До свидания, Светополь!: Повести
Шрифт:
Кожух тянул её за руку.
— Посидим… Я ещё расскажу.
Рая высвободила руку.
— А можно и на пианино, и на баяне? Чтоб вместе?
— Можно! Все можно. И на пианино, и на аккордеоне — пожалуйста.
Но она о другом спрашивала.
— Чтоб не одна… Чтоб вдвоём. Один — на баяне, другой — на пианино.
— Дуэтом? Пожалуйста! И ноты покажу, и баян — пожалуйста.
Рая увидела вдруг, что он нехорошо дрожит — как тогда, на чердаке. Разом очнулась она. В руке у неё торчал кулёк с конфетами. Зачем? Отдать, выбросить! —и она снова будет в безопасности, но Кожух крепко сжимал ей
— Пойдём, а? Последний раз? Пойдём, слышишь!
Она отчаянно помотала головой. Ладонь его была влажной.
— Не бойся… Это в первый раз больно, а сейчас ничего.
К воротам тянул, за которыми стояла кромешная тьма, но она упиралась и, стиснув зубы, мотала головой. Вокруг разноцветно плясали окна.
— Ну, как хочешь, — — зло сказал Кожух и отпустил её. — Только чтоб не пеняла потом.
Окна остановились. Кожух молчал, но она поняла его угрозу. Весь двор узнает о том, первом разе.
— Я боюсь, — оцепенело выговорила Рая.
Он усмехнулся.
— Чего тебе бояться — больно не будет. Ничего не будет — можешь у Ники узнать, у кого хочешь.
Он говорил так, словно теперь ему было плевать — пойдёт она или нет, и от этого Рае становилось ещё страшнее.
— А если узнают?
— Кто узнает? Ключ от чердака у меня, вот он.
Он сунул руку в карман, но ключа там не оказалось. Ни там, ни в другом кармане. Встревоженный, вытаскивал спички, какие-то бумаги, папиросы, перекладывал все с места на место, сопел и злился. Рая, застыв, следила за его лицом.
— Фу ты! — Он хлопнул себя по лбу и полез в задний карман. Ключ блеснул в свете уличного фонаря. Все тяжело опустилось в Рае.
Их окна были черны. Мать с НИМ. Если б появилась она сейчас! Как бросилась бы к ней Рая, как радостно слушала б её ворчанье и все, все делала б дома!
В тени акации стояли они.
— Иди первая, — чуть слышно приказал Кожух.
— Ты первый… — попросила она, но он нетерпеливо перебил:
— Ты! Никого не будет — на чердак сразу. Жди на ступеньках, — и легонько подтолкнул её.
Она поднялась на балкон. Сюда доставали ветви двух старых шелковиц. Ветер шевелил их, и ветви постукивали и шуршали о дерево балкона, царапали железную крышу. На первом этаже распахнулась дверь, свет упал на землю, на кусты жасмина и водопроводную колонку. Рая бесшумно отступила. На цыпочках вошла в коридор. Скорее! В любой момент мог кто-нибудь выйти…
С простёртыми руками кралась вперёд. Пальцы коснулись перегородки, за которой ютился чулан тёти Полины, побежали влево, к лестнице на чердак. Перегородка была сколочена из узких крашеных дощечек. Кульком с конфетами задела замок, он звякнул, Рая замерла. Где-то невнятно бормотало радио. Она переждала секунду и двинулась дальше. Перегородка кончилась, рука провалилась в пустоту. Рая нащупала ступеньку и высоко подняла ногу: лестница была крутой. На четвереньках пробиралась вверх. Под пальцами катались соринки и скрипел песок. Попав в паутину, брезгливо отдёрнула руку. Дальше не полезла. Полуобернувшись, глядела скошенными глазами на сереющий внизу проем.
Тогда, в первый раз, они лазили сюда днём, и так страшно не было. Кожух наврал, что из слухового окна видно в бинокль светопольское море. Раньше он не замечал Раи, а тут принялся расписывать, какой замечательный
И вот она опять здесь. Даже не заметила, как он уговорил её. Но сейчас уже она знала, что ждёт её, и ей было страшнее, чем в первый раз.
Стоять было неудобно, а выпрямиться не решалась. В тишине поплыл свист — Кожух, беспечно насвистывая, приближался к лестнице. Потом она разобрала, как поднимается он — быстро и мягко, сразу через несколько ступенек. Силуэт его возник в проёме.
— Здесь?
Она хотела ответить, но язык не слушался. Кожух согнулся и бесшумно полез наверх. Что-то мягкое коснулось её щиколотки, она вздрогнула, но тотчас сообразила, что это его рука. По–паучьи перебирая пальцами, рука взобралась к коленке, потом побежала по платью и исчезла.
— Дай пройду…
Она прижалась спиной к холодной стене, с ужасом думая, что касается паутины. Он протиснулся мимо и растворился в темноте. Было тихо, так тихо, словно ни одной живой души рядом. Она уже собиралась окликнуть его, но расслышала, как он сопит где-то над ней. Заскрежетал ключ в замке, потом протяжно, с паузой заскрипел открываемый люк. Хоть проблеск света ожидала увидеть Рая, но все та же темнота кругом.
— Лезь, — прошептал он.
— Я не вижу…
— Лезь! — с раздражением повторил он, и она поспешно закарабкалась вверх. Под рукой громко зашуршала бумага. Рая втянула голову в плечи.
— Вставай, открыто.
Она неуверенно выпрямилась. Он нашёл её руку, потянул к себе, и она ощутила под ногами мягкую насыпь.
Кожух осторожно опустил люк и только после этого чиркнул спичкой. Шарахнулись тени, выступили балки — выступили и грозно замерли. Темнота, попятившись, окружала их теперь ещё гуще и ужаснее. Что-то белело неподалёку. Или это мерещилось ей?
— Что это? — прошептала она.
— Где?
В его голосе мелькнула тревога. Спичка погасла. Он торопился, зажигая следующую. Некоторое время оба вглядывались в непонятный белый предмет — неподвижный, словно кто-то замер, высматривая их. Потрескивало пламя.
Кожух облегчённо выдохнул, и тени задёргались.
— Белье это… Осиповы сушат.
В спёртом, прожаренном за день воздухе обрадованно различила она домашний аромат мыла и синьки. В прошлый раз, вспомнила, тоже висело белье.
— За мной иди. По балкам, а то слышно.
Он зажигал спичку, они шли, а когда спичка догорала — останавливались, и он чиркал новую.
— Голову! — предупреждал он.
Рая старательно пригибалась, но раз все же больно стукнулась.
Добрались до перекрытия из неоштукатуренного ракушечника. Квадратный проем вёл на правую половину. Пролезли, упираясь ладонями в шершавый камень, и сразу же впереди замерцал слабый свет. Звезды… Заворожённо двинулась было Рая к слуховому окну, но Кожух свернул влево.