Девятьсот семнадцатый
Шрифт:
В комнате, богато убранной коврами, цветами, статуэтками, картинами, мягкой мебелью, находилось
около десятка офицеров и двое штатских.
— Открываем заседание. Хотя оно и неофициальное, но, тем не менее… — сказал офицер в бакенбардах.
— Нам сделает сообщение господин полковник Перепелкин. Прошу.
С кресла поднялся офицер с седеющей головой и начал говорить:
— Большевики ведут усиленную подготовку к вооруженному восстанию. Кремлевский арсенал
ненадежен. Были случаи расхищения оружия. Юнкера и казаки приведены в полную боевую готовность. Третий
полк неблагонадежен, большевистски настроен. Убрать его пока не удалось, но нужно во чтобы то ни стало
удалить из Москвы. Наши союзники-меньшевики и эсеры — не пользуются никаким авторитетом в рабочих и
крестьянских кругах. Нужно надеяться только на себя. Мы просим командование казачьего полка перебросить
казаков в Москву. На фронтах неблагополучно. Война не ведется. Солдаты братаются. Везде засилье
большевистских комитетов. В Петербурге царство большевиков. Положение крайне трудное, нужно быть
готовыми ко всему. Господа, штаб обороны просит у вас, представителей прогрессивных слоев населения,
абсолютной поддержки.
— Ваши планы, полковник? — спросил человек в серой визитке с тройным подбородком.
— План очень прост. Мы его выполняем. Город разбит на участки. Каждой надежной воинской части
даны оперативные задания. Юнкерам поручена сугубая охрана арсенала. Вновь отдан исторический приказ —
патронов не жалеть. Драться до последнего. Вот все планы. Кроме того, мы используем Викжель, настроенный
против большевиков. Это нам нужно, чтобы забастовали все дорога в случае нашего поражения.
— А ударники?
— Ударные батальоны высланы все на фронт. Есть ударницы. Но лучше всех их распустить по домам.
Только деморализуют своих.
Поднялся тучный человек во фраке. Повелительно качнув рукой, он начал говорить.
— Господа, мы стоим на пороге анархии. Мы, промышленники, терпим одно поражение за другим.
Указом совета везде вводится восьмичасовой рабочий день, для нас совершенно разорительный. Мы грозим
локаутом, а они, эти негодяи, выдвинули рабочий контроль над нашим кровным производством и фактически
сами хозяйничают. Наш авторитет совершенно пал. Просто кошмар какой-то. Подумайте только: совет грозил
Гужону реквизицией предприятия. Мы не в праве уволить смутьянов, за них заступается этот собачий совет.
Что делать? У нас нет твердой власти, на которую мы могли бы опереться. Это же невозможно. Мы понимаем,
что командованию трудно. И понимая это, мы идем на всемерную поддержку. Наш биржевой комитет отпускает
вам миллион рублей на дело установления порядка. Господа, нужно действовать. Действуйте решительно,
полковник.
— Да, да, решительно, — поддержал промышленника Тошняков. — Вам обеспечена поддержка всего
культурного общества. Симпатии всей интеллигенции на вашей стороне. Со своей стороны, мы кадеты,
приложим всемерные усилия, чтобы в этой борьбе победили вы.
— В английском и французском консульствах были?
— Послы дружественных держав, кроме денег, пока ничем помочь не могут. Но в случае нужды они
обещают десант. Большевики ведь ни с кем не считаются, а послы боятся, как бы они не опубликовали
секретные договоры держав.
— А где договоры?
— В Петербурге.
— Погибла Россия. Не видать Дарданелл. Кошмар.
— Ужасно, но будем действовать. Кстати, господа, запишите наши телефоны. В случае опасности нужно
собраться вместе. Место сбора — дума или Кремль.
После заседания Сергеев подошел к Перепелкину.
— Я в вашем распоряжении, господин полковник. Чем могу быть полезен?
— Очень кстати, поручик. Мне вас аттестовал Тошняков. Дело в том, что один из наших адъютантов
неожиданно захворал. Замените пока его.
*
В это же время заседал партийный актив Москвы. Щеткин, имея в кармане новый партийный билет,
сидел в одном из первых рядов цирка. Огромное помещение было переполнено народом. Настроение у всех
было напряженное.
С трибуны зачитывали письмо Ленина Петербургскому и Московскому комитетам партии. Щеткин
напряженно слушал.
— “Ждать съезда советов — ребяческая игра в формальность, позорная игра в формальность”, — громко
читал человек с трибуны. — “Если нельзя взять власть без восстания, надо итти на восстание тотчас”.
Голос чтеца звенел и нарастал:
“Очень может быть, что именно теперь можно взять власть без восстания, например, если бы
Московский совет сразу, тотчас взял власть и объявил себя (вместе с Питерским советом) правительством, в
Москве победа обеспечена, и воевать некому”.
Поднялся небольшой шумок. Щеткин пропустил несколько фраз. Но потом зал снова стих, и стало
слышно чтение.
“Не обязательно “начать” с Питера. Если Москва “начнет” бескровно, ее поддержат наверняка: 1) армия
на фронте сочувствием, 2) крестьяне везде, 3) флот и финские войска идут на Питер”.
Чтение письма закончили. Развернулись горячие прения.
— Нужно организовать вооруженную демонстрацию, — говорили одни.
— Нет, необходима декретная кампания, — отстаивали другие.