Девятьсот семнадцатый
Шрифт:
— Звать?
— Вениамин Станиславович,
— Сдавай оружие!
— Но, господа…
— Господ нету!
— Но, товарищи. Я же с фронта, Ведь это позор. Мы…
— Ну, что ж. Сдашь оружие и поезжай себе на фронт. Там оружия много.
— Но, господа, это же невыносимо. Я протестую. Армия будет…
— Арестовать! Ведите его в полк.
— Следующий.
Члены ревкома, присутствовавшие здесь же, проявляли по отношению к арестованным терпимость и
великодушие, сильно претившие матросу. Под их воздействием Друй вынуждался иногда отпускать офицеров
на честное слово.
— Ведь он же доказал нам, что находится в Москве временно. Обещает не бороться против нас. Чего еще
нам нужно. Отпустим.
Друй и Щеткин хмурились. Но рабочие и солдатские патрули понимали без слов их негодование. Они не
желали этого великодушия, особенно по отношению старших офицеров. Частенько вбегали в помещение то
рабочий патруль, то солдаты и, запыхавшись, говорили:
— Товарищ ревком… Вели мы полковника в казармы… А он давай ругаться и грозить… Ну, мы его
того… Пристрелили.
— Бежал, что ли? — помогал им Друй.
— Нет, не бежал, но собирался.
— Ну, ничего… Следующий.
*
Офицеры битком набились в небольшой, уютно обставленный мягкой мебелью кабинет. Говорили
наперебой.
— Господа… положение катастрофическое. Москва уже восстала. Это кошмар.
— Офицера расстреляли прямо на улице. Нас разоружают.
— За что расстреляли?
— За то, что он требовал от солдата дисциплины.
— Господин полковник, это невозможно!
— Нужно начать военные действия, пока не поздно.
— Вызовите казаков. Затребуйте поддержку с фронта.
— Полковник Перепелкин, юнкера и казаки ждут вашего приказания.
— Из Петербурга ужасные вести. Ждать дальше нельзя.
Офицеры суматошно бегали по кабинету, толкая друг друга, задевая мягкую мебель, сворачивая сапогами
ковры.
В кабинете горела электрическая люстра. Под большим стенным портретом Керенского сидел полковник
Перепелкин. Он нервно пожимал плечами.
— Господа, да успокойтесь же. Мы принимаем все возможные меры. Восстание будет жесточайшим
образом подавлено. Все стратегические пункты города в наших руках. Вызван казачий полк.
— Этого мало. Нужно лишить чернь хлеба. Нужно костлявой рукой голода придушить революцию, —
крикнул полковник Филимонов. — Нужно голодом взять их.
— Дума не в наших руках. Как взять? Думы в руках большевиков. Невозможно что-нибудь предпринять.
И в советах, и в думах, и в Московской, и в районных, — всюду большинство этих проклятых большевиков.
Они объединили работу. Подчинили хозяйственную деятельность думы совету. Совет — политический хозяин
Москвы.
— И Петербурга — раздраженно добавил Филимонов.
— Да, и Петербурга… Они проводят свою диктатуру в области продовольствия, в квартирном вопросе.
Господа, они отменили квартирную плату с рабочих. Поймите, это же социализм.
— Ну, а наши союзники?
— Кто такие?
— Кадеты, эсеры и меньшевики.
— Э! — Перепелкин махнул рукой. — Разве они на что- нибудь способны? Болтуны. Только путаются
между ног.
— Но они предлагали выделить из ведения совета вопросы городского хозяйства.
— Сорвалось. Большевики не глупы. Эго предложение, разумеется, отвергли. За нами, в сущности, никто
не идет.
— Неужели же мы одни?
— Ну, не одни, но нас меньшинство. Вот еще Викжель, спасибо, поддерживает.
— Скажите, половник, приняты ли меры к охране арсенала? Ведь это ужасно, если оружием завладеет
чернь.
— Меры приняты. Недостаток оружия — их слабость. Кремлевский арсенал в наших руках. Они
запоздали.
— Слышите, стрельба идет. Целый бой. Это же невозможно.
— Ну, а как военно-революционный комитет, все еще ходатайствует?
— Наше счастье, что военно-революционный комитет — это сборище уголовных преступников —
выжидает, как видно, трусит, и ведет переговоры.
— Нужно немедленно предъявить им ультиматум. Или — или. Пока у них мало оружия.
— Ультиматум готов. Завтра вводится военное положение. Вот послушайте текст.
Полковник взял со стола бумагу и начал читать ее:
ГРАЖДАНЕ, ТОВАРИЩИ!
С сегодняшнего дня командующий войсками Московского военного округа, согласно постановлению
комитета общественной безопасности, объявляет Москву на военном положении. Все попытки соглашения с
большевистским военно-революционным комитетом, которые делал комитет общественной безопасности, ни к чему
не привели.
Несмотря на все уверения, он не вывел из Кремля отказывающуюся повиноваться воинскую часть, и было
допущено самое широкое расхищение оружия, пулеметов и снарядов из разных мест и снабжение ими
большевистских организаций.
В городе идет усиленная погромная агитация. Захватываются комиссариаты, типографии, гаражи; расхищаются
склады с оружием. Все это ведет к усилению анархии и произвола в Москве, и комитет общественной безопасности,
сознавая всю тяжесть лежащей на нем ответственности, санкционировал в Москве и Московском округе военное положение.
— Но Кремль занят? — спросил Филимонов.
— Да. Но нам нужно известить именно таким образом, потому что мы выжидаем ответа от командования