Девятьсот семнадцатый
Шрифт:
уполномоченный ревкома.
Через некоторое время к ним вошел сумрачный офицер в погонах казачьего полковника.
— Это вы — делегаты от бунтовщиков? — строго спросил он.
— Не от, бунтовщиков, а от рабочих и солдат столицы.
— Знаем… Не агитируйте. Однакоже, много у вас отваги.
— Почему?
— Мы идем на Москву, согласно приказу штаба округа.
— Это согласовано с казаками?
— Мы — боевая единица, и ни с кем, даже с бойцами, согласовывать решения не намерены.
— Нам бы хотелось поговорить с комитетом.
Полковник сердито выругался и скрылся.
— Плохие дела, — шепнул Друй. — Арестовать, стервец, хочет нас.
— Да, похоже. Но будем ждать. Посмотрим, чья возьмет.
Вбежал секретарь полкового комитета. Его острое лицо было покрыто каплями пота.
— Слушайте, ребята, — взволнованно произнес он. — Кто из вас казак?
— Я казак, — ответил уполномоченный комитета.
— Вот что, офицеры не идут на переговоры. Грозят вас арестовать. Надежды только на самих казаков.
Сейчас к вам придут представители эскадронов. Поговорите с ними по душам.
— Хорошо. Между ними есть большевики?
— Очень мало.
— Хорошо. А ты, брат, потолкуй, поговори с казаками по сотням.
— Ясно. Все мобилизовал уже.
*
В приемную набилось много казаков. Они входили в комнату по одному и группами. Усаживались на
стульях, скамьях, внимательно разглядывая делегатов ревкома.
Наконец, когда молчание стало тягостным, Друй, кашлянув, спросил:
— Ну, как, товарищи казаки, скоро по домам?
— А как приказ выйдет, так и по домам, — ответил усатый казак, весело поблескивая глазами. А вы-то
чего домой не идете?
— А вот, закончим революцию, свергнем буржуазию и помещиков, свою власть утвердим и поедем.
— Какую власть… жидовскую?
— Нет, это брехня, — возразил уполномоченный. — Вам пыль в глаза пускают, братцы.
— Как же, брехня. Председатель комитета говорил.
— Если он так говорит, так он враг революции. Советская власть — власть трудящихся крестьян, казаков,
солдат и рабочих.
— А ты-то кто?
— Я — казак.
— Откуда будешь? Какой станицы?
— Невыномысленской.
— Так мы ж земляки. Вон что! А я из Браволюбинской.
— А наши казаки есть у вас в совете?
— Как?.. Григончук?.. Тараненко?.. Знаем, знаем хлопцев.
— Мы ж одностаничники. В совете, говоришь, Тараненко?
— Так мы ж не против совета. А насчет жидов, так это ж так.
— И против не пойдем. А председатель соврал, выходит.
— Так он сын наказного атамана?
— Тыща десятин лугов да пашни.
— И леса. Известно, против.
— А мы не пойдем. А давно, друг, из дому?
— А мы третий год. Порасскажи нам чего, как и за что?
— Мы все пойдем, говори.
*
Под давлением казаков полковой комитет и командование, правда, с оговорками, но подписали
соглашение о невмешательстве.
Обрадованный Друй подбросил вверх свою матроску, на лету надел ее на голову и пожал руку секретарю
комитета.
— Спасибо, браток!
— Чего спасибо, чай, сам большевик.
— А как фамилия — все забываю.
— Убейников Пантелей.
— Ну, прощай, Пантелей Убейников. Нам в Москву спешить надо.
— Прощевайте. А если неустойка будет, товарищи, так сообщите. Может, весь полк и не выступит на
защиту, а кое-кто выступит из казаков на подмогу. Мы тут работку поведем.
Парламентеры тут же сели в автомобиль и с быстротой ветра помчались назад в. Москву.
— Нужно ехать во всю мочь, — говорил Друй. — Обрадуем товарищей.
— Именно. Товарищ шофер, гони, — соглашался с ним уполномоченный ревкома. — Наяривай. Вот так!
Автомобиль несся с возможной скоростью. На поворотах дороги и шофера и ездоков с такой силой
бросало в стороны, что, казалось, вот-вот все они будут выброшены из машины.
— Трясет, — хотел сказать матрос, но автомобиль рванулся в сторону, и он больно прикусил язык. — Фу,
чорт!
Машина, рассерженно фыркая, взлетела на холм. Дорога зазмеилась под гору. Их взорам открылась
величественная панорама Москвы. Город, опоясанный кольцом церквей и фабричных труб, казалось, спал в
сизом тумане. Но ни одна труба не дымила.
— Не работают фабрики, — радостно сказал уполномоченный комитета. — Наверно всеобщая
забастовка.
Но вместо ответа Друй вытянул вперед руку и закричал:
— Смотри-ка, вон впереди автомобиль. Лихо прет на всех парах — прямо, как молния.
— Верно. Слушай, Друй. Здесь что-то неладное. Эта дорога ведет только в полк.
— Что думаешь?
— Не выехало ли офицерье на помогу своим?
— Почему так думаешь?
— Вглядись. Автомобиль выкрашен в серый, похоже защитный цвет.
— Застава не пропустит.
— А если он бронированный?
— Разве так. Ну-ка, друг, гони быстрей.
Шофер, солдат-самокатчик, голубоглазый, чисто выбритый немец, поставил рычаг на наибольшую
скорость. Как и следовало ожидать, автомобиль рванулся с такой силой, что ездоки, отброшенные к стенкам
сидений, казалось, влипли в них.