Дневник черной смерти
Шрифт:
– И никто больше не заразился?
– Нет, слава Христу и всем святым. Девушка закрылась у себя на чердаке и пила свиной жир, пока не выздоровела. Это и остановило распространение болезни.
Кэт сделала шаг вперед.
– Примерно две недели назад я встретила бродячего нищего, который рассказывал, что сейчас на севере чума.
– А-а, вы, наверно, наткнулись на старину Уилла. Он повсюду болтает об этом. Пускай себе треплется, мы не возражаем. Время от времени оставляем ему еду, и он как-то перебивается.
– Но это было далеко на юге.
– Этот человек только и делает, что разъезжает.
– Выходит, он сказал неправду.
– Не совсем. – Блэкуэлл сунул руку в мешок, вытащил горсть зерна и бросил свиньям. Они радостно завизжали и тут же принялись тыкаться пятачками в грязь. – Мы хотим, чтобы чума сюда не пришла, и лучший способ добиться этого – рассказывать всем и каждому, что она уже здесь. Тогда ее, по крайней мере, не занесут путешественники. – Он вытер руки о штаны. – Спорю на плату за ночлег, что, идя через деревню, вы ловили на себе заинтересованные взгляды.
Алехандро кивнул.
– Здесь многие горюют из-за того, что нет торговли и вообще общения, в том числе и я. Кое-кто думал, что разумнее было бы сбежать от чумы. Но куда бежать-то, спрашиваю я? Куда ни сбежишь, глянь, а она там. Уж я-то знаю. Я похоронил всех своих детей от первой жены и ее саму тоже. Нет, от чумы не убежишь.
Так, значит, это он, тот самый Томас Блэкуэлл. И теперь у него двенадцатилетний сын. «Господь и впрямь милостив».
– От чумы не убежишь… вы верите в это, мистер Блэкуэлл? – спросил Алехандро.
– Ну, я знаю, что говорю, месье испанец. Я похоронил их в одной могиле, к югу от Кентербери.
Алехандро выдержал приличествующую паузу.
– Пожалуйста, примите мои соболезнования. Однако я должен признаться – много лет назад, путешествуя в тех краях, я видел могилу, в которой вы их похоронили.
Блэкуэлл вперил в него сердитый взгляд, словно не веря ни единому слову.
– Это правда, – продолжал Алехандро. – Там еще было написано: «Здесь лежат двенадцать моих детей и моя возлюбленная жена». Я горько оплакивал их судьбу и – может, даже еще горше – вашу.
Блэкуэлл бросил взгляд на дом, где жил со своей нынешней женой и детьми. На его лице читалась смесь чувств – отчаянной любви и одновременно страстного желания. Алехандро догадывался, чего так страстно хочет этот человек – возвращения ушедших. Мечта, которая никогда не осуществится.
– Мне часто снится, – снова заговорил Санчес, – как вы укладываете всех своих детей в могилу, а сверху – их мать, с раскинутыми в стороны руками, как бы для защиты. Я молюсь за вашу семью. – Под влиянием эмоций он и не вспомнил о совете, который дал ему де Шальяк. – Я лекарь, и на моих глазах слишком многие умерли от чумы.
Мгновение Блэкуэлл просто смотрел на него.
– Спасибо, добрый сэр. Однако должен сказать, все происходило не совсем так.
Алехандро удивленно посмотрел на него.
– Жена умерла первой… Дженет ее звали, да покоится она в мире. Добрая была женщина.
– Можно спросить, как долго это продолжалось?
– По правде говоря, точно не знаю. Как будто что-то мешает мне вспомнить.
– Это Господь защищает вас, сэр, от боли воспоминаний.
– Ах! Наверно. В этом есть смысл. Помню лишь, что Дженет умерла вечером в воскресенье… в то утро мы все ходили в церковь, вкусили крови и тела Христова. Я часто благодарил Бога, что он оказал эту милость моим родным, прежде чем призвал их к себе. Однако потом… Вы не представляете, что это такое – когда за неделю у тебя на глазах умирают все, кого ты любишь.
Алехандро вспомнил тот день, когда умерла Адель. Боль была почти непереносима. Она скончалась у него на руках – как жена и дети Томаса Блэкуэлла, но их было тринадцать душ, а он потерял лишь ее одну. Горе этого человека было безмерно.
– Ваша правда, сэр. Этого я не в состоянии представить.
По щекам бедняги текли слезы, но он, казалось, не осознавал этого. Алехандро молчал; в конце концов Томас Блэкуэлл почувствовал влагу на щеках и вытер их.
– Я положил тело Дженет в самом дальнем конце дома и пошел рыть могилу… – снова заговорил он.
Блэкуэлл продолжал свой печальный рассказ, но Алехандро его почти не слушал. Мысленным взором он видел двенадцать детей, каждый чуть выше своего предшественника, один за другим подбегающих к яме в земле. А потом, спустя совсем немного времени, здоровый розовый цвет их кожи сменялся на пепельно-серый, и они сами оказывались в этой яме, чтобы со временем обратиться в прах.
– …но могила оказалась достаточно глубока, слава богу, а иначе носки их ног торчали бы из земли.
Последнее замечание резануло слух Алехандро, заставив его вернуться к действительности. Он попытался представить себе торчащие из земли носки ног Адели или великана Эрнандеса, который не раз помогал ему.
– Эта неделя стала для меня сущим адом, – закончил Блэкуэлл.
«Всего неделя», – подумал Алехандро. Жуткое дело.
– Я буду молиться за души ваших усопших ближних.
– Еще раз спасибо, добрый сэр. – Блэкуэлл перекрестился, закрыл глаза и, вновь открыв их, поднял взгляд к небесам. – Святой отец, пожалуйста, благослови нас, твоих верных слуг, стоящих без всякой поддержки на этой суровой земле.
Выдержав паузу, Алехандро сказал:
– Пожалуйста, Блэкуэлл, удовлетворите мое любопытство. Кто-нибудь из детей от вашего нового брака стал жертвой болезни?
Блэкуэлл снова перекрестился, рухнул на колени и воздел руки.
– Отец Небесный, благодарю Тебя за то, что все они здесь, со мной. – Он поднялся с колен. – В окрестностях есть семьи, которые чума затронула, но в деревне нет. Бог ответил на наши молитвы.
Алехандро постарался скрыть свой скепсис и сказал просто:
– В мире случается немало чудес. Возможно, это одно из них.
– Чертовски верно, – заявил Блэкуэлл. – Нам здесь очень повезло. Я бы сказал, гораздо больше, чем многим другим. Кроме всего прочего, опасаясь заразы, сюда не заходят люди короля.