Дети выживших
Шрифт:
Марпесса. Небольшой городок, улицы-лестницы, домишки карабкаются в зелени изумрудных холмов. А внизу — мелководный залив, вода которого зеленая в ясную погоду и серая — в ненастье. И треугольные паруса кораблей на горизонте: в Марпессу корабли заходили редко.
Карша опустил голову. Марпесса. Есть ли еще такой город? Может быть, его уже нет, остались только развалины на черных, обугленных от пожаров холмах, жалкие люди в лохмотьях, живущие в норах, выкопанных на обрывистых склонах…
— Я не знаю, кто хочет убить Домеллу, — сказал
Бараслан вгляделся в лицо Карши.
— Можешь догадаться и сам. Власть — сладкая вещь. И тот, кто рвется к власти, ни перед чем не остановится.
Карша молчал.
Бараслан вздохнул.
— Наши полководцы после смерти Богды-каана уже не хотят дружить. Они сидят каждый в своем улусе, и мечтают только об одном: окончательно отделиться от Тауатты. Или от Арманатты. Теперь ты понимаешь, кому мешает Домелла?
Карша открыл глаза.
Она мешает всем вам, — подумал он. Вам, и еще тем предателям, которые уже несколько лет служат вам, хотя называют себя аххумами, киаттцами, арлийцами…
Но нет у них родины, как бы они себя не называли. Их родина — предательство.
— Что? — спросил Бараслан.
Наверное, последние слова Карша произнес вслух.
— Чего ты хочешь от меня, Бараслан? — спросил он надтреснутым, отвыкшим от речи голосом.
— Хочу знать, кто этот хранитель. Насколько мне известно, все они давно уже мертвы.
— Я не знаю, кто он, — ответил Карша.
Бараслан недоверчиво покачал головой.
— Ты, начальник агемы темника Музаггара, многое должен знать. Если только годы рабства не отшибли тебе память…
— Отшибли, — согласился Карша. — Поэтому ни о чем не спрашивай.
Бараслан раздавил ногой проползавшую по полу гигантскую двухвостку. Вздохнул.
— Жаль.
Он поднялся на ноги, сильно нагнув голову, чтобы не задеть потолок.
Двинулся к выходу, на полпути остановился:
— Приехал Амнак. Темник Камды. Он считает, что твои знания никому не нужны, и знак хранителя, найденный у тебя — теперь стала обычной, никому не нужной безделушкой. Может быть, так оно и есть. Но только живым ты отсюда все равно не выйдешь…
Дверь подвала заскрипела. Полоса света сжалась в нитку и пропала.
Тьма хлынула на Каршу.
Ничего. Это ничего. Глаза быстро привыкают. Ко всему. И к свету, и к тьме. К несправедливости и жестокости. К обману и вероломству.
Карша нащупал лепешку, оставленную Барасланом.
Пожевал. Запил водой из кувшина. Вода была очень вкусная — вкусней сладкого киаттского вина.
И внезапно он понял, о чем говорил Бараслан. Если убийцам не удалось убить Домеллу, — значит, они постараются добраться до ее сына. Аххага Второго. Каан-бола. Он с трудом проглотил кусок лепешки и повернулся к двери. Потом — к отдушине в противоположном конце подвала.
Потом привстал, кряхтя, и стал ощупывать
Дальше будет легче.
Он не знал, сколько времени прошло. Наверное, много — он успел найти камень, который вынимался из стены. Разбил кувшин и осколком раскрошил связки и успел раскачать и вытащить еще два камня, находившиеся рядом, а потом освободить два камня из второго ряда.
Дверь открылась внезапно и снова появился Бараслан.
— Я вижу, ты в добром здравии, — сказал он.
На этот раз он был не один — светильник держал низкорослый хуссараб.
— Готовься: тебя хочет видеть темник Амнак. Он будет допрашивать тебя. И сомневаюсь, что ты сюда вернешься.
Бараслан сам связан локти Карши за спиной и повел к выходу.
Солнечный свет ослепил его, и первые минуты Карша ничего не видел. Он упал бы, если бы Бараслан не поддерживал его за связанные локти.
— А, это и есть твой страшный хранитель? — спросил Амнак, увидев Каршу.
Каршу поставили на колени перед темником; сам темник сидел на возвышении, почти утопая в подушках. Его ноги были босы, и ухожены, как у женщины, с накрашенными ногтями и натертыми хной ступнями.
Бараслан молча кивнул.
— Ну, — спросил Амнак. — Ты по-прежнему не хочешь говорить?
Карша исподлобья взглянул на Амнака.
— Ты еще ни о чем не спрашивал, темник.
— Ой-бой! — притворно всполошился Амнак, хватаясь за голову. — Видно, память подвела меня. Как же это я забыл тебя спросить? Ой-бой!..
Два обжигающих удара — справа и слева — почувствовал Карша; удары были так точны и последовательны, что Карша сохранил равновесие. Через голову, руки и спину вытянулись два сочащихся кровью рубца.
Карша не поднял головы. Он побоялся, что любое движение вызовет новые удары: палач с витой плетью стоял наготове.
— Молчит! — всплеснул руками Амнак. — Бараслан! Видно, ты слишком хорошо кормил его, давал пить и спать. Ты плохо сделал, Бараслан.
Карша увидел, что палач развернулся, и едва уловимым движением плетки рассек Бараслану лоб и щеку, едва не задев глаза. Бараслан не пошевелился.
— Ой-бой… — вздохнул Амнак. Поманил пальцем слугу, взял у него из рук половинку аххумского орла и показал Карше.
— Видишь? Скажи, откуда это у тебя?
— Я… нашел на дороге.
— Нашел на дороге, — удрученным голосом повторил Амнак.
— За… за городом.
— За городом! — почти горестно повторил Амнак и покачал головой.
Подумал, покрутив орла в руке, потом вздохнул:
— Видно, придется спросить у Хумбабы. Позови-ка ее…
Карша дернулся, испугавшись. Ему показалось, что Амнак собрался пытать Хумбабу, — как за глаза хуссарабы презрительно называли Домеллу.