Девятьсот семнадцатый
Шрифт:
— Декретная кампания, — говорил с трибуны человек в синих очках, — есть по сути дела наиболее
безболезненный и верный путь захвата власти в Москве. Нужно провести наши мероприятия через совет и
затем, действовать дальше.
— Преждевременно брать власть! — горячо кричал третьи. — Меньшевики еще сильны. Они пользуются
авторитетом в рабочей среде. Левые эсеры — в крестьянстве. С ними нужно считаться. Все-таки бывшие
революционеры. Если и возьмем, то не удержим
Прения закончились. Актив принял предложение декретировать совет единственной властью через совет
же.
Щеткин сидел, до боли сжимал брови, напряженно слушал, но многого не понимал. Но всем своим
существом он стоял за немедленный переворот. В конце заседания он подошел к Друю и спросил:
— Зачем время зря тратим? Правильно Ленин говорит. Нужно брать власть. Мы спим, а противник
готовится.
— Наверно, нужно так, если ждут, — вместо Друя ответил Стрельцов. — На пленуме совета победа все
равно будет на нашей стороне.
*
Над гордом навис пасмурный октябрьский вечер.
Щеткин и Друй шли вверх по Тверской к совету. По обеим сторонам улицы сияли окна магазинов. На
панелях сновали толпы народа. Масса офицеров и чиновников двумя потоками лилась вверх и вниз.
— Ишь, сколько золотопогонников понаехало. Точно воронье на падаль, — недовольно сказал Друй. —
Прямо тошно.
— Чего ждут наши? — не менее недовольным голосом заявил Щеткин, — чем, дальше, тем труднее будет
власть брать.
Навстречу им шел Стрельцов. Его широкое, приплюснутое лицо расплывалось в улыбке. Еще не подойдя
к ним, он крикнул на всю улицу.
— Ура, товарищи, наша взяла!
Друзья остановились возле панели на мостовой.
— Вчера, утром, — скороговоркой начал Стрельцов, — было заседание Московского комитета партии.
Избрали боевую пятерку на все время вооруженной борьбы. Наметили состав военно-революционного
комитета. Вечером на общегородской партийной конференции приняли все, утвердили пятерку и состав военно-
революционного комитета. И как, брат, все дружно. Настроение боевое. Все, как один. А сегодня… Только
закончился пленум совета. Наша победа. За захват и провозглашение советской власти, за свержение
Временного правительства голосовали триста с лишним человек, а против всего двести семь. Да все
меньшевики и эсеры.
— Бунтовали?
— Нет, не особенно. Мы речей не говорили. Не к чему ведь. Предателей не переубедишь.
— А они как себя держали?
— Да пороли разную ерунду. “Путь к захвату власти, — кричат, — изолирует пролетариат”, и поэтому, во
имя спасения революции и рабочего дела, меньшевики будут добиваться немедленных перевыборов всех членов
советов.
—
добиваться. Какие дураки за ними пойдут!
— Восстание началось, да здравствует наша пролетарская революция! — снова громко крикнул
Стрельцов.
В эту минуту возле них по панели не спеша проходили два офицера, один — в погонах штабс-капитана,
другой — генерал-лейтенанта. Офицеры остановились неподалеку от них.
— Поди-ка сюда, братец, — грозно сказал генерал, подзывая пальцем Щеткина. Щеткин подошел. За ним
придвинулись Друй и Стрельцов.
— Ты что тут орешь на мостовой? — строго спросил генерал. — Почему не по форме одет? Почему не
застегнуты пуговицы на воротнике?
— Я в отпуску, господин генерал.
— В отпуску?! Да как ты смеешь так стоять передо мной? Встать смирно! Во фронт!
Щеткин смутился.
— Какой части? — спрашивал генерал, гневно размахивая руками. — Пять нарядов вне очереди. Как твоя
фамилия?
Друй, красный от гнева, оттолкнув в сторону Щеткина, подошел вплотную к опешившему генералу и
громко крикнул:
— Чего тычешь? Какое имеешь право?
— Ах ты, негодяй? Грубиянить? Я покажу вам, как грубиянить. Позор! А еще форму русского флота
носишь. Да знаешь ты, перед кем стоишь?
— Знаю. Перед золотопогонной шкурой. Снимай погоны!
Вокруг спорщиков образовалась большая толпа зрителей.
— Снимай погоны! — продолжал кричать Друй.
— Да как ты смеешь, собака!
— Не собака, а гражданин. А вот ты — собака, если по- человечески не понимаешь. Не хочешь снимать
погоны, — так я сниму!
Друй быстро сорвал правый погон с плеча генерала.
— А, ты так, негодяй!
В руках генерала сверкнул сталью револьвер. Прозвучал выстрел. Но пуля попала не в Друя, а в длинного
солдата-сапера, стоявшего зрителем, и убила его наповал.
— Долой контрреволюцию!
— Офицеры солдат бьют!
— Ишь ты, сволочь золотопогонная!
— Ребята, бей офицеров! Долой погоны! — раздались громовые выкрики.
— Господа… господа… Нельзя же так… Не тяни меня за руку… что за свинство!
— Чего там, бей его!
— Солдата убить — тебе семечки!
— Господа… Городовой, то есть милиционер!
— Городовой на том свете ждет тебя, сукин сын!
— Господ нет… Все — товарищи.
— Прошло ваше время царствовать!
— Господа, — не унимался генерал. — Это невозможно. Это же бунт.
— Так точно, — утвердительно крикнул нз толпы чей-то звонкий голос. — Бунт как есть! Бейте его,