До особого распоряжения

Пармузин Борис

Махмуд-бек перебрал с десяток женских имен. При каждом из них слуга задумывался, потом

отрицательно мотал головой.

– Нет. . Нет. .

181

– Ладно, - наконец сдался Махмуд-бек.
– Иди. И для тебя будет лучше, если никто о нашем разговоре

ничего не узнает.

Пожалуй, этого предупреждения не надо было делать. Парень и сам рвался уйти. Он стремительно

вскочил, спрятал деньги за голенище сапога и, поклонившись, выскочил из комнаты.

Через

полчаса пришел Акбар. Он тяжело сел, вытер рукавом лоб. И моментально снова выступили

капли пота. Хозяин дома сидел перед гостем не шевелясь, замерев, будто в молитве, тупо уставясь на

худое, усталое лицо Махмуд-бека.

– Что случилось?
– спросил Махмуд-бек.
– Японец догадался?

– Японец?
– как-то странно переспросил хозяин.
– Какой японец? А... японец...
– Опять рукавом халата

вытер лоб.
– Японцу не до нас, - наконец сообщил Акбар.
– Плохо с ним. Лежит. А радио все работает,

кричит. .

Махмуд-бек смутно догадался о причине, которая свалила японца. «А радио все работает, кричит!»

Неужели?..

Он боялся поверить в эту долгожданную весть. Что же могло свалить резидента японской разведки,

человека, надо полагать, выдержанного?

– Значит. .
– несмело начал Махмуд-бек.

– Да... - шумно вздохнул хозяин и вдруг закричал отчаянно, истерически, схватившись за голову

руками и покачиваясь: - Да! Русские взяли Берлин. Гитлера нет. . В Москве праздник.

Махмуд-бек рванулся к хозяину, схватил за плечи, потряс:

– Тише! Возьмите себя в руки.

– Я и так тихо жил! Тихо!
– надрывался хозяин.
– Они обещали, немцы! Все обещали! Столько лет!

– Успокойтесь... Успокойтесь...
– машинально повторял Махмуд-бек. Он думал о другом...

– Не могу! А-а-а!
– бился в истерике Акбар.
– Всему конец. Большевики в Берлине...

Он начал хлопать ладонями по щекам. Так поступают при известии о гибели близкого.

– Когда это случилось?
– спросил Махмуд-бек.

– Вчера! Вчера! Девятого мая!

– Какую станцию слушал японец?

– Все станции! Все города! Весь мир кричит!

В комнату ворвался Адхам. За его спиной, вытянув шею, стоял проводник.

– А что же они врали!
– крикнул хозяин.

Он бросился к одной из ниш. Достал из-под атласных курпачи несколько журналов «Ём Туркестон».

Махмуд-бек узнал сразу эти потрепанные издания. Наверное, не раз их листал хозяин дома, веря

щедрым обещаниям высокопарных статей, веря каждому слову журнала, на котором стояло: «Издатель и

главный редактор Вали Каюм-хан».

– Что же они врали...

Хозяин швырнул журналы в угол комнаты. Махмуд-бек собрал

их, аккуратно положил на подоконник.

– Дорогой Акбар-ака! - сказал он. - Дорогой наш друг. . - Спокойный, торжественный голос

отрезвляюще подействовал на хозяина. Он поднял голову и печально посмотрел на гостя. - Борьба

продолжается! Мы были готовы к поражению немцев. Нас всегда поддерживали и будут поддерживать

англичане. Борьба продолжается. Завтра вот этот джигит, - он кивнул на Адхама, - уйдет к Советам. За

ним пойдут другие...

– Да-да...
– прошептал Акбар.
– Борьба продолжается.

В эти слова он сам не верил... Махмуд-бек повернулся, взял за локоть Адхама и вывел в соседнюю

комнату.

– Завтра утром пойдешь. На всякий случай должен знать, что совсем недавно, дня два, туда, к

Советам, пошел человек японца. В бреду он, вероятно, выдал свои явки: Ош и Ассаке... Имя - Шамурад.

Самого зовут - Турсун. Пароль: «Дядя хочет жениться». А вот на ком... Женское имя я не знаю. Но оно

есть. Так и скажешь, что забыл...

– Ясно, господин...
– И юноша еще раз повторил явки, имя, пароль.
– А вы, господин?

– Увы!
– вздохнул Махмуд-бек.
– Обстановка так изменилась, что мне надо побыть здесь. И нога. Нога

очень болит. .
– Махмуд-бек говорил правду. Опять острая боль не давала покоя.

Адхам не хотел прекращать разговор. У него были еще вопросы.

– Господин, - обратился Адхам к Махмуд-беку, - как же, война окончилась. Большевики в Берлине...

Что мы можем сделать?
– Он пытался говорить спокойно. Даже повернулся к нише, где стояла дорогая

посуда. Подошел к ней, провел пальцем по расписанному яркими цветами чайнику. Сразу же легла

полоска и ярче проступила краска.

– Война окончилась, - согласился Махмуд-бек.
– Но, наверное, начнется подготовка к новой войне с

Советами. Вот и ты, и другие помогут готовиться к ней...

Адхам ничего не ответил. Он продолжал чертить полоски на посуде, покрытой пылью. Он очень

внимательно следил, как проступают цветы на фарфоре.

Махмуд-бек вышел во двор. Наступила ночь. Одна из вершин, с матовым мерцающим снегом, была

очень похожа на Айкар. Над этой вершиной повисли большие такие и, казалось, близкие звезды.

Словно искры салюта,

182

ко мне долетают,

Застывая над миром

сплошной тишины

Беспокойной, ликующей стаей

Из счастливой, любимой страны.

Очень давно так легко не рождались строки.

Махмуд-бек понял, что ему сегодня трудно будет заснуть. А если он заснет, то на рассвете