожевав, он передохнул и сказал:
— Я приехал, чтобы сообщить тебе плохую весть. И сегодня же уеду обратно в Арманатту.
Верная Собака навострил уши.
— Великий каан, брат Богды, Угда, умер.
Ар-Угай слегка откинулся и, прищурившись, мгновение смотрел на Верную Собаку. Тот лишь шевельнул головой, но промолчал, выдержав взгляд. Это понравилось Ар-Угаю.
— Может быть, еще не умер. Может быть, еще мучается кровавым поносом… Но скоро умрет.
Верная Собака молчал, ожидая продолжения. И это Ар-Угаю уже не очень понравилось.
— Айгуль. Его новая наложница, — наконец пояснил Ар-Угай. — Толчёное стекло.
Верная Собака все молчал.
Ар-Угай вздохнул, неторопливо проглотил еще несколько шариков. Продолжил:
— Этот обиженный небом пьяница вздумал жениться. И знаешь, на ком?.. На дочери Богды, на своей сестре.
— Айгуз? — На этот раз Верная Собака не сдержал изумления.
— Айгуз. Перед тем, как отплыть в Тауатту, которую мы назначили ему в улус, он потребовал, чтобы собрался курул. И чтобы на куруле было решено отдать ему в жены Айгуз.
— Тогда… — Верная Собака вдруг сообразил. — Это значит, что он стал бы настоящим великим кааном, а каан-бол — его сыном и наследником.
— Вот именно, — подтвердил Ар-Угай. — Не собираясь отдавать судьбу хуссарабов в руки умовреженного каана, я приставил к нему свою родственницу, Айгуль.
— Я знаю ее, — сказал Верная Собака. — Красивая девушка.
— Не только красивая, но и умная. Я велел ей подсыпать в пищу Угды толченое стекло. Сейчас его плавучий дворец приближается к Большой излучине Тобарры. Я послал отряд из своей тысячи. Дворец доплывет до Махамбетты. Кайлык проследит, чтобы похороны были мирными и пышными, такими, какие подобают великому каану.
Ар-Угай протянул руку и хлопнул Верную Собаку по плечу, от чего тот едва заметно вздрогнул.
— Однако теперь власть переходит к Айгуз. И с этим тоже надо что-то делать.
Верная Собака нахмурился.
— Она ни во что не вмешивается. Думаю, больше беспокойств вызывают Камда и Амза. Что-то они стали не в меру самостоятельными.
— Одно с другим связано, — резко сказал Ар-Угай. — Когда власть в руках женщины, между мужчинами не будет мира.
— Это верно, — Верная Собака наклонил голову. Поднял и спросил тихо — тихо, одними губами:
— Что же ты предлагаешь?
Ар-Угай поднялся, прошелся по просторной комнате, выглянул в окно. На темной зубчатой стене дворца истуканом застыла маленькая черная фигура стражника.
Ар-Угай двумя быстрыми прыжками пересек комнату и, оказавшись рядом с Верной Собакой, внятно проговорил:
— Завтра ты зарежешь её.
Верная Собака не дрогнул. Он только надолго задержал дыхание, а потом медленно, с трудом, выдохнул. Его мясистый загривок взмок от пота.
— Ты — полководец, а не я, — наконец выговорил он. — Так говорил Богда.
Ар-Угай кивнул и улыбнулся.
— Не беспокойся. Со мной приехал человек, который поможет тебе. Когда-то он служил самому Богде, выполняя деликатные поручения. Ты должен знать его — человек без племени, Хуараго.
Утром город мертвых не казался страшным. Невыспавшийся полусотник расставил караулы и пошел в сторожку смотрителя.
На кладбище стали появляться хуссарабы. Один из них, толстый и сердитый, видимо, был тем самым, которого звали Верной Собакой.
Он объехал все кладбище, спешился у усыпальницы, вошел внутрь. Обернулся к Хуараго.
— Всех местных стражников отсюда убрать, — сказал Хуараго. — Пусть охраняют аллеи кладбища. А усыпальницу будут охранять мои люди.
Верная Собака кивнул.
Домелла подъехала к кладбищу верхом, у ворот сошла на землю и вошла внутрь, на посыпанную песком центральную аллею. Вдоль аллеи, обсаженной вечнозелеными кипарисами и миртом, стояли шеренги хуссарабских воинов — темных и невозмутимых, в шлемах с опушкой и стеганых кафтанах с нашитыми латами.
Домелла шла очень медленно. Позади шел Харрум, а за Харрумом — смотритель и магистрат. Хуссарабский наместник держался рядом с Верной Собакой, Хуараго и десятком телохранителей в черных панцирных доспехах.
Она помнила здесь каждую тропинку — кладбище было одним из излюбленных мест детских игр. Аххаг хвастался, что не боится мертвяков, и не раз приводил сюда маленькую Домеллу. Рассказами о покойниках, которые ночью встают из могил, он, бывало, пугал ее до полусмерти.
Сейчас кладбище выглядело заброшенным. На некоторых холмиках не было надгробий, иные лежали разбитые.
Она поднялась на холм и остановилась перед усыпальницей Ахха. Это было приземистое сооружение из гранитных блоков, слишком тяжелых для почвы: гробница, казалось, постепенно тонула в земле, и даже вход в нее опустился настолько, что надо было наклонять голову, чтобы войти.
Два жреца Танны встретили ее внутри. Харрум обменялся с ними несколькими словами. Вместе с Домеллой в усыпальницу вошли Верная Собака и Хуараго.
Домелла подошла к гробу безымянного монаха.
Верная Собака с неудовольствием посмотрел на высеченный на камне крест. Он помнил тот страшный ночной штурм. Он был тогда совсем юным, и штурм монастыря был первым штурмом в его жизни. Он помнил, как лез на стену по шаткой приставной лестнице, помнил, как бежал по задымленным узким коридорам монастыря, и, пьянея от запаха крови, рубил саблей странных белолицых людей в черных рясах. Он помнил хриплый голос Шаат-туура — седой полководец тогда тоже был молод, — Ищите девчонку!