Дети выживших
Шрифт:
Карша непонимающе улыбнулся и попытался поймать орла рукой. Но рука почему-то не послушалась, а орел внезапно взмыл куда-то вверх.
А вместо орла Карша вдруг увидел два черных сверлящих глаза.
— Очнулся, раб? — гортанно спросил хуссараб в черной коже и с черными пластинами, нашитыми на грудь.
Карша услышал короткий разговор по-хуссарабски, потом голову ему приподняли, и он увидел перед собой другого хуссараба — того, который распоряжался в Кейте в последние дни. Бараслан — кажется, так его звали.
— Кто дал тебе этот знак? — спросил на языке Гор Бараслан.
Карша молчал.
Бараслан кивнул воину, и Карша почувствовал, как тяжелая рука приподнимает его за волосы выше, выше…
Карша молчал. Он привык и не к такому обхождению.
— Зря, зря молчишь, — сказал Бараслан. — Тебя убьют пытками. Царицу убьют предатели. И никто не сможет узнать, кто их послал…
Карша молчал.
— Я охраняю царицу. Кто-то хочет добраться до нее, — сказал Бараслан. — Не хочешь говорить? Как хочешь.
Он сделал знак, воин выпустил волосы, и Карша с облегчением упал навзничь. Перед глазами поплыли круги, и тошнота подступила к горлу.
Амнак приехал на день позже, чем обещал Хуараго. И немудрено: он двигался с огромным обозом, который, по мере движения по Зеркальной долине, обрастал все новыми повозками и табунами, поскольку Амнак считал себя вправе собрать любую дополнительную дань в любом месте любого улуса.
Прибыв, он хотел устроиться в лучшем здании Кейта — царском дворце, а когда узнал, что дворец уже занят, поморщился и решил подыскать себе другое. Оказалось, что в Кейте есть дома, которые выглядят куда лучше дворца Ахха Мудрейшего, не особенно заботившегося о внешнем великолепии. Были особняки богатых торговцев, превосходившие царский дворец и размерами, и пышностью отделки.
Амнак выбрал самый большой дом. Пока обоз втягивался в город, расквартировывался в пакгаузах гавани, пока сам Амнак со свитой устраивался на новом месте, прошли еще сутки.
И только потом он вспомнил о делах и вызвал Бараслана.
Аххумский орел, найденный у Карши, нисколько не встревожил Амнака. В осторожной беседе Бараслан выведал, что хотя Амнак и слышал о хранителях — хранители были и у хуссарабов, как почти у всех больших народов, населявших Горы и Равнину, — но плохо представлял себе, кто они, и зачем они нужны.
— Что это? — спросил он, когда Бараслан протянул ему половину орла. — Сломанная игрушка?
— Нет, — терпеливо ответил Бараслан. — Это знак хранителя. Другие половинки орлов были у нескольких высших полководцев и у царя.
— Ну и что? — Амнак поднял на Бараслана непонимающие глаза.
— Этот знак кто-то хотел передать царице, через его раба.
— Знак? Через раба? — Амнак захохотал, захлопав себя по жирным ляжкам. — Ну, значит, это не знак, а просто игрушка. Значит, кто-то просто подшутил над бедным рабом.
— Этот раб — бывший воин.
Амнак пренебрежительно махнул рукой:
— Нынче все рабы — бывшие воины…
Потом, подумав, добавил снисходительно:
— Ладно. Я посмотрю на этого раба. Надеюсь, ему еще не переломали ноги?
— Нет. Сейчас он в подвале казармы, которую заняли мои сотни.
— Твои сотни! — фыркнул Амнак. — И много их у тебя? Две? Три?.. А у меня — двенадцать!.. И вообще, я слышал, что ты, Бараслан, еще недавно был простым сотником. Видно, успел втереться в доверие к Хуараго. И как же тебе это удалось? Хуараго не настолько падок до лести.
Бараслан, потемнев лицом, сдавленно спросил:
— Когда темник соизволит взглянуть на раба?
— Только не сейчас. Сейчас я изволю отдыхать после изнурительной дороги… Кстати, какие здесь, в Кейте, развлечения? Есть ли Храм вечной Весны с представлениями юных жриц?.. Хотя вряд ли… Судя по царскому дворцу, это настоящее захолустье. Ладно. Ступай. Тебя вызовут.
Карша лежал на тонком слое трухлявой соломы в каменном мешке подвала. Когда-то здесь хранили вино, но потом вода подтопила фундамент, подвал стал сырым и непригодным для хранения припасов. С тех пор здесь обитали лишь крысы, белые водянистые пауки, слизни и двухвостки.
Карша ожидал, что за ним придут. Начнут бить плетьми, вздернут на дыбу, — и ждал этого без особого страха.
Но никто не приходил. Тусклый свет пробивался сквозь небольшую отдушину в дальнем конце подвала. Когда глаза привыкли, Карше казалось, что света вполне достаточно.
Однажды он захотел напиться. Он перевернулся на живот — руки его были связаны и подтянуты к коленям — и постепенно, совершая самые странные движения, подполз к стене, выложенной диким камнем. По камням по капле сочилась вода. Карша стал слизывать их, и слизывал, пока не почувствовал, что онемело все тело, и он не сможет сдвинуться с места.
Тогда он уснул.
Когда он проснулся, в подвал вошел, пригибаясь, Бараслан.
Он был один, и в руках у него не было ни плети, ни даже дубинки. Он подошел к Карше, присел. Достал нож и перерезал ремни. Карша повалился на пол мешком — словно все кости его растворились от сырости.
Бараслан ушел и снова вернулся — с кувшином холодной воды и большим куском хуссарабского хлеба — лепешки из пресного теста.
Он приподнял голову Карше, и стал лить воду в рот. Карше не сразу удалось открыть рот, а потом он закашлялся. Но Бараслан был терпелив, и Карша, наконец, напился.
Прислонившись спиной к сырой стенке, он впервые прямо взглянул на Бараслана. Тот сидел на корточках, на расстоянии вытянутой руки.
— Скажи мне, кто передал тебе знак хранителя, — сказал Бараслан. — Я не буду бить тебя. Я клянусь, что ты останешься жив. Более того — я верну тебе свободу, дам новое имя и отправлю в любой город, по твоему желанию. Хочешь в Ушаган?
Карша молчал.
— А в Марпессу?
Карша вздрогнул всем телом — он никак не ожидал услышать родное название из уст хуссарабского сотника.