Дмитрий Донской. Искупление
Шрифт:
— Не топор кормит мужика, а июльска работа!
— У божьего дня уж свету вбавилось, а мы всё стоим!
— Да уж проклов день на носу!
Дмитрий слышал эти разговоры в стане своих воев, когда отъезжал обратно к Москве в сопровождении неизменного Бренка и малой гридной дружины. Он был спокоен пока, особенно за северные границы. Беспокойный Ольгерд умер в прошлом году, сыновья его от всех жён передрались. Литовский престол захватил любимый сын покойного воина-князя — Ягайло, а старший, Андрей, княживший в Полоцке, сразу и окончательно перешёл на службу к Дмитрию. Михаил Тверской успокоен званьем второго великого князя
И Дмитрий ждал.
"На Прокла поле от росы промокло..." — вспомнил он старинную примету-присказку, когда подъезжал уже в сумерках к Москве и видел, как тяжело обвисла высокая, ещё не кошенная отава под сильной, погожей росой. Крепко пахла растоптанная трава, а у берега Москвы-реки всё ещё всплёскивали крупные окуни, гоняя малька, — август близок...
На дворе выслушал подуздного, тот довёл, что Ратница плохо принимает нового жеребёнка, уродившегося пегим, и вспомнился Серпень, отосланный в Троицкий монастырь. Нежданно пришла жалость: зачем отослал доброго коня, коль всё едино отец Сергий не ездит на нём, но мысль эту пришлось отвести от греха подальше...
Он ещё не отмолился на ночь, как на рундуке, а затем и в переходной палате послышались сдержанные голоса — то гридня спальная преградила кому-то путь в хоромы. Дмитрий не стал выжидать, когда начнут гридники робко царапать дверь, вышел и сразу узнал при свете свечи Квашню, бывшего гридника, а ныне уже настоящего дружинника. Гонец сторожевого полка, где вот уж не первый год начальствует Дмитрий Монастырёв, Квашня и рта не успел растворить, как великий князь всё понял, но сдержал себя и спокойно, по-будничному спросил:
— Ну, что... Арефей — татарва, поди?
— Она, княже! — уламывая дрожь во всём теле и тем стараясь придать себе достойное случаю мужество для сходства с великим князем, ответил Квашня.
— Где видали?
— Нигде не видали!
Дмитрий нахмурился, закусив губу, и уставился в широкое лицо этого преданного, но, пожалуй, бестолкового воина.
— С-под степи прискакал Елизар Серебряник, он их видал тамо — тьмы! нашёлся наконец Квашня и, разговорившись, дополнил: — Бабу у него, татарку, стрелой там подбили!
— Далеко ли до вашей сторожи?
— Во дне пути!
— Добре... — задумчиво произнёс Дмитрий и ещё раз добавил: — Добре, Арефей... Поди-ко в поварню, испей квасу не то — молока, да прежде сотника ко мне пошли из гридни!
— Он при рундуке стоит, на меня пастился! Дмитрий вернулся в покои, прикинув на ходу: до Москвы им идти дня три, а то и четыре, ежели идут большим воинством со всеми обозами, ежели набежали лёгкой тучей — полки не пустят. Рассчитывая на самое худшее, он вышел снова в переходную палату, где его ждал сотник Павлов, ранее ходивший под Капустиным, и наказал ему немедля отправить по десятку конных воев во все города, ещё не выставившие полков. Сбор всем назначил в Кремле.
"Вот и посплю распоследнюю ноченьку..." — непрошенно пришла расслабляющая мысль, и, поддаваясь ей, Дмитрий прошёл мимо полога брачной постели, чуть скрипнул дверью в соседнюю, самую тёплую — детинную повалушу, где на широких постельниках, на полу, под беличьими одеялами спали его наследники: Даниил, Василий, Юрий... Дочь Софья только-только родилась на ильин день и спала по праву запазушного возраста с матерью. А эта троица — голова к голове, но нравы тут как тут: старший скромно свернулся на краю, поближе к дверям, младший поджал коленки к подбородку и весь в себе, а любимец Василий растянулся великодержавно и руку выкинул куда-то выше головы.
Присмотрелся Дмитрий — детские латы лежат в головах на половике, начищены до зеркального блеска. Сразу видать, что отцов подарок пришёлся сыну по вкусу, вот и чистит и светлит войлоком с утра до ночи... "Спите, родные мои..."
Дмитрий прикусил губу, проглотил набежавшую соль и шагнул осторожно в угол — поправить лампадку: коптила...
В крестовой он сел было писать завещание, но в уставшую голову ничего не шло, и он, промучившись, убрал крупный лоскут хартии и глиняную чернильницу за божницу. Перо выпало на пол и хрустнуло под ногой. "Значит, не бывать тому..." — с неясной радостью подумал он, относя слова "не бывать" к завещанию, а в самой глубине души взлелеялось иное — не бывать покуда смерти...
Через день Дмитрий вывел собранные полки из Кремля. Тимофей Вельяминов был недоволен: многие люди из московских сотен опять попрятались. Дмитрий отнёсся к этому спокойней, потому что со стремянным полком набралось тысяч двадцать, да ещё Андрей Полоцкий присоединил свой полк, и с теми, что стояли за Коломной, набиралось немало. Должны подойти те, кого ждать было уже невозможно — от Ростова, Кашина... Они идут вослед.
У Симонова монастыря встретилось Дмитрию знакомое лицо. Присмотрелся Елизар Серебряник. Рыжая голова поклонилась великому князю да так и не подымалась. Дмитрий съехал на обочину, подправил с Бренком, а Вельяминову махнул рукой:
— Веди, Тимофей Васильевич! — и сразу к Елизару: — Схоронил?
Елизар кивнул и враз с Дмитрием перекрестился.
Лишь на миг взглянул Елизар в лицо великому князю и снова опустил голову, а тот продолжал ещё смотреть на своего слугу, так скоро вошедшего в число самых нужных, хоть и далёк он был от двора. Судьба этого человека нежданно переплелась с судьбою и его, Дмитрия. Воистину неисповедимы пути господни... Хотел Дмитрий сказать Елизару что-нибудь доброе, бодрое, но слова не шли, и он молча тронул коня.
— Княже! Днесь догоню полки! — послышался позади голос Елизара.
Бренок оглянулся — Елизар ещё стоял у ограды Симонова монастыря, стоял у сторожки, где ночевал когда-то с Халимой.
— Стоит, — заметил мечник, да приумолк в смущении, стыдно, должно быть, стало, что отвлекает великого князя на пустяки.
— Возвратимся, бог даст, напомни: слугу сего одарить надобно.
— Исполню, княже! — с готовностью ответил мечник.
Дмитрий покосился довольно: славным мечником одарила судьба — день и ночь помнит о князе. А сам ладно в доспехи укручен, как родился в них. Шлем горит — глазам больно, известно, чистит и трёт войлоком, как младенец князь Василий, а того не ведает, что он, Дмитрий, примерял этот шлем пораньше хозяина...